Игра в зеркала

— Умеете вы управляться с детьми. Вам бы своих…

— Тан.

Пауза.

— Извините. Я иногда забываю, — Пешш отворачивается и долго смотрит на море, думая, что я не слышу его тихое: — Эх, дядя, дядя…

Мы никогда не говорим об этом. Никогда не вспоминаем о прошлой жизни. О том, как уходили. Нет, о том, как попыталась уйти я. Тихо и незаметно сбежать на окраину. О том, какой мне был закачен скандал, когда по-очереди караулящие (как оказалось), помощники поймали меня у бесхозного истребителя. И о том, какой скандал я закатила некому Танону Пешшу, не хуже своего дяди бывшего в курсе моих дел и моей личности, и, более того, успевшего еще за месяц до того растрепать об этом Чезе. Селен был включен в этот отряд ренегатов, похоже, вообще в последний момент.

«Вы не уедете. По крайней мере, без нас».

— Тан.

— Да? — абсолютно по-кошачьи щурится на солнце, лениво поводя хвостом.

— Почему вы все же тогда ушли за мной? Ведь это действительно было дезертирством. Вас приговорили бы к каторге, если бы поймали.

— Разве вам никто не сказал? — непонятно чему веселится он. — Наши заявления об уходе, почитай, неделю к тому времени лежали на столе у заместителя Командора. Вы и их и подмахнули — как всегда, не глядя.

— А я-то думала! — разражаюсь показной сердитой вспышкой. Но долго сердится лень, даже напоказ — жарко. — А серьезно? Я понимаю — Чезе. Но ты… Тебя и пра-пра-пра- уже не знаю в какой степени дедушка хотел бы видеть, и сестра у беса на рогах одна растет.

— Ну, положим, дедуся с сестрой как-нибудь займут друг друга, по крайней мере, пока не жаловались. А вот о вас меня предельно внятно попросили. Вам нужно было уйти с линии огня. И уйти хотя бы с остатками Сети. А кто же, кроме меня, знает, как с вами, небесными, обращаться? — ученик и верный последователь великого «звездоведа» Родрика Хауера, лишь по «семейным показаниям» угодивший в Корпус, заговорщицки улыбается.

— Кто попросил?

Неловкое молчание, все тот же взгляд, устремленный в морскую синь.

— Дядя, да?

— Да. Перед самым…

Об этом мы тоже не говорим. Никогда.

Свежий ветерок треплет легкую рубаху-безрукавку и обрезанные до колен штаны. Черные волосы заплетены в косу, щекочущей хвостиком поясницу, и только алые височные пряди постоянно норовят выскользнуть из тисков прически и закрыть глаза.

— Капитан! Капитан! — неугомонный Кит бодро бежит по поскрипывающей палубе, подпрыгивая от нетерпения. — А можно еще посмотреть, как вы светитесь? Ну по-жа-луй-ста! А то я никак не могу понять, кто светильнее — вы или рыба…

Громкий и совершенно неприличный хохот служит ответом обескураженному ребенку. Пешш, вытирая слезы и едва отдышавшись от смеха, нагло заявляет:

— Все, капитан, вы попались! Доказывайте теперь, что ничем не хуже несчастной тушки с плавниками.

Злобно рычу и принимаюсь нещадно пинать помощника во все доступные места, светясь от возмущения, как городской фонарь.

— Ой, а еще, еще! — приплясывает на месте счастливо смеющийся Кит. — Солнышка сегодня много!

Пешш мерзко хихикает и получает по лицу мокрыми перьями.

— Ой, вы будете летать? — мальчик сияет не хуже начищенной сковородки, едва завидев покрывшие мои предплечья сизые перья. — А меня покатаете? Ну пожалуйста! Пожалуйста!

Тан продолжает хихикать, успешно отплевавшись от морской воды, и прежде, чем я успеваю заткнуть ему рот чем-нибудь посущественнее, ехидно интересуется:

— Ну и кто «светильне», а, Китар?

— Да одинаково. Только рыба светится как солнышко золотым, а капитан — как небо синим.

Хохот возобновляется с новой силой. Подхватываю ребенка под мышки и гордо удаляюсь, стряхивая остатки тающих перьев. Кит продолжает ныть, нещадно терзая мои уши, но не объяснять же шестилетнему ребенку, что даже всего сегодняшнего солнца мне не хватит, чтобы взлететь? Восстановление идет медленно, хоть Санх и регулярно присылает «внучку» кристаллы Рос, а Тан как минимум два раза в неделю заставляет проходить малопонятные даже мне процедуры и обследования в корабельной лаборатории.

