Страница 57 из 69
Глава двадцать третья
— Мятежники? Бунтовщики? — презрительно переспросил Алексеев, который выздоравливал на глазах.
Он чувствовал себя настолько лучше, что позволял себе пререкаться с Наташей, которая все ещё считала его больным.
— Какая-то баба закричала в отчаянии: "Ироды! Детей без куска хлеба оставляете!" Или такой доведенный до крайности мужик, как я, на глазах которого взбесившийся чекист лишил еды всю семью, попытался протестовать. Вот и вся наша провинность, но и этой мелочи оказалось достаточно, чтобы отправить на тот свет ни в чем не повинных людей. Целое село!
— Я вам верю, верю, — успокаивала она его, пытаясь уложить Петра, но он отодвинул её заботливую руку, опустил с лавки босые ноги и потребовал:
— Посмотрите, где-то должны быть здесь валенки.
— Нет никаких валенок! — сказала Наташа, что было правдой. — Зачем вам валенки?
— Выйти по нужде! — огрызнулся он.
В конце концов в сенях отыскались какие-то старые стоптанные чуни, в которых он и вышел во двор, держась поначалу за её плечо.
Потом один за другим начали приходить в себя дети, и Наташа стала ломать голову, как ей похоронить Татьяну? Вынести её в одиночку она явно не сможет, а надеяться на помощь Петра… ему бы самому себя нести.
От отчаяния у неё опускались руки. Варе Поплавской тоже наконец стало получше, и Наташа боялась, что лицезрение мертвой матери не прибавит ей здоровья, а, скорее, добьет и так чуть живого ребенка.
Со двора Петр добрел сам, и Наташа поделилась с ним своей проблемой.
— Похороним, — твердо сказал он и как бы между прочим спросил: — Ты знала, что мы здесь голодаем, раз с продуктами приехала?
— Догадывалась, — ответила Наташа. Не будешь же говорить ему о каком-то там ясновидении, которое и пригнало её сюда — Не беспокойтесь, у меня ещё два килограмма пшена, килограмм гречки, пять банок тушенки…
— Запасалась с размахом!.. Давай уж на "ты", — сказал он. — Мне бы ещё поесть, и тогда я, пожалуй, Таню в огород снесу…
— Вы… ты хочешь сказать, что похороним её в огороде?
— До кладбища мы её точно не донесем, — вздохнул он. — А тебе ещё детей на ноги поднимать…
— А тебе? — насторожилась Наташа.
— Мне… Мне надо узнать, где Зоя? Жена.
— Думаешь, она ещё жива? — брякнула она и испуганно на него посмотрела. — Извини, но я наслышана про них… — она кивнула на дверь, как будто за нею уже стояли энкавэдэшники. — Они не церемонятся.
Он шумно сглотнул и отвернулся.
— Я знаю. Но тогда и ее… можно вместе… Они с Таней подружились…
— Ты пока что и на ногах не стоишь! — едва не закричала она.
— Ничего. Видишь, я уже хожу, а к ночи и вовсе оклемаюсь, — проговорил он, укладываясь на лавку. — Как тебя звать-то?
— Наталья.
— Вот и познакомились, — пробормотал он. — Мне можно не представляться?
Она кивнула.
— Я с тобой, Петр Алексеев, заочно знакома. Если не ошибаюсь, студенческая кличка Знахарь?
Он довольно улыбнулся и прикрыл глаза.
Наташа опять покормила детей, немного поела сама, а остальную похлебку скормила Петру. Гриша, первый из её пациентов, уже смог сам сидеть за столом, вызвав у неё слезы радости.
Он и во двор поковылял, держась за её руку, а остальных детей ей пришлось выносить. Причем девочка Алексеевых по имени Аня в последний момент застыдилась:
— Я сама!
Наташа даже от крыльца не стала отходить — не до церемоний. Зато после свежего воздуха и травяного чая все дети опять спали, но уже не тяжелым, обморочным сном, а сном выздоравливающих.
Наташа как сидела за столом, так и задремала — то ли хлопоты её утомили, то ли всеобщий сон её подопечных подействовал, и приснилась ей прабабка Елизавета Астахова. По мужу Поплавская.
