Страница 37 из 67
Он отнес Натащу на мягкую белоснежную, огромных размеров кровать, но вовсе не для того, чтобы она могла заснуть. Ей оставалось только удивляться его выносливости: казалось, он никак не может ею насытиться — не осталось ни кусочка тела, к которому он бы не прикоснулся губами.
Это был самый настоящий гипноз, но гипноз прикосновения — ни о чем подобном Наташа не подозревала даже после пяти лет семейной жизни с Флинтом! Как они ни бывали близки, никогда между ними не существовало такой раскованности и взаимопогружения.
Она не знала, сколько часов прошло — для неё наступило безвременье. Она проваливалась в сон и выныривала из него от его прикосновений…
Все привычные представления, каноны, заповеди — все оказалось вдребезги разбитым. Или она сама оказалась за гранью разумного? Ну разве можно сливаться в экстазе с человеком, который прежде не ухаживал за тобой, не дарил цветов, не признавался в любви, ничего не говорил вообще, а только брал твое тело, опять-таки не говоря ни слова, и давал взамен неслыханное наслаждение! Она не заметила, в какой момент стала тянуться к нему сама, чутко отзываясь на каждое его желание и, наверняка зная, что точно так же слышит он её. Лишь однажды, в который раз вынося её из бассейна, он шепнул:
— Я ждал тебя!
Она не знала, день был или ночь. Временами какие-то женские тени приносили подносы с едой — они жадно ели, торопясь, чтобы тут же опять прильнуть друг к другу.
Адонис спал, уткнувшись ей в грудь, и даже во сне его губы нет-нет, да и прикасались к ней, а пальцы, дрожа, пробегали по телу. Голова Наташи была легка и пуста. Редкие мысли текли лениво, нехотя, как вдруг её точно молнией поразило: Алька! Ведь он попросил разузнать…
Она растерянно взглянула на спящего Адониса. Не подло ли так с ним поступать? А если отказаться от плана побега и остаться здесь, сможет ли она противопоставить жизнь за стенами Аралхамада этой, пусть даже и вечной, страсти?! Поняла: не сможет! Ей нужно от жизни больше, чем этот бесконечный экстаз, даже если у неё никогда больше не будет мужчины! Она хотела быть рядом с подрастающей дочкой, с друзьями, с любимой работой… И Наташа приняла решение.
Для начала она сосредоточилась и мысленно проверила ближние комнаты: никого! Никто не подслушивал, не подглядывал. Возможно, если кто-то этим и занимался, ему в конце концов надоело лицезреть чужую страсть. Поскольку поблизости вообще не ощущалось какого-то присутствия или движения, Наташа решила: в Аралхамаде настала ночь. "Самое время для колдовства", — пошутила она про себя.
Теперь нужно было покрепче усыпить Адониса. Она поняла, что сделала это по тому, что он выпустил её из рук и свернулся клубком, точно большой кот. Наташа побродила по комнате и с удивлением обнаружила на небольшом столике пачку белой бумаги, перо, чернильницу и несколько остро заточенных карандашей. Выходит, Адонис вовсе не так примитивен, как можно было бы подумать. Она взяла листок бумаги, карандаш, простерла руки над спящим любовником и стала спрашивать…
Некоторое время спустя она уже скользила по коридору мимо дверей посвященных, прислушиваясь, как откликнется на поиски её дальновидение.
Наконец она нашла то, что искала, и тихонько вошла. Алимгафар спал, лежа на спине, совершенно бесшумно, хотя её собственный муж, повернувшись на спину, выдавал такое… Неужели солнцепоклонники обучают даже бесшумному сну?
Проснулся юноша моментально, лишь она коснулась его плеча. Он прибавил света в еле мерцающем светильнике и внимательно посмотрел на нее.
— У тебя хорошие новости?
— Здесь то, что ты просил, — она вложила ему в руку бумажку, которую юноша быстро пробежал глазами.
— Тебе это удалось! Я боялся, что ты потеряешь голову и не сможешь ничего сделать.
Драгоценная бумага исчезла в складках его одежды.
— Пустяки, — небрежно проговорила Наталья. — Самое обычное предательство.
— Неужели ты его любишь?
— Не знаю. Главное, я его слышу… Прости, мне нужно возвращаться. Думаю, вы не забудете обо мне, когда надумаете уходить?
