Здравствуй, любимая

– Вы идите ребята, я тоже остаюсь.

– А я еще прошлые года накупался, – заявил Гарик.

– У меня от соленой воды спина чешется, – сказал Данила. Не в пример предыдущим дням, сегодня он терпеливо сносил Настины колкости.

Не ожидая такого поворота событий, она теперь не знала, как от них избавиться, чтобы в одиночестве спокойно разобраться с письмом и установить авторство. Не будешь же их в лоб всех троих спрашивать, кто писал письмо. И поодиночке поочередно не будешь, это тайна двоих. Эх, если бы она точно знала, кто сложил стихотворение, как бы она остальных двоих сейчас поперла, особенно обжору Данилу. Но он единственный из них, кто что-то кумекает в рифме и не цапается сегодня с нею. Неужели Данила? А может быть, не он? Ведь первым предложил остаться Макс. Значит, он хотел с нею объясниться? А как же Гарик? Он, еще когда она спит, уже стоит под ее окошком. Настя сначала зло, а потом ласково посмотрела на всех троих. Вот было бы здорово, если бы это было коллективное письмо.

Из истории она знала, что в далекой древности, предшествовавшей первобытнообщинному строю, существовал матриархат, когда во главе рода стояла женщина. Что ж, хороший строй был, зря сделали рокировку в пользу мужчин. Вон сейчас один из них тайком от других старается выпятиться на первый план. А хитрюга какой, письмо написал, но не дал даже малюсенького намека на обратный адрес. Может, он надеется, что она сейчас сделает ошибку и приблизит кого-нибудь из них к своей царственной особе? Приблизит, да не того. Тогда он, автор письма, в одиночестве примирит уязвленную гордость с собственным поражением, а на людях и перед нею не выдаст своих чувств ни единым движением мышц лица, ни единой слезинкой. Хотя при чем здесь слезы – мужчины не плачут. Так она никогда и не узнает, кто готов ей петь осанну.

А они все трое преданно смотрели ей в глаза, готовые по первому движению ее руки броситься исполнять любое приказание. Так уж и любое? Она обвела взглядом всех троих.

А слабо им будет?.. Что бы такое придумать, чтобы остался один? Может, устроить гладиаторские бои? Нет, это людоедский вариант. Так может и одного не остаться. Может, устроить им заплыв? Нет, они и так с утра до ночи наперегонки плавают и носятся. Настя, наконец, сообразила. Надо им устроить литературный конкурс и одновременно дать понять, что письмо получила. И тут ее осенило, как вычислить автора письма: методом исключения.

Она улыбнулась сразу всем троим и решила их отослать на берег моря. Ничего не надо предпринимать, через несколько минут она будет точно знать, кто написал письмо.

– Мальчики, – голубиным голоском проворковала она, – вы займите мне на пляже лежак, а я через десять минут буду. Ладно?

– Семь пятниц на неделе, – пробурчал недовольный Данила.

– Как скажешь, – сразу согласился Гарик.

– Бу сделано, – принял к исполнению ее приказание Макс.

Беззаботные Макс, Данила и Гарик, насвистывая, зашагали к морю, а Настя кинулась в номер. По дороге она казнила себя: «Господи, какая дуреха, найди любые записки, тетрадь, письмо, написанные рукой Макса и Данилы, и сравни их с письмом. Если ни один из их почерков не подойдет, значит, писал Гарик. Как все просто. Давно бы уже могла определить, кто так славно объяснился ей в любви».

Как на крыльях она влетела в холл отеля и попросила у портье ключ от номера.

– Ваши все ушли на пляж, – сказал ей сонный работник отеля.

– Я знаю.

Настя влетела в номер, закрыла на ключ дверь и зашла в комнату, где жили Макс и Данила. Если ей повезет, она, может быть, найдет даже черновики стихотворения. Настя, как заправский оперативный работник, начала исследовать рюкзаки обоих ребят. Грязные носки, снова грязные носки, трусы, майка, снова трусы, сорочка и так далее. В рюкзаке Макса не оказалось ни блокнота, ни ручки, ничего, что говорило бы о принадлежности его к когорте слагателей виршей.

