Страница 4 из 17
— Вы всегда любили много работать?
— Да, да, да. Безусловно.
— Была у вас когда-нибудь неинтересная работа? Которую вы делали с плохо скрываемым отвращением.
— Нет, тут мне повезло. Повезло и с руководителями, которых я ценил, и с характером самой работы. Хотя полюбил я ее не сразу. Когда заканчивал институт нефти и газа по специальности автоматизация производства, хотел попасть на так называемые оргнефтезаводы. На пускачи, как их называли. Но тут случился майский пленум 58-го года, и меня, как отличника, направили по мановению руки Никиты Сергеевича Хрущева в химическую промышленность. Тогда нужно было развивать химию.
Я долго отказывался, отбивался. Когда же попал в институт пластмасс, он показался мне какой-то забегаловкой. Никакого сравнения с крупными нефтеперерабатывающими заводами. Это потом промышленность пластмасс мощно развилась, а в 58-м году было котелковое производство, полукухонная технология. И тем не менее я довольно быстро нашел интерес в работе, начал заниматься совсем новым делом — производством фенолформальдегидных смол. Оно было создано после драматических неудач, мы его долго дожимали, и, кстати, сейчас это производство эффективно работает.
Так что никогда не было у меня неинтересной работы. Даже в Мосагропроме. Там захотелось решить задачу, с которой наша любимая партия не могла справиться десятилетиями, — отказаться от привлечения работников разных институтов и учреждений на плодоовощные базы. Я тогда чересчур самоуверенно сказал, что сделаю это за полгода.
— Сказали кому?
— Самому себе. Вслух никому обещаний не давал, да никто их от меня и не ждал. А сам себе я объявил: вот задача, которая имеет крупное общественное значение и может быть решена в результате серьезных экономических и организационных усилий. Такое дело по мне, им заниматься интересно.
Сделал расчеты, скольких людей привлекают на овощебазы, какая эффективность привлекаемых доцентов, профессоров. И написал письмо в правительство: дайте мне 27 миллионов рублей (тогда деньги, как ты понимаешь, были другими) — и людей из институтов и всяких прочих организаций на базах не будет. Честно говоря, думал, меня пошлют подальше. Но Рыжков передал проект на экспертизу в Госплан Ситаряну, а тот написал примерно так: я не верю, что у них это получится, но деньги не такие уж и большие. Тогда Николай Иванович написал резолюцию: «Выделить деньги, в декабре проверить. Если не получится, освободить от работы». Вот такая была кадровая политика.
Итак, начал я наводить порядок на овощных базах. И очень скоро посыпались жалобы в ЦК: Лужков авантюрист, он оставит москвичей без картофеля и овощей… На каждом бюро горкома партии я «звучал»…
В конце концов мне это бичевание надоело. Написал одно заявление об уходе, другое. Просил или освобождения, или доверия. В тот момент у меня было жуткое состояние — жена умирала от рака… Но, как бы то ни было, первой же зимой овощные базы смогли отказаться от привлечения людей по разнарядке.
Тогда произошел забавный эпизод. Шел пленум московского горкома партии. Зайков, первый секретарь, никогда заранее не смотрел подготовленный для него доклад. И вот стоит на трибуне и читает: «Нам удалось исключить привлечение людей на базы…». В зале поднялся шум. В перерыве Зайков на меня налетел:
— Вы что понаписали? Вы меня обманули! Когда я сказал, что мы отказались от привлечения людей на базы, в зале загудели.
— Во-первых, — отвечаю, — доклад писал не я, а ваш аппарат. Во-вторых, аппарат написал правильно.
— А почему зал шумел?
— Я думаю, это был вздох облегчения. Позовите любого первого секретаря райкома и спросите, направляет он людей на базы или нет.
Зайков вызывает Земскова из Ворошиловского района.
— Вы что, действительно не привлекаете людей на овощебазы?
— Нет, с этим покончено. Мы в зале от радости шумели.
— В управленческой лексике есть понятие «кризисный менеджер». Вас, между прочим, тоже причисляют к этому разряду. По-вашему, справедливо?