— Подожди, Оля, — Алимгафар стремительно поднялся. — Ты ещё не все знаешь. Неожиданно все осложнилось.
— Вы передумали? Отложили побег?
— Не то. В Аралхамад попала Рада! Ты, наверное, уже не помнишь, но однажды, пять лет назад, когда мы встретили цыганский табор, красивая девочка-цыганка в знак обручения подарила мне серебряное кольцо. Когда я стал постарше, то воспринимал это приключение как детскую шалость, но кольцо почему-то не снимал. Носил его сначала на безымянном пальце, потом на мизинце. Так получилось, что, кроме него, у меня от прошлой жизни ничего и не сохранилось. Может, Рада права и это судьба? Она сразу узнала меня по колечку…
Наташа торопилась и оттого нервничала, и Алимгафар, почувствовав это, предложил:
— Давай, я провожу тебя… к комнате Адониса, а по дороге договорим.
Она кивнула.
— Если нам кто-нибудь встретится, я скажу, что ты заблудилась. Слушай: приближается обряд моего посвящения во вторую ступень, — он говорил на ходу, неловко склоняясь к её уху, — а для этого мне нужно познать женщину. Многие посвященные приобщаются к любви гораздо раньше, но я сам попросил всемогущего мага продлить мое обучение боевым искусствам.
Обычно для первой ночи посвященного невинную девушку для него воспитывают в Тереме, но предназначенная мне недавно умерла от какой-то странной болезни. Что это за болезнь, не понял даже наш лекарь, а верховный маг только руками развел. Пришлось ему посылать за девушкой на волю…
— Вот уж не думала, что верховный маг занимается такими вопросами! — медленно проговорила Наташа.
— Верховный занимается всем! — убежденно сказал Алимгафар, и молодая артистка подумала, что, пожалуй, зря терзается угрызениями совести: вряд ли Адонис "занимался" ею без ведома мага.
— Ты говорил о Раде, — напомнила она замолчавшему юноше.
— На твоем лице промелькнула улыбка, когда я сказал, что встреча с Радой дана мне судьбой, — растерянно проговорил он. — Но ведь кто-то сделал так, что совершенно здоровая прежде Ангелина вдруг умерла, а слуги Арала притащили именно Раду. И разве не странно, что она до сих пор не вышла замуж — у цыган женятся рано! — и была девственницей… Ведь только чистая девушка может быть первой у посвященного.
— Но и на воле мужчины к этому стремятся, — заметила Наташа, которую покоробил тон юноши — в нем сквозило странное самодовольство и чуть ли не гордость за обычаи Аралхамада.
— Ты не понимаешь! — произнес он таки самодовольно и усмехнулся. — Там девушек держат в неведении, якобы оберегая этим их целомудрие. Это не целомудрие, а глупость! Вместо того чтобы радоваться, девушка неприятно поражается, узнав, откуда берутся дети. Разве это не варварство?! А у нас девушка обучается всему, и даже будучи девственницей, знает и умеет все, что должна знать и уметь женщина.
— Значит, это была Рада? — пробормотала Наташа.
— Ты её тоже видела? — обрадовался он.
— Да, случайно проходила мимо, — сказала Наташа и осторожно спросила: — А тебе самому приходилось наблюдать, как девушек обучают?
— Нет, но верховный говорил, это — целая наука. Посвященные пользуются для неё древними индийскими рукописями: в них даже рассказывается, как можно наказывать провинившихся женщин, не прибегая к такой дикости, как, например, палка или плеть — у нас, у русских, на изящное просто не хватает фантазии!
Наташа подумала, что и при его новой, псевдоиндийской фантазии вряд ли Алимгафару понравилось бы, как обучали искусству любви Раду…
Они дошли до двери знакомой Наташе комнаты и Алимгафар заторопился.
— На днях у нас будет праздник первой ночи. Ты сможешь посмотреть, если захочешь.
— Как посмотреть? — изумилась Наташа. — Каждый из посвященных сможет наблюдать, как вы…
— Ну да, как мы сблизимся! Я ещё не решил, скажу ли об этом Раде. Все-таки она из табора, а у них, согласись, дикие нравы! Пока привыкнет…
— Ты думаешь, что когда мы, когда я с Адонисом… кто-то мог все видеть?!