Страница 17 из 28
Он все же решил еще раз осмотреть погребок, потратив на это одну из трех оставшихся спичек. Последние две он оставлял на обратный путь.
Снова бледный свет озарил подземелье. В углу валялась соломенная циновка, вроде тех, какие Синицын видел у Пак-Якова (новое доказательство!), длинный гвоздь, обрывок веревки, лом. Лом был украден — Синицын мог утверждать это. Матросы часто оставляли инструмент после работы при дороге. Больше он ничего не успел увидеть за короткое время, пока горела спичка. Но в то мгновение, когда она падала догорая, Синицын заметил какие-то рытвины, борозды под ногами. Что бы это могло быть?
Он опустился на корточки и принялся ощупывать земляной пол. Его рука наткнулась на что-то мягкое, липкое, похожее на дохлую мышь. Невольно он отдернул руку и поднялся, очищая колени.
Синицын постоял в темноте, не решаясь тратить драгоценные спички и в то же время не желая уйти, не выяснив, что это за следы. Ну, была не была! Он опять присел и чиркнул спичкой.
Земля у его ног была изрыта и истоптана, словно здесь тащили что-то тяжелое — бревно или куль (а может быть, человека?). Но самым важным открытием был тот мягкий комочек, который Синицын принял за дохлую мышь. Он поднес спичку совсем близко и увидел, что это не мышь, а крохотный мешочек. С последней вспышкой огня, обжигавшего пальцы, Синицын схватил мешочек и узнал в нем кожаный кисет погибшего товарища.
ЦИКЛОН
Перед вечером, усталый и невыспавшийся, Синицын докладывал в штабе капитану Пильчевскому о результатах обыска фанзы на Черной сопке. В яме, на месте вывороченного котла, удалось нащупать железную заслонку. Заслонка закрывала вход в уже знакомый Синицыну погребок.
Теперь вопрос был ясен: кто-то пользовался высохшим подземным руслом и тайком пробирался в фанзу. Но в каких целях и кто? Как попал кисет Никуленко в погребок? Синицын все больше склонялся к мысли, что Никуленко убили и что к убийству причастен Пак-Яков.
Присутствовавший при разговоре и принимавший участие в обыске фанзы Тимчук молчал. Ему не повезло: следуя по тропе
в южном направлений, он ничего нового не обнаружил и Пак-Якова в его обиталище у Песчаного Брода не застал. Впрочем, по лицу пограничника нельзя было узнать, расстроен он неудачей или нет, и что думает о событиях сегодняшнего дня.
В эту минуту в штаб позвонили с поста № 2, находившегося на южном берегу бухты, и доложили, что возле поста задержан Пак-Яков, который просит пропустить его к командиру по важному делу.
Синицын и капитан переглянулись и вместе с пограничником отправились на пост № 2.
Еще издали они увидели, что старый кореец очень возбужден, испуган. Коричневое, высохшее, как у мумии, лицо его потемнело, черные жесткие волосы растрепались. На нем не было знакомой соломенной шляпы. Синяя рубаха разодрана. На обнаженных костлявых руках виднелись следы царапин. Едва увидев офицеров, старик быстро, беспорядочно заговорил:
— Моя шибко бежала… худой люди… моя видела…— Он замахал рукой в сторону сопок.— Шибко худой люди… корова забрала, лодка забрала, кушать нету… совсем помирай!
Старик задохнулся от волнения. Его узкие, припухшие глаза с тоской смотрели на Синицына. Он устало опустился на траву, прошептал пересохшими губами:
— Моя помирай скоро…
Синицын почувствовал, что весь стройный ход его рассуждений и доказательств рассыпается. Как понять появление Пак-Якова, его неподдельное горе, просьбу о помощи? Или это уловка: старик почуял опасность и пытается замести следы? Что-то больно хитро и, в сущности, неосторожно с его стороны. А что, если в самом деле какие-то люди появились в сопках? Они убили Митю Никуленко, который напал на их следы, а теперь ограбили старика.
Синицыну захотелось показать Пак-Якову найденный кисет. Что он скажет на это? Но кисет был у капитана.
Капитан Пильчевский морщился, словно у него болели зубы. Подумав, он сказал:
— Ладно. Не горюй — поможем! А ты пока оставайся…— Он обернулся к часовому: — Старик останется здесь!
