Страница 17 из 91
Мудрено ли, что притчей, удивлением, посмешищем и поруганием бывал еврей всегда и у всех народов земного шара.
Весьма естественно, что попав на биржу, ариец становится лучшей добычей еврейского ажиотажа; в самой же заразительности своих алчных наклонностей еврей находит превосходный источник обогащения, а затем и новых побед. Шарлатанство в области политики, плутни в деловых сферах, разлад в семье, сокрушающее иго государственного долга, нашествие иностранцев, все виды позора, скандалы всякого рода и всевозможные бедствия заполняют и разделяют страну; в истощении же её материального благосостояния и в погибели её идеалов со всех сторон обнаруживаются симптомы смерти.
Пред арийским обществом еврейское имеет преимущество, что представляет организацию неизмеримо простейшую. Обладая такой совершенной устойчивостью, которая может идти в уровень разве с сохранением того или другого вида в царстве животных, еврейство не требует, как это необходимо для общества арийцев, постоянного вмешательства веяний иного — высшего порядка. Арийским обществом управляют идеи, тогда как у еврейского общества нет ничего, кроме инстинктов, но зато весьма устойчивых и чрезвычайно сильно организованных. Эти инстинкты дают еврейству полный цикл законов его деятельности, совершенно однообразной и неизменяемой на пути веков; они управляют как отдельной особью, так и целым сообществом. Посему образование человека в еврейской среде есть прямой продукт наследственной передачи, а отнюдь не результат специального и тяжёлого труда. Одна природа в обществе евреев делает то, чего в арийском мире нельзя достигнуть иначе, как чудесами искусства.
Безумно, стало быть, заблуждение арийцев, когда за образец для себя они берут еврейство. Этому последнему решительно нечего делать с возвышенными целями и с идеальными добродетелями, — оно не понимает их или же презирает.
Рыцарское благородство и сердечная простота — это такие понятия, которые для евреев непостижимы и не встречаются в их среде. Раса, кровь, текущая в их жилах, противятся всему, что мы, христиане, называем долгом чести и великодушия. Без идеалов и без чистой жизни духа, еврейство выражает собой олицетворение гнева, мести и печали. Жалка была их роль в истории Рима и в Средние века!.. Они повсюду мучились страшной тоской, прежде всего от своего же собственного неопределённого положения. Не будучи ни рабами, ни свободными людьми, ни равными, ни подчинёнными и не принадлежа ни себе, ни другим, они представляли собой тайну, загадку, невылазную проблему, огромный вопросительный знак и наряду с этим олицетворяли крупную опасность, грядущую беду для окружающих и вместе безысходное горе для самих же себя.
Их фанатизм всегда был лишь карикатурой религиозного энтузиазма, а их необузданное своенравие являлось извращением здравой силы воли. Выжимая из всего окружающего последние силы, они неустанно жаловались на судьбу, издавали стоны, проливали слёзы. Открыто гонимые, они вымещали накипевшую в них злобу тайно. Чуждые уз родства или дружбы с коренным населением страны и лишённые всякого патриотизма, они никогда не теряли случая возбудить общую к себе ненависть то в качестве финансовых советников мелких и крупных владык, изобретая суровые, подчас нестерпимые налоги, то в звании придворных врачей, коварно завладевая доверием монархов и опутывая их гнуснейшими интригами, то, наконец, в виде откупщиков или вольнопрактикующих Шейлоков, довершая свистопляску роскоши и скрежет нищеты.
Между тем, наоборот, идеи и доблести составляют первооснову арийского общества. Еврейское общество легко переносит известную дозу испорченности, тогда как та же доза может оказаться достаточной для разложения общества арийцев. Не представляя никакого неудобства для евреев, некоторые виды свободы даже не служат для них предметом пользования (например, всё то, что допускает отраву алкоголем массы населения) и, однако, являются роковыми для арийцев. Наконец, в еврействе человек развивается из самого себя в нечто такое цельное и хорошо централизованное, чем без малейшего уклонения правит эгоизм, жгучий в вожделениях и холодный в расчётах. С самого детства еврей умеет сосредоточивать свои действия на своём личном интересе, который, будучи для него святыней, представляет в его глазах и абсолютное, и божественное.