— Когда я работал директором научно-производственного объединения, самые увлекательные дни для меня наступали в конце года, когда план оказывался под угрозой, когда все горело и начинался хаос. Именно в этот момент мне было наиболее интересно управлять и всей организацией, и производством. Интересно подчинять определенной системе волю людей… Да, я могу согласиться с тем, что работать в кризисных ситуациях мне нравится. В хозяйственных, хочу это выделить, кризисных ситуациях, не дай бог управленцу получить общественный кризис. Мы это хлебнули полной мерой.
А вообще, можешь быть кризисным менеджером или мирным, но если ты руководитель — обязан работать больше своих подчиненных. А те должны видеть, что они имеют дело не только с начальником, но и с подлинно действующим лицом.
КОГДА КОРОЛЬ ИГРАЕТ СВИТУ
В одной книге вычитал: «Властью не награждают, властью наказывают». Кому, вы думаете, эта фраза принадлежит? Лужкову, вот кому.
Помилуйте, Юрий Михайлович, уж не вы ли так жестоко, так беспощадно наказаны властью? Не вам ли выпало сгибаться под тяжким крестом, который и нести все трудней, и сбросить все невозможней? А я, признаться, думал совсем наоборот. Думал, что вы и власть — плоть едина. Конечно, власть вы не наследовали, но стремились к ней и достигли.
Чтобы обрести власть над другими людьми и над обстоятельствами, вы научились «властвовать собою». Не знаю, легко или трудно вам это далось, но вполне допускаю, что жизненные обстоятельства не оставили вам другого способа обращения со своей персоной, кроме волевого управления ею. По принципу «через не могу».
…Весь рабочий день у Лужкова росла температура. Когда поздним зимним вечером мэр отправился домой, в подмосковное Молоденово, он полыхал так, что в машине можно было отключать печку. Приехали. Лужков открыл воспаленные глаза: «Пошли на корт». И два часа рубился в теннис с легким и выносливым водителем Костей.
А в полвосьмого утра в автомобиль садился бодрый, полный сил мужчина, вид которого чудесно подтверждал мнение о том, как сладка жизнь большого начальника: дай себе лишь труд проснуться, откушать икорки и донести зад до персонального авто.
Лужков уже давно и абсолютно преднамеренно следует правилу вышибать клин клином. Или, как учил Воланд непохмеленного Степу Лиходеева, лечить подобное подобным. Взаправду ли верит Ю. М., что только через преодоление, пусть и на грани риска, человек может подчинить себя собственной воле, или насилие над собой, любимым, на самом деле есть хорошо продуманная и экспериментально проработанная система «подзарядки батареек», неведомо. Однажды по мэрии пошли разговоры, что с Лужковым работает экстрасенс, который в середине дня энергетически подпитывает мэра. Окажись оно так, народ мигом бы успокоился — дескать, вот откуда все берется. Смущало лишь то, что никто, включая секретарей и охрану, никакого экстрасенса в глаза не видел.
…Отлично помню один день мэра. Прямо с утра чередой шли сначала переговоры с солидной иностранной делегацией, затем двухчасовое интервью главным редакторам французских средств массовой информации, два очень важных совещания — на строительстве храма Христа Спасителя и на ЗИЛе, потом следовало опять же двухчасовое, требующее особой собранности интервью нелояльной мэру газете, за ним политсовет движения «Отечество» и, наконец, ближе к полуночи было запланировано участие мэра в телемосте с Америкой, с Бостоном, где собрался международный инвестиционный форум и в зале сидели иностранные бизнесмены, решающие, вкладывать ли деньги в предлагаемые Москвой проекты.
Мэра ожидали в специально организованной студии, там был установлен монитор с изображением зала в Гарварде. Наблюдая почти полный день, с какой скоростью крутились мозги Ю. М., я полагал увидеть Лужкова по меньшей мере утомленным. Но в зал вошел, уселся перед монитором, выступил в прямом эфире безо всяких вспомогательных бумаг и удостоился дружных аплодисментов с другого континента человек, который, верьте на слово, был свежее, энергичнее, темпераментнее, чем в начале дня. Как, почему? Не знаю ответа.