Смерть шута

Прежде всего, выяснилось, что ей не исправить детей Пенхоллоу.

Когда она только увидела их всех в первый раз вместе, она внутренне содрогнулась, поняв, что старшему сыну Пенхоллоу никак не меньше лет, чем ей самой... К тому же Раймонд вырос в богатом доме и в полной уверенности в своем превосходстве над прочими смертными, так что она не могла даже в шутку отнестись к нему по-матерински... Говорил ли ей Пенхоллоу, что Раймонду скоро двадцать? Теперь она уже не помнила этого. Возможно, он говорил ей об этом, но Фейт была из тех женщин, которые при погружении в романтические грёзы попросту неспособны, воспринимать нечто неприятное, не укладывающееся в идиллические картины, расцветающие в их душе.

И вот дети стояли перед нею, семь человек: старший, Раймонд, девятнадцати лет; Ингрэм, который был повыше Раймонда и весьма развязен; Юджин, выглядевший как второе, сокращенное издание Ингрэма, с живым, подвижным лицом, и в свои пятнадцать лет весьма острый на язык; Чармиэн, младше Юджина на пять лет, очень похожая на своего отца темными волосами и лицом; Обри, который в свои восемь лет выглядел еще совсем малышом; наконец, пятилетние близнецы, Конрад и Барт, которые дичились и так и не дали Фейт себя потискать и поласкать, а прятались за спины старших братьев.

Нет, они не выказывали никакой особой враждебности к своей мачехе и казалось, не чувствовали ни малейшего недовольства от того, что она заняла в доме место их матери. Уже попозже она поняла, что этим детям пришлось принимать в доме поочередно множество временных спутниц жизни их папаши, отчего они потеряли к этому процессу всякий интерес и воспринимали все как должное. У Фейт возникла ужасная догадка, что они и ее приняли за одну из его мимолетных подруг и потому попросту не обратили на нее внимания. До того, как она увидела их, она воображала себе их покинутыми жалкими сиротками. Столкнувшись с ними, она поняла, что эти сиротки легко заткнут ее за пояс, – они терроризировали всю округу, не терпели ни малейшей нежности, успешно находили уловки против отцовского гневливого характера и по-настоящему интересовались только лошадьми. Один вид лошадей вызывал у Фейт ужас...

Одним словом, у нее не было никакой возможности стать им второй матерью. Раймонд был попросту одного с нею возраста и к тому же откровенно презирал всяческие сантименты. Даже девочка, Чармиэн, которая с пренебрежительной миной как-то вывела Фейт с поля, где резвились молодые бычки, отчего Фейт перепугалась насмерть, презирала свою мачеху за то, что та не могла отличить молодого жеребца от жерёбой кобылы. Что же касается Обри и близняшек, то они давно уже были вверены попечению служанки Марты и не желали подпускать к себе какую-то чужую тетку. И Фейт чувствовала, что она по своему положению в доме мало отличается от этих детей, которых отец частенько и с большим удовольствием порол.

Конечно, Фейт пыталась как-то соответствовать образу жены, которая была бы достойна мистера Пенхоллоу. Она обучилась ездить верхом и провела немало мучительнейших часов в седле, хотя ей так и не удалось заставить подчиняться себе ни одну лошадь, кроме самой пожилой, нездоровой и философски настроенной кобылы. Пенхоллоу громогласно смеялся над нею и часто спрашивал, чего ради она вышла за него замуж, а иногда удивлялся, – отчего он женился на ней? Фейт не способна была понять, что Пенхоллоу никогда ничего про себя не взвешивал, не обдумывал, не пытался свести воедино требования тела и веления сердца – а просто жил, повинуясь первому своему порыву. Он хотел обладать ею, но, поскольку не мог сделать этого, не женившись на ней, он просто взял и женился. Будущее его заботило мало.

Она не понимала его, а возможно, даже и не способна была понять. И хотя многое в том, как он вел себя с ней в постели, отпугивало ее, она не могла по молодости лет и по неопытности до конца осознать, что этот мужчина не сможет долгое время жить с одной-единственной женщиной. Она была просто убита наповал, когда впервые узнала, что у него есть любовница. И она наверняка ушла бы от него тогда, если бы только, как назло, не была беременна. После того, как у нее родился сын Клей, об уходе уже не могло быть и речи. Но она больше не любила Пенхоллоу. Во время беременности она постоянно чувствовала тошноту, у нее были нервные припадки и постоянная слезливость.

