Страница 54 из 69
— Прости, Танечка, — пробормотала она. — Я и для тебя сделаю все, что положено, и молитву над тобой прочту, и похороню, как сумею… Потерпи, дай срок…
— Вы что-то сказали? — переспросил её Петр, которого она в этот момент опять начала кормить, с беспокойством наблюдая, как он отдыхает после каждой проглоченной порции похлебки, точно прислушивается к себе, как там идет по пищеводу эта жидкая каша?
Кормежку закончил опять-таки он сам — почувствовал, что достаточно, и вдруг сказал:
— Хватит!.. Мне надо попробовать посмотреть детей.
— Они спят, — заметила Наташа.
— Тогда, пожалуй, и мне нужно вздремнуть, — почти прошептал он и провалился в сон.
Однако Наташа его слова насчет трав не забыла и решила их найти. Ищущий да обрящет! Тут же на небольшой полочке, неприметный за висящим холщовым, довольно приличных размеров, мешочком, она обнаружила чугунок. Не очень большой, литра на два, но обрадовалась ему так, как не обрадовалась бы золотому кубку.
Она налила в него воды, ещё остававшейся в ведре, и вновь пошла к колодцу, между делом опять попытавшись как следует отмыть старое ведро.
Она принесла и воды, — теперь надо будет немного умыть детей, когда они придут в себя, — и досок, оставшихся от будки, и, поскольку вода в котелке для чая стала закипать, полезла в мешочек, чтобы разобраться в том, в чем она, по собственному выражению, не понимала ни уха, ни рыла.
Хозяин трав спал — она осторожно подошла к его лавке. Поначалу он собирался спать сидя, но Наташа осторожно уложила его, и у Петра Васильевича уже не было сил ей сопротивляться.
Вода в чугунке закипала, а Наташа все не могла разобраться с травами, которые были аккуратно сложены в мешочки поменьше и, наверное, хозяином определялись совсем не так, как пыталась определить их Наташа.
Травы она стала нюхать. Некоторые пахли очень даже неплохо, и для начала Наташа отобрала те, которые напоминали мяту, душицу, чабрец — эти травы с горем пополам она могла определить.
— Хуже не будет! — сказала она самой себе и бросила наугад составленный сбор в закипевшую воду.
Первым пришел в себя мальчик, который на печке лежал с краю. На этот раз он смог сесть почти без её помощи.
Наташа налила в чашку настоявшегося травяного чая и дала в руки ребенку галету, которую он тут же жадно попытался запихнуть в рот. Пришлось ей скрепя сердце галету отобрать и скармливать ему маленькими кусочками, следя, чтобы он запивал их и глотал, не царапая горло, представляя, как обезвожен его организм, и жидкости не хватает даже для слюны. Интересно, смеялся бы врач над её псевдонаучными рассуждениями? Что поделаешь, медицинского образования у неё — кот наплакал, зато воображения…
— Как тебя звать? — спросила она на всякий случай, не ожидая ответа, так как ребенок был ещё слишком слаб.
Но он ответил довольно бодро:
— Гриша.
— А меня — тетя Наташа, — сообщила она.
Ребенок как-то по-взрослому кивнул и пожаловался ей:
— Нашу мамку увели. Плохие дядьки. Она за папку на них как кинулась, чуть одному глаза не выцарапала. Он вот так за лицо держался, и кровь текла. У папки тоже была кровь. Его дядька ружьем как ударит!
Голос Гриши прерывался, хрипел, и Наташа тут же давала ему глотнуть из кружки. Вообще-то галеты она хотела размачивать в чае, но ребенок тянулся к печенью с горящими глазами, и она не смогла лишить его такого удовольствия, понимая, что только хорошее воспитание сдерживает его, чтобы не броситься на неё и не отобрать всю галету.
— А у тебя ещё есть? — спросил Гриша как бы между прочим.
— Есть, есть, — покивала она, — ты не волнуйся. Я не даю тебе не потому, что жадная, а потому, что тебе нельзя сейчас есть все сразу.
Он понимающе кивнул и строго сказал ей:
— Мишке дай, он тоже голодный!
Наташа подивилась. что ребенок вел себя в такой трудной ситуации куда благороднее многих взрослых.
