Мечтательница из Остенде

— Нет, вы на это не способны!

— Откуда вы знаете? Разве вам никто не рассказывал, как я обычно обращаюсь с голыми мужчинами, которых нахожу в кустах?

Он рассмеялся в свой черед.

— Ну хорошо. Давайте вашу накидку и… спасибо вам!

Я подошла к незнакомцу и сама накинула ее ему на плечи, — мне не хотелось, чтобы он поднял руки, оголив тем самым живот.

Он со вздохом облегчения закутался в эту шерстяную одежку, хотя она была явно мала для его могучего тела.

— Меня зовут Вильгельм, — объявил он, как будто теперь считал уместным перейти к знакомству.

— Эмма, — ответила я. — Но давайте не будем тратить время на церемонии, а скорее пойдем ко мне домой, пока эта стужа не превратила нас в айсберги. Вы согласны?

И мы двинулись в путь, борясь со встречным ветром.

Нет ничего противнее ходьбы, когда намечаешь себе определенную цель. Гораздо приятнее брести куда глаза глядят, так можно гулять до бесконечности.

К счастью, наша странная пара никого не повстречала по дороге. Мы оба молчали; моя робость возрастала с каждой минутой, я едва осмеливалась смотреть на своего спутника, боясь, как бы ветер не приподнял накидку, — ведь тогда мой взгляд покажется нескромным. Моя походка вдруг стала скованной, спина напряглась, шея онемела от усилия держаться прямо.

Наконец мы добрались до виллы „Цирцея“, и я закутала его в пледы, лежавшие в гостиной, а сама бросилась на кухню греть воду. Я всегда была неумехой, горе-хозяйкой, но сейчас изо всех сил старалась показать себя с лучшей стороны. Я уже начала выкладывать на блюдо бисквиты, как вдруг меня обожгла мысль, что я впустила в дом совершенно незнакомого человека, да еще именно в тот день, когда на вилле нет никого из прислуги; впрочем, я сразу же устыдилась своей низкой подозрительности и торопливо вернулась в библиотеку, неся на подносе исходящий горячим паром чай.

Он ждал меня, сидя в углу дивана, улыбаясь и все еще подрагивая от озноба.

— О, благодарю!

Я снова увидела его лицо с четкими чертами, светлые глаза, длинные золотистые вьющиеся волосы, пухлые губы, гладкую сильную мускулистую шею. Из-под пледа высовывалась его нога, и я заметила, какая она гладкая, точеная, без единого волоска, словно из мрамора. В моей гостиной нежданно-негаданно очутилась статуя античного героя, юный красавец-грек Антиной, которому поклонялся император Адриан и который некогда бросился в лазурные воды Средиземного моря, чтобы сегодня утром вынырнуть из волн Северного живым и невредимым. Я вздрогнула при этой мысли.

Он неверно расценил мою реакцию.

— Вы промерзли из-за меня! Это я виноват.

— Нет-нет, я очень быстро согреваюсь. Постойте-ка, сейчас я растоплю камин.

— Хотите, я вам помогу?

— Руки прочь! Пока вы не придумаете, как ходить в этих пледах, не рискуя оскорбить мою стыдливость, я вам рекомендую смирно сидеть на диване.

Я плохо умела разводить огонь, но на сей раз успешно справилась с этой задачей; через несколько минут буйные языки пламени уже охватили поленья, а я тем временем разливала чай.

— Я должен кое-что объяснить вам, — сказал он, с наслаждением сделав первый глоток.

— Вы ничего мне не должны, и я терпеть не могу объяснений.

— Тогда скажите сами: что же, по-вашему, со мной случилось?

— Понятия не имею. Если так, сразу, то вот мое предположение: вы родились нынче утром и, подобно Афродите, вышли из морской пены.

— А еще?

— Вы сидели вместе с другими рабами в трюме корабля, увозившего вас в Америку; судно было атаковано пиратами и затонуло на остендском рейде, но вам удалось каким-то чудом избавиться от цепей и вплавь добраться до берега.

— А каким же образом я попал в рабство?

— Это ужасное недоразумение. Судебная ошибка.

— Ага, я вижу, что вы на моей стороне!

— Конечно.

Развеселившись, он указал на тысячи книг вокруг нас:

— Вы их читаете?

— Да, несколько лет назад я освоила алфавит и теперь вовсю этим пользуюсь.

— Нет, вряд ли алфавит наделил вас такой буйной фантазией…

— О, меня столько раз корили моей фантазией. Так, словно это недостаток. А вы что о ней думаете?