Но ее представления о мире формировались исключительно из абстрактных розовых мечтаний, усвоенных с детства, да еще из любовно-героических романов, которых она прочла не один десяток. После рождения сына она ожидала, что Пенхоллоу, воодушевленный появлением Клея, окружит ее нежным вниманием, заботливо оберегая от потрясений, трудов и забот. Однако она не приняла во внимание, что Рейчел Оттери, первая жена Пенхоллоу, после рождения ребенка встала на ноги самостоятельно и уже через пару недель после родов ездила верхом. Она не придавала рождению ребенка никакого особенного значения, как если бы ей, например, удалили зуб, вот и все. И Пенхоллоу был очень подвержен нервозностью и излишней «утонченностью» своей молодой жены, считая все это дурными причудами. Кроме того, Фейт полагала, что некоторые естественные функции человеческого организма «не совсем приличны», и о многих вещах предпочитала говорить иносказательно, страшно краснея при этом. Малолетние близнецы покатывались с хохоту, когда она называла суку «девочкой» или, зардевшись, говорила им о том, что добрый Боженька послал им маленького братика. А когда она узнала, что Пенхоллоу запросто рассказал викарию местной церкви, что его жена «забрюхатела», она поняла, что вышла замуж за невероятного грубияна, почти мужлана, хоть он и кичился высоким дворянским происхождением. В тот день ее молодость закончилась...

Клей родился в четыре часа свежим августовским днем. Пенхоллоу был в тот момент на охоте. Он вошел в спальню к Фейт часов в семь, распространяя запахи конюшни, сыромятной кожи и коньяка, и сразу же закричал:

– Ну что, моя девочка?! Как жива – здорова? Нормально, да? А где наш маленький Пенхоллоу? А ну-ка, дайте взглянуть на этого беззубого кашалота!

Но когда он принял на руки маленький тощенький сверточек, он вдруг забубнил обиженно:

– Вот тебе раз, впервые вижу такого доходягу! Это словно свежеободранный кролик, только и всего! И ничего от Пенхоллоу, ни-че-го!

Он сравнивал Клея с толстыми крепкими младенцами от своей первой жены, и сравнение это было отнюдь не в пользу новорожденного.

Может быть потому, что он не увидел в младенце своих черт, он позволил Фейт самой дать ему имя. Ребенок и вправду был больше похож на свою мать и всегда страшно пугался звуков отцовского голоса. Само собой, у мальчика очень рано появилась привычка чуть, что прятаться за материну юбку. Он постоянно жаловался матери, что сводные братья обижают его. Фейт зорко следила, чтобы никто не посмел и пальцем коснуться ее любимого мальчика. Близнецы, которые были не намного старше Клея, конечно, часто задевали его, но старшие братья попросту от чистого сердца старались научить его верховой езде, охоте, рыбной ловле и боксу – то есть всему тому, что умели сами, но как только замечали у него хоть малейшее сопротивление, просто пожимали плечами и оставляли его в покое.

К своему счастью, мальчик был наделен некоторым интеллектом и смог пробить себе дорогу к обучению в престижной школе.

Пенхоллоу по этому поводу заметил, что раз мальчишка ни на что другое не способен, остается только дать ему побольше книжек, а потом послать учиться ерунде в какой-нибудь Кембридж и поставить на нем крест. И действительно, позже он согласился послать парня в Кембридж. За это Фейт, по большому счету, должна была благодарить Раймонда.

– Он тут никому из нас не нужен, так зачем же мы станем держать его тут, чтобы каждый Божий день обижать его и трепать нервы себе? – резонно сказал отцу Раймонд, и Пенхоллоу, подумав, согласился с таким доводом. Клей был единственным сыном, которого он не пожелал держать у себя в доме. Он часто заявлял, что дурацкая бледность его лица и девчачьи замашки вызывают у него тошноту.