Таким образом, еврей — существо упрощённое и вместе с тем наделённое лишь quasi-элементарной структурой, но не имеет нужды в научном образовании. Совсем иначе обстоит дело у арийцев. Для них образование есть именно та проблема, которая подлежит разрешению прежде всего. Здесь требуется, чтобы каждый человек в себе самом носил могучие устои арийской цивилизации, чтобы его разум и дух навсегда воспряли печать размышлений необъятного величия и несовратимой чистоты. Задача отнюдь не в том, чтобы повернуть его назад, внедряя в него поклонение деньгам и приёмы обмана. Должно и необходимо во всём его существе раскрыть стремление к благородному и самоотверженному, — небесному идеалу.
В политике подражание еврейству, быть может, ещё более чревато гибельными последствиями. Еврейское общество, строго говоря, не имеет политики. Располагая инстинктами, которых ему не надо обдумывать или приводить в теорию, уверенное, что ему никогда не предстоит уклониться от них, оно совершенно неспособно усвоить политические концепции арийцев. Общество кочевников, запечатленное паразитизмом и эксплуатацией ближнего, как могло оно не понять арийскую нацию и жить её историей? Вот почему иудейская политика обусловливается заимствованиями, искусственным возбуждением, идеями, меняемыми изо дня в день. Она суетна и криклива, легкомысленна и лицемерна, она «потеет» неврозом, болтовнёй, сплетнями и оскорблениями.
Подвергаясь влиянию такой политики, арийское общество заражается тлетворными началами; уже вскоре его разум омрачается, оно не узнаёт самого себя, теряет представление о законах собственного бытия; его движения становятся беспорядочными, самые коренные идеи власти и управления извращаются; слепые увлечения и внезапные порывы занимают место спокойной предусмотрительности; политическая арена становится шумным и судорожным балаганом, где неведомые маски сталкиваются при щелкании звонких слов и хлёстких фраз… Государственные люди исчезают, и это в порядке вещей. Возможно ли какое-либо соотношение между гением арийского государственного человека и необузданностью еврейского журналиста? Где заправляет этот последний, там первый не может существовать.
V. Вмешательство евреев в политику тем более вредоносно, что само устройство их интеллекта неудержимо призывает их к другому. «Природа, — говорит Аристотель, — не производит ничего более совершенного, чем то, что создано ею ради специальной цели».
Еврей получил от природы это высокое отличие: она сделала из него вполне законченного торгаша; она его наделила проницательностью, чутьём, коварством, изворотливостью и подвижностью, быстротой в захвате добычи и жестокостью, чтобы пожрать её; вообще, всеми теми качествами, которые необходимы для жизни за счёт других людей. Как лаборатория лжи и обманов, его голова находится в непрерывном брожении; его вкрадчивый язык умеет говорить убедительно и предательскими мелодиями потрясать струны сердца, застигнутого врасплох; нежность и преданность так и текут, когда надо, из его уст, и некогда античная Сирена с большей силой не увлекала своих жертв чарами восторга и упоением лести.
Зайдёт ли дело о том, чтобы обольстить или совратить, ослепить или усыпить, — все извивы змеи ему одинаково сродны. Теряет ли человек силы, — в то же мгновение около него оказывается жид, подобно тому, как в равнинах Южной Америки невидимый дотоле ястреб внезапно кидается на раненое животное прежде, чем оно испустит последний вздох…
Закутит ли маменькин сынок, — еврейские ростовщики, скупщики и бриллиантщики сбегутся со всех сторон, чтобы, как можно скорее, помочь ему разориться. С каким соревнованием и вместе с каким согласием поведут они этот превосходный гешефт, делая в то же время вид, будто они друг друга вовсе не знают!..