— Она меня просто восхищает, — протянул он с улыбкой, которая меня смутила.

Я вдруг утратила дар речи. Мое воодушевление уступило место беспокойству. Что я делаю, сидя в своем доме одна, вернее, наедине с незнакомцем, обнаруженным в голом виде среди кустов? Логика подсказывала мне, что его следует бояться. По правде говоря, в глубине души я и впрямь испытывала ощущение надвигавшейся опасности.

Я попыталась внести ясность в ситуацию:

— Сколько же времени вы скрывались там, в дюнах, поджидая прохожих?

— Много часов. До вас я уже окликнул двух гулявших дам. Но они сбежали так быстро, что я не успел объяснить им, в чем дело. Я их ужасно испугал.

— Может, не вы, а ваш… наряд?

— Ну разумеется, мой наряд. Однако это самое простое, что я смог придумать.

И мы оба от души расхохотались.

— Я сам во всем виноват, — продолжал он. — Вот уже несколько недель я живу здесь, неподалеку, с моей семьей, и нынче утром мне захотелось поплавать. Я поставил машину за дюнами, хорошенько заприметил то место, затем, увидев, что на пляже нет ни одной живой души, сложил одежду на песок, прижал ее камнем и долго плавал. Но, вернувшись на берег, не нашел ни камня, ни одежды, ни машины.

— Улетучились? Или украдены?

— Знаете, я вовсе не уверен, что вышел в том же месте, где входил в воду, — я не очень-то наблюдателен. Да и как можно отличить одну песчаную дюну от другой?!

— Или одну скалу от другой.

— Вот именно! Потому-то я и не стал просить вас поискать мой автомобиль за дюнами, ведь я представления не имею, где он может быть.

— Вы очень легкомысленны!

— О, я так захотел поплавать в море обнаженным, что не смог побороть искушение. Морской простор звал меня.

— Я вас понимаю.

И верно, я хорошо понимала его. Мне казалось, что он так же одинок, как я, и потому природа оказывает на него такое же пьянящее воздействие. Но тут у меня зародилось одно подозрение.

— А вы были намерены вернуться на сушу?

— Вначале — да. А потом, когда плыл по течению, — нет. Мне хотелось, чтобы это продолжалось вечно.

Он пристально взглянул на меня и медленно произнес:

— Но я не самоубийца, если вы это имели в виду.

— Именно это.

— Я люблю заигрывать с опасностью, в таких случаях я прямо-таки дрожу от азарта, и когда-нибудь, наверное, совершу что-то ужасно безрассудное, но не испытываю никакого желания умереть.

— Скорее, желание жить?

— Именно так.

— И бежать от чего-то…

Эти слова явно застигли его врасплох, и он плотнее закутался в плед, словно хотел отгородиться от моей, смутившей его, проницательности.

— Кто вы? — спросил он.

— А вы как думаете?

— Моя спасительница, — прошептал он с улыбкой.

— И все? А ну-ка, давайте проверим, наделены ли и вы даром фантазии.

— О, боюсь, что я освоил лишь алфавит, а с фантазией у меня плохо.

— Впрочем, разве это важно, кто мы на самом деле? Вот вы для меня — прекрасная живая статуя, которую я нашла на пляже, отогрела и сейчас одену во что-нибудь, дабы поскорее вернуть вашей жене.

Он нахмурился:

— Почему вы говорите о моей жене? Я не женат.

— Простите, недавно вы упомянули о своей…

— …семье. Я живу здесь с родными — родителями, дядями, кузенами.

До чего же я глупа! Я сболтнула, что он прекрасен, лишь потому, что считала его женатым, и теперь сгорала от стыда, как будто сама явилась перед ним неприлично обнаженной. Он внимательно разглядывал меня, склонив голову набок:

— А вы… разве ваш муж не здесь?

— Нет. Сейчас — нет.

Он явно ожидал более подробного ответа. Я же поспешила отойти к камину и начала ворошить горевшие поленья, пытаясь собраться с мыслями… Я понимала, что этот человек безумно нравится мне, и чувствовала, как меня охватывает смятение. Теперь я уже не хотела, чтобы он ушел, но в то же время никак не могла решиться сказать ему, что живу одна в доме. Вдруг он этим воспользуется… А собственно, чем этим? Соблазнит меня? Что ж, я не против. Обворует? Если вспомнить о его „костюме Адама“, то он скорее жертва воровства, нежели вор. Нападет на меня? Нет, не похоже, он не производил впечатления агрессивной личности.