Синицын исподтишка поглядывал на Пак-Якова: «Вот ты и попался, голубчик!» Но старик продолжал спокойно сидеть, только кивнул капитану в знак того, что понял его.
Все это время Тимчук стоял в стороне с безразличным выражением на лице, и, казалось, не обращал внимания на корейца. Позже на вопрос Синицына он ответил:
- Любопытный старичок… А может, и не старичок. Сразу не разберешь.
Когда Пильчевский и Синицын возвращались в штаб, Синицын воскликнул, имея в виду Пак-Якова:
— Каков жулик!
Он хитрил: ему не терпелось знать мнение капитана о поведении Пак-Якова. Но Пильчевский ничего не ответил.
Некоторое время оба молчали, занятые каждый своими мыслями. Подходя к штабу, капитан неожиданно спросил, знает ли Синицын, что среди прибывших в бухту рабочих есть и старатели.
— Старатели?..— Лицо лейтенанта выразило недоумение.— Товарищ капитан, как прикажете понять ваш вопрос?
— Так понять, что в районе Песчаного Брода обнаружены следы поисков золота… А теперь идите и отберите десять матросов. Через час выступать!
Синицын приложил руку к козырьку фуражки и отправился выполнять приказание.
Он чувствовал себя обескураженным. Почему ему не пришло в голову осмотреть окрестности Песчаного Брода? Ведь это улика — то, что узнал капитан! Какие-то тайные старатели устроились под видом рабочих на строительство в бухте с целью проникнуть в запретную зону, где, по их сведениям, имелось золото. Какие-то таежные бродяги, еще сохранившиеся в здешних краях. Они могли угнать корову и лодку Пак-Якова — лодку, чтобы потом удрать, а корову зарезать на мясо. Вполне возможно. А Никуленко наткнулся на их следы или обнаружил их самих. Они и убили его…
Но зачем было им тащить беднягу на Черную сопку, да еще мимо укреплений? Чтобы сбросить в море и скрыть следы преступления? А в тайге разве нет места? Или все случилось на сопке? Они первые обнаружили тайничок под фанзой, возможно, прежде знали о нем, там прятали свою добычу и инструмент, а Никуленко как раз в это время нагрянул… Так вот почему его кисет оказался в погребке под фанзой!
Последнее объяснение выглядело наиболее убедительным. Однако, наученный опытом, Синицын решил до поры до времени держать свои догадки про себя.
Через час отряд из десяти матросов под командой лейтенанта Евтушенко, в сопровождении Пак-Якова ушел в сопки. Синицына капитан Пильчевский не пустил, приказав отоспаться и отдохнуть.
— Спать, спать! А то на себя не похож,— ворчал капитан.
Но Синицыну казалось, что говорит он так из приличия, а экспедицию все-таки доверил Евтушенко. Синицын представил себе, что подумают о нем матросы, которых он сам отбирал, в особенности Гаврюшин и Майборода, напросившиеся в экспедицию, и покраснел от обиды.
«Ладно»,— сказал он себе и отправился в палатку, утешаясь только тем, что Тимчуку капитан тоже приказал отоспаться.
Спал Синицын как убитый, пока, пришедший будить на дежурство вестовой из штаба не растолкал его. Синицын протер глаза, посмотрел на часы и ахнул: он проспал без малого семнадцать часов!
Он принял дежурство и спросил об отряде Евтушенко. Отряд еще не возвратился. Между тем на столе у оперативного дежурного лежала радиограмма из штаба района, извещавшая, что с юга идет сильный циклон. Синицын перечитал радиограмму, вздохнул и начал обзванивать посты, предупреждая о погоде.
На этот раз сводка не врала. Уже спустя час из окна штаба Синицын увидел серое облачко над Черной сопкой. Облачко быстро росло и вскоре закрыло солнце. Порыв ветра стукнул рамой окна, заполоскал парусиной палаток. Сизая туча, тяжело переваливаясь через сопки, обложила горизонт. Стало темно.
Лиловые далекие молнии бесшумно полосовали небо. Высокий желтый столб пыли шел, накренясь, по дороге, кружа и втягивая в себя листья, ветки, комья земли. Сорванная им палатка поднялась, как гигантский змей, и унеслась в сторону. Зигзаги молний чертили низкое черное небо всё чаще, но грома не было слышно.