Она много лет жила в чаще леса, почти не видясь с другими людьми, кроме двух её слуг, Игнаца и Василисы. Эти простые, преданные люди посвятили свою жизнь несчастной госпоже, неизвестно за что проклятой слепой судьбой — разве не должно людям воздаваться за их ангельский характер?
Пани же Елизавета страдала незаслуженно. А может, искупала вину многогрешного мужа Станислава и свой невольный грех — побег из-под венца…
Так вот, Наташе снилась прабабка, в ту пору молодая и красивая. Елизавета, хоть и была княжеских кровей, а без работы никогда не сидела. Она серьезно увлекалась травами, сама составляла из них сборы, а дар, умение видеть пораженные недугами внутренние органы человека, а потом и исцелять их, совмещала с народной медициной, не упуская возможности побеседовать с каким-нибудь опытным знахарем или знахаркой в России о пользе той или иной травы… При излечении самых набожных она порой творила молитву.
Уже одно то, что знахарка верила в бога, успокаивало страждущих, которые с облегчением в сердце принимали после молитвы её лечение. Слух, что Елизавета — ведьма, а значит, и искусство её от лукавого, большинство больных от неё отвращал. Но самые настойчивые и безнадежные все же приходили, падали в ноги, и она лечила их без слов укора.
Людская память коротка. Вылеченные часто забывали, кому обязаны своим здоровьем, а порой даже присоединялись к её гонителям.
Желающих порушить ведьмино логово останавливало лишь то, что путь к её домику на болоте был долог, тернист, а по дороге на людей потихоньку нападал страх, и в конце концов домой возвращались даже самые ретивые.
Во сне Наташи прабабка лечила какого-то мужчину. Он лежал в большой комнате на столе, и подле него стояла Елизавета со своей служанкой Василисой, которая помогала госпоже.
— Беглец, — говорила Елизавета то ли служанке, то ли Наташе. — Долго голодал, потом от голода потерял сознание. Если бы не случился поблизости Игнац, так и помер бы. А ведь молодой… Как ты думаешь, что первым делом ему нужно?
Василиса ответила, наверное, еда, отчего прабабка расхохоталась.
— Понятное дело, еда. Но так он слишком долго будет приходить в себя. А если стражники идут по его следу? Главное, его побыстрее на ноги поставить. Никто не знает, хватит ли времени на долгое лечение. Первым делом его надо к жизни пробудить. Не понимаешь? Он должен захотеть жить и за жизнь свою бороться. Всякий человек природой мудро устроен. Нужен только толчок, и его естество само начнет излечение. Еда — это, конечно, хорошо, ну а силы больным кто возвращать будет? Времени у тебя совсем не осталось…
Теперь у Наташи не было сомнения, что прабабка обращается именно к ней. Что значит, у неё нет времени? Не сегодня-завтра энкавэдэшники нагрянут? Должны бы. И так неизвестно, кем в доме Алексеевых все время печь топится. А может, и запах похлебки учуяли, который в морозном воздухе особенно отчетливо слышен…
Наташа вздохнула: как ни крути, а не пускать в ход то, чем одарила её природа, теперь уже не получится. Судьбу не обманешь. Дорого приходится платить за этот дар. Женщинам рода Астаховых, особой печатью отмеченных, он не принес женского счастья.
Им не удавалось, как другим женщинам, спокойно сидеть дома, воспитывать детей, обихаживать любимого мужа. Куда там, их точно листья бурей, срывало с родимой ветки и гоняло по свету, как бы они ни сопротивлялись…
Наташа поворчала про себя, пожаловалась на нелегкую судьбу, но, кажется, Елизавета была права: времени у неё оставалось все меньше…
Для начала она подошла к спящему Петру и попыталась мысленным взглядом разглядеть его внутренности, как это, судя по преданиям, легко делала её прабабка Елизавета. Ничего не вышло. Да и до того ли сейчас? Ей надо дать толчок организму, чтобы он занялся самовыздоровлением.
Она поднесла ладонь к тому месту, где на голове у Петра была ещё незажившая рана. Рука отозвалась знакомым, но позабытым ощущением: кровь будто заструилась к кончикам пальцев, и они стали пульсировать, излучая невидимые глазу волны.
Теперь Наташа чувствовала, как её энергия живым источником переливается в тело Петра, отыскивая и собирая в нем кусочки его собственной энергии…