Хороших детей воспитала неведомая ей Зоя, которую, вероятнее всего, расстреляли. И Петр догадывается об этом. Еще бы, женщина не просто оказала сопротивление, она бросилась на представителя власти. И где? В мятежном селе, которое своим неподчинением поставило себя вне закона и подлежало уничтожению, как обычно уничтожали большевики всех сопротивлявшихся.
Глава двадцать вторая
Хотел ли Ян бежать из лагеря? Он не строил иллюзий, в отличие от многих других заключенных, которые все надеялись, что власть разберется они же не виноваты! — и их выпустят.
Он понимал, что вряд ли сможет вернуться в Москву, да ещё в прежнем статусе. Значит, о несбыточном нечего и думать.
Иное дело, поехать туда же, куда он отправил своих женщин. В деревню, к Знахарю. Пожить немного у Петьки, оглядеться.
Но тут же Ян посмеялся над собственными рассуждениями. А как хохотал бы майор Ковалев, если бы их слышал! Арестант, политический, мечтает куда-то там "поехать"! Неужели он думает, что из-за незначительной услуги, которую он оказал его любовнице, Аполлон позволит ему уехать? Или даже бежать?
Пусть скажет спасибо, что майор сдержал свое обещание и направил Яна на хозяйственные работы. При лагерной больнице.
Обычно это было привилегий лишь бытовиков. Никакие самые страшные преступления в быту, среди беспартийных, не могли идти в сравнение с преступлениями политических, которые посягали на самое святое: власть вождя и его партии!
Ян теперь не то санитар — хотя не слишком для этого плечист и мускулист, не то медбрат. Это уже ближе к действительности. Смешно выглядел бы санитар, который носит с собой докторский чемоданчик.
Ян заметил, как вожделенно поглядывает на эту нужную вещь тюремный врач. Жаль, что этот Поплавский — протеже самого начальника ИСЧ, человека всемогущего и опасного, а то бы у него чемоданчик просто отобрали — и все. Никто бы и не заступился.
Поплавский не возражал и дальше пребывать в таком же положении, потому попытки Юлии привлечь его к своему заговору Яну откровенно не нравились. Он был как бы между двух огней и пока не видел выхода из этого положения.
Имей он другую мораль, давно бы побежал к майору и во всем ему признался. Иное дело, поверил бы ему влюбленный чекист. Тут, как говорится, ночная кукушка дневную всегда перекукует.
Но ничего, и не из таких передряг он выбирался! Но как бы Ян себя ни успокаивал, его состояние напоминало болезненную занозу, которая по малости своей вроде не была раной, но уже не позволяла человеку чувствовать себя абсолютно здоровым
Сейчас его опять вели к непредсказуемой пациентке.
Как ни странно, самого Ковалева дома не оказалось, а встретил его и отпустил охранника амбал старлей, который, несмотря на знакомое лицо и характерную дырку между передними зубами, никак в его представлении не ассоциировался с невысоким, хоть и крепеньким, парнишкой-циркачом.
Помнится, ему оказывал особое покровительство правая рука самого Черного Паши, его заместитель и друг по кличке Батя. Теперь его, кажется, взял под свое крыло знакомый майор.
Везет парнишке! Если бы с Аренским можно было пообщаться накоротке, Ян непременно порасспрашивал, как ему удалось нарастить такую мышечную массу.
— Хозяина сегодня не будет? — поинтересовался Ян.
— Майор принимает комиссию, — коротко отозвался старший лейтенант и помог врачу снять телогрейку. — Аполлон Кузьмич говорил, вам нужно кипятить шприц.
— Желательно, — отозвался Ян, решив, что этой хитроумной полячке нужно воздать за её грехи в должной мере.
В сущности, все делала та же невзрачная женщина по имени Вера, а старлей стоял в дверях, как памятник. Наблюдал, чтобы Ян с кухни чего-нибудь не украл: парочку столовых ножей, например.
Кто такой был для него этот старлей совсем недавно, а теперь мир будто разделился для Яна на "до" и "после", и в этом "после" Поплавский больше не был уважаемым человеком, от которого зачастую зависели не только здоровье, но и жизнь очень важных для страны людей. Но вот случилось с Яном несчастье, и не нашлось никого, кто бы захотел за него заступиться…