Диссертацию кропает.

Как пить дать.

Пока же… После стольких лет неподвижности даже малейшее изменение кажется праздником и внушает надежду. И даже если на своих обретенных крыльях я не смогу взлететь еще пять, десять лет, все равно это — победа.

— Капитан, это нечестна-а-ааа! — тянет на одной ноте Кит, пытаясь достать ножками до земли. — Завтра же улетаем, я так ничего и не уви-и-ижу-у-у!

— А море? Кто еще из твоих друзей видел когда-нибудь настоящее море?

На мгновение лоб мальчика собирается в сосредоточенные складки, но уже через секунду он радостно кивает, и, вырвавшись-таки из моих объятий, убегает к борту.

Провожаю его взглядом, качая головой. Кит родом со станции первопоселенцев засушливой Теи, и море действительно видит в первый раз.

— Хороший мальчуган, — Пешш, оказывается, идет за мной.

— Да. Жаль только, так и не увидит мира как следует.

— Да ну, капитан, — он легкомысленно взмахивает рукой. — Станайя не крепость. И уже тем более не монастырь, уж поверьте тому, кто угрохал на нее лучшие годы жизни.

— Ну, положим, до старости тебе еще далеко, — фыркаю я и окидываю взглядом горизонт, начинающий затягиваться легкой сероватой дымкой. — Возвращаемся, пожалуй… Разворачивай корабль.

— Так точно, — без особого энтузиазма откликается Тан, и, вслед за мной осмотрев приближающуюся линию дождя, не торопясь направляется в рубку.

Я подхожу к Киту и упираюсь руками в борт по обе стороны от него. Легкий исследовательский глиссер начинает плавно маневрировать, вызывая бурные восторги старательно пытающегося свалиться за борт мальчугана. В третий раз поймав его за шиворот, ловлю себя на мысли, что Тан, возможно, прав: с такой энергией ему не помеха даже Станайя и ее суровые старцы.

Китар — сирота. Мы подобрали его на внешнем рейде, когда вместо перекладной базы и ожидающего нас груза топлива обнаружили развалины. И трупы крайне неприятного вида. Говорят, из-за Южной Зоны Отчуждения пару лет назад начала приходить какая-то нечисть. Сейчас ей даже дали название — «т, хор», и добыли пару экземпляров в качестве образца. Вроде бы даже как-то борются.

Мы тоже добыли. Один. Как раз возле мальчика, которому, конечно, в последствии аккуратно подтерли память. Результат набега этой пакости мне не понравился, посему я законопослушно сдала полученный экземпляр союзной Академии для исследований. Инкогнито, разумеется.

У Кита же единственным родственником остался двоюродный брат на Станайе, и я решила, что особых убытков мы не понесем, прихватив мальчугана с собой.

Пешш сказал, что у меня проснулся материнский инстинкт.

Я вытолкала его в пустыню на час без защитного костюма.

— Капитан, а можно… — очередная просьба Кита тонет в сверкании белых стержней на горизонте. — Ух ты! Гроза! Настоящая гроза!

— Гроза. Первая… — я задираю голову и глупо улыбаюсь навстречу так и не скрывшемуся солнцу, не двигаясь, даже когда первые редкие капли начинают дробно стучать по палубе. Солнце светит все так же ярко, мало обращая внимания на такую мелочь, как дождь, и его капли сверкают тысячами неограненных камней.

Глиссер сбрасывает ход, подходя к причалу, Тан глушит двигатель и спешно закрепляет швартовы. А потом мы пестрой, стремительно промокающей толпой бежим по усыпанной песком дорожке к крыльцу, подсматривая через плечо за растущей над островом радугой.

Дома можно наконец сменить пропитавшуюся солью одежду и обзавестись бокалом ледяного сока с заманчиво пузатыми кубиками льда. Кит уносится устраивать Рыбу в своем почти уже собранном стараниями робота-домработника чемодане, Тан тоже уходит собираться — сегодняшнее плавание было последней вылазкой на природу перед отъездом, а значит — последней на ближайший сезон, а то и два. Жаль. Летом здесь хорошо.

До обеда еще час, и, прихватив сок, я бодро пересекаю сад и устраиваюсь в беседке. Дождь уютно барабанит по крыше, а увивающие опоры лиловые карисы от непогоды становятся, кажется, еще ароматнее.