Страница 32 из 67
— Как хорошо дома! — проговорила она, вернувшись на кухню: стол был почти полностью накрыт, а от раскрасневшейся, непривычно моложавой Евдокии Петровны веяло теплом и уютом.
— В хорошем доме — всякому хорошо, — проговорил Первенцев, откровенно любуясь домработницей. — А что Дмитрий, говорил, когда вернется? Он, почитай, всю неделю как каторжный до глубокой ночи работал. Сказывают, большой заговор белогвардейский раскрыли — автомобилей не хватает со всей Москвы их свозить!
Катерина рассеянно кивнула. Она никогда особенно не любила Руфину Марковну, но интерес отца к Евдокии Петровне почему-то её покоробил. "У жены ещё ноги не остыли! — неприязненно подумала она и тут же ужаснулась собственным мыслям: — Господи, Катя, какой стервой ты стала!"
Она ещё посидела с ними, поклевала приготовленный обед и пожаловалась:
— Что-то есть совсем не хочется. Может, пойду посплю? В поезде не смогла заснуть…
— Конечно, Катерина Остаповна, конечно, — засуетилась Евдокия Петровна. — То-то я смотрю, не едите ничего. Думаю, не заболели бы! А и в голову не стукнуло, что с дороги устали…
Но сон не шел к ней ни после обеда, ни после ванны. В ушах стоял шум, будто она все ещё лежала на вагонной полке и слышала стук колес, гудки паровоза, чьи-то разговоры: все, что сливалось для неё в монотонный тревожный гул.
Все, с нею происшедшее, Катерина относила на счет своей излишней чувствительности. Дмитрий, разбудив в ней женщину страстную, не подумал, что со временем её смогут волновать и другие мужчины. Он считал, что так глубоко ощущать близость она сможет только с ним, и потому ни о ком другом просто не станет думать.
Он знал женщин. Вернее, думал, что знает. Катерину он настраивал на интимные отношения так, как хороший часовщик настраивает часы со сложным механизмом: ловил каждое движение, каждый вздох, безошибочно определяя высшую степень её возбуждения. Это было высокое ремесло, но вся беда в том, что Катя была живой женщиной. Чересчур живой даже для его умения. Она хотела мечтать, фантазировать, летать, а он упорно заводил её ключом…
Иное дело Астахов. В любви он был скорее поэтом, и там, где ему не хватало умения, в игру вступала Катерина. Так, вдвоем, они и сливались в одном желании, в одном порыве. Это было для них чудом…
Николай Николаевич первым понял, что нашел свою единственную женщину, потому и стал её торопить, откровенно пугая жестокостью своих планов. Что ни говори, а Дмитрий всегда был хорошим мужем и отцом, и поступить с ним так, как советовал Николай, она считала подлостью. В самом деле, найти Ольгу, а потом с нею и её дочкой, естественно, взяв с собою Павлика, под благовидный предлогом — это он брал на себя — выехать в Швейцарию и там остаться…
— Думай о плохом! — советовал он ей. — Вспоминай все обиды и неприятности, что терпела от него, тогда легче будет решиться на что-нибудь подобное.
Подобное… Значит, уподобляться? Да, Дмитрий в прошлом разбойник. Душегуб… Но однажды в жизни и ей пришлось убивать. Правда, она спасала жизнь своих товарищей, но результат-то был тот же — загубленные жизни. Она — убийца, вот и живет с убийцей…
Она долго бы ещё терзала себя подобными мыслями, но услышала, что Павлик проснулся и хнычет под её дверью, потому что Евдокия Петровна не пускает его, а уговаривает вполголоса:
— Мамочка устала с дороги. Она отдыхает.
Пришлось Катерине прервать свое самокопание.
Дмитрий пришел поздно. Пашка с дедом уже спали, но Катерине хотелось дождаться мужа — изменилось ли что-нибудь между ними, или для него неделя и не разлука? Она не задумывалась о том, как прежде всего изменилась сама… Лишь только в замке шевельнулся ключ, Катерина выскочила в прихожую.
— Митя, как ты поздно, — она было прильнула к нему, но отпрянула, заметив неестественно мрачное выражение его лица. — У тебя неприятности?
— Как ты говорила: беда, коль пироги начнет печи сапожник?
— Это не я, это — Крылов, — рассеянно поправила Катерина.
— Все равно, я попал как кур в ощип, и теперь одному Богу известно, как оттуда выбираться? Не слишком ли велика цена… — буркнул он непонятно и пошел на кухню одетый, сняв только сапоги.
Тяжело плюхнувшись на табурет, он попросил:
— Дай чего-нибудь попить, все в горле пересохло!
Катерина налила ему кружку молока и предложила:
— А ты не хочешь снять шинель?
— Ах, да, — спохватился он и безропотно дал себя раздеть.
Она унесла шинель в прихожую, а когда вернулась, Дмитрий сидел, задумавшись, в той же позе и держал в руке полную кружку.
— Выпей, — Катерина слегка подтолкнула его руку и, не дожидаясь, пока он допьет, прошла в ванную и включила воду. — Пойдем, ты разденешься, смоешь с себя всю грязь. Я помогу.
Она затянула его в ванную, сама раздела и стала мыть, как Пашку, чего прежде никогда не делала, попутно отмечая, как похудел он в последнее время… Вначале Дмитрий принимал её мытье безропотно, а потом его лицо стало разглаживаться, как если бы струи воды смывали тяжесть с его души.
По новому халату он лишь скользнул одобрительным взглядом.
— Спасибо, дорогая, угодила!
И тут же его взгляд потух. Видно, он старался забыть о чем-то, глубоко его поразившем, но мог сделать это только на мгновение.
— Нет-нет, ужинать я не буду, — он остановил Катерину, устремившуюся на кухню и не столько проговорил, сколько простонал: — Господи, как я устал!
Он залез под одеяло.
Катерина осторожно прилегла рядом, стараясь не прикасаться к нему: обычно на её касание он реагировал одинаково, но сейчас время было явно неподходящим. Однако Дмитрий сам притянул жену к себе и положил её голову себе на плечо.
— Хорошо, что вы с Пашкой у меня есть!
— Случилось что-нибудь страшное? — осторожно спросила Катерина.
Неужели совсем недавно она думала о другом мужчине, строила какие-то планы будущей жизни с ним? Теперь, видя своего мужа потерянным и опустошенным, она в момент забыла о себе. Таким Дмитрий был ей незнаком, но ближе его, казалось, никого на свете не было!
— Не то чтобы страшное, — ответил он на её вопрос, — но для меня — как гром среди ясного неба! Орган народной власти, который по мысли своего основателя должен был иметь холодную голову, горячее сердце и чистые руки, превратился в свою противоположность. Голова у него горячая, там постоянно кипит — возмущенный разум, что ли? Это все при том, что сердце у него явно холодное — человеческая жизнь стала дешевле спички, как будто цель поставили: не виновных наказать, а наказать побольше, чтоб боялись! Мол, лес рубят — щепки летят. Но разве бывает щепок больше, чем самого дерева?! Какие уж там чистые руки! Такими путями добиваются признаний… не к ночи рассказывать! Катя, ты знаешь, я не ангел! Меня, каюсь, называли волком. Возможно, я и есть волк. Но не упырь!
— Кстати, — пробормотал он, засыпая, — в тетрадке, той, что лежит возле телефона, записан домашний адрес Натальи Романовой. А работает она в цирке на Цветном бульваре…