– Ну и хорошо, – успокоила себя Настя: все равно круг подозреваемых сужается. – Сейчас проверим рюкзак Данилы, у него, у рифмоплета, точно должны быть и ручка и карандаш и в придачу блокнот. Из них двоих Данила-казначей распоряжается деньгами. Он мужичок хозяйственный, она своими глазами видела, как Данила вечером делал хозяйственные записи. Анна Николаевна еще его спросила, что он там пишет.

– Баланс подбиваю, – послышался ответ. – Чтобы не забыть, на что деньги потрачены.

Она открыла блокнот. Экономно была заполнена одна страница. Справа стояла цена, а слева…

Вот варвар! Настя готова была разорвать Данилу на куски, четвертовать, изжарить на костре. Слева, там, где должно стоять наименование товара, у него, как у неандертальца, был нарисован сам товар. Вот она узнала стаканчик с мороженым, вот – тюбик с зубной пастой, вот – поездка на катере, вот – лежак. А вот чья-то рожица с косичками и напротив цифра –155. Она вытряхнула все содержимое рюкзака на пол. Из него выкатились еще два медовых коржика и дореволюционный тульский пряник. Сравнить почерки было не с чем. В беспорядке Настя затолкала Данилины вещи обратно в рюкзак и сунула его под кровать. Лапоть, деревенский лапоть. Она прошла в свою комнату и бросилась на кровать. Какая же она несчастная? Один раз, первый раз в жизни объяснятся в любви, и то не по-человечески. Она сразу отмела Данилу в сторону. Что, неужели он смотрел на нарисованную рожицу с косичками, подсчитывал потраченные на нее деньги и одновременно писал стихотворение? Нет и нет. Любой, но только не Данила. Жмот, обжора, язва, жиртрест, как только он мог нарисовать ее в таком виде? Улыбающаяся рожица! Она немного успокоилась и подумала, что рожица у Данилы получилась не такая уж и плохая. И улыбается, и косички на месте, и губы подведены красным карандашом. Значит, рисовал и любовался. А чего, вон Пикассо так женщин малевал, что не поймешь, чей портрет там нарисован, пока название картины не прочитаешь. А может быть, в Даниле задатки не только поэта, но еще и живописца? Настя вытащила из кармана письмо.

Глава III. Экспертиза

Текстовая экспертиза ответит на все вопросы. В конце концов, ученые по нескольким строчкам, выбитым на глиняных черепках или бронзовых блюдах, восстанавливают древние тексты и давно исчезнувшие языки, а я по шести четверостишиям не смогу определить одного влюбленного в меня оболтуса? Не может быть. Он у меня еще будет стоять на коленях и просить прощения за неприличное поведение. На моем знамени будет написан мой собственный лозунг – «Свобода и Матриархат».

Настя привыкла жить деятельной и кипучей жизнью, мечтательность была не в ее характере. Полученное утром письмо выбило, конечно, ее из седла, но не настолько, чтобы нарушить привычный ритм жизни. Она взяла себя в руки. Итак, приступим к анализу.

Кто из троих мог написать его? Кому я давно снилась? Вот, последняя строка четко указывает, что автор является инородцем, иначе зачем ему подчеркивать, что я русская, хохлушка или узбечка.

Настя посмотрела в зеркало. Гм, какая же она русская? Она всегда думала, что больше на француженку похожа. У нее нет ни одной веснушки, лицо вытянутое, а фигура – греческой богини. Простим поэту незнание ее родословной, в которой намешано бог знает каких кровей. Итак, первое четверостишие мог написать только Гарик. Второй шар в его корзину, слово «полночью» он написал неграмотно, правильно – «полуночью». Третий шар ему, сам себя не забыл и назвал витязем, по аналогии с Шота Руставели. И четвертый, самый существенный аргумент в его пользу: к женщине, к любимой он обращается на «ты». Дикий Восток, что с него возьмешь? Ах, Гарик, милый Гарик, какая лапочка. А как скромно себя ведет, не то что этот нахал Данила, про козла написал стихотворение, нет, не про козла, а про зайца, а шум поднял на всю вселенную.