Страница 15 из 66
— А ты?
— Что — я? Бросить Катю одну? У неё ж на всем свете никого из родни… Только я.
— Не думал, — тяжело бросил Батя, — что баба может стать между нами…
Никому другому Черный Паша не спустил бы подобного тона, но Батя имел право говорить. Действительно, его жена стала между ними, но атаман даже перед лицом столь очевидных фактов не собирался ничего менять.
— Альку… тоже с собой возьмете? — внезапно дрогнувшим голосом спросил Батя.
Черный Паша удивленно уставился на друга. Всецело занятый лишь своими переживаниями, он давно ничего не замечал…
— Дак… это… он же её брат!
— Ну так что? Вы сами не знаете, где голову преклоните.
— Об этом ты с Катериной разговаривай… Слушай, Батя, а может, и ты с нами?
— Нет, Дмитро, я уже пробовал: в городе мне не житье!
— Честно говоря, Митрофан, я не верю, что вы найдете этих духоборов. А камешки… пусть они останутся у тебя! Не заладятся дела — продашь. Их должно надолго хватить… Я вот что думаю: мало ли, что может случиться: сегодня одна власть, завтра — другая. Может, придется ноги в руки, и бегом! Давай через годик сговоримся встретиться где-то в городе помельче. Скажем, в Перми или Уфе. Пусть это будет 9 июня — день твоего рождения. Я запомню, да и ты не забудешь. На центральной площади возле главного памятника. В полдень. За год много воды утечет, но ничего другого насчет будущей встречи мне в голову не приходит. Не хотелось бы расставаться навсегда…
— Это ты хорошо придумал: не дело нам навек расставаться! Давай встречаться в Уфе. У меня там вроде родственник по матери жил…
Они посидели ещё некоторое время, поглядывая на разрастающуюся на востоке тучу, и Черный Паша сказал:
— Пожалуй, Батя, ты прав: туча грозовая, как бы ещё и не с градом!.. Решим так: до железной дороги идем вместе, а там разделимся: вы возьмете лошадей, повозку и — на восток, а мы сядем в поезд!
Когда они вернулись в свой лагерь, все его обитатели проснулись и занимались каждый своим делом. Закопченный казан висел над потрескивающим костром, а бывалые люди Синбат и Аполлон споро укладывали вещи в повозку. Между ними суетился Алька и покрикивал:
— Синбат, этот угол у тебя совсем пустой.
— Так ещё продукты не сложили, вот я место и оставил!
— Продукты с краю положим, а сюда слона ещё можно втиснуть!
Батя с гордостью кивнул другу на Альку.
— Погляди, какой смекалистый, работящий хлопчик, и ребята его любят.
— Слушай мальца, Синбат, — между тем советовал Аполлон, — его сам Батя главным по упаковке назначил.
С некоторых пор Алька стал пользоваться симпатией и Аполлона, когда тот увидел, как тщательно хлопец разминает свои мышцы. А услышав, что Аполлон жалуется, как у него временами сводит пальцы — сказывалось его рыболовецкое прошлое, — мальчик предложил товарищу упражнение, снимающее боль; потом и сам стал массировать ему руки. Контрабандист, не привыкший к вниманию и заботе, и вовсе растрогался. Теперь он незаметно держался к Альке поближе на случай, если славного парнишку кто попробует обидеть.
А Синбат в лице Альки обрел своего единственного благодарного слушателя. Уставшие от его россказней старшие товарищи махали руками и сплевывали после первой же фразы Синбата: "Когда мы с Флинтом…" Черный Паша обычно, выслушав красочное вступление, рубил коротко: "Брехня!" Синбат смертельно обижался, потому что в его рассказах основная идея всегда была правдивой, а то, что он украшал повествование разными красивостями, по его разумению, только добавляло интереса. Алька единственный дослушивал истории до конца и уж вовсе лил бальзам на раны Синбата-рассказчика просьбами: "А что дальше?" За это он даже научил мальчишку некоторым своим любимым песням и теперь, улыбаясь, слушал, как пацан вяжет узлы и напевает:
Хозяйственный Батя окинул взглядом работящую артель и остался доволен, но тут он повел глазами чуть в сторону и увидел вопиющее безобразие: их московский гость Константин Первенцев спал сном младенца и блаженно улыбался во сне! Видно, легендарный Георгий Васильевич не только прощал ему потерю ценных бумаг, но и благодарил за проявленное мужество…
— Та нехай ще поспыть! — остановила Катерина решительно зашагавшего к соне Батю. — Вин якого лыха натерпився вид тих билых!
— Чем он нам поможет? — солидно поддержал её и Алька, на минутку прислоняясь к Бате и любовно поглядывая на него снизу вверх. — Только в ногах путаться будет… Небось, зарядку не делал?
— Не до зарядки тут! — вздохнул его старший товарищ и тоскливым взглядом окинул Альку. — Значит, тоже с ними, в Москву?
— Какую Москву? — спросил продолжавший безмятежно ему улыбаться Алька.
— Значит, ещё ничего не знаешь? Не волнуйся, скажут! И разойдемся мы с тобой в разные стороны, как в море корабли!
— Батя, я не хочу, слышишь, не хочу с тобой расставаться! — губы Альки задрожали, хотя он все время помнил слова отца о том, что мужчины не плачут.
— Черный Паша сказал: как твоя сестра решит, так и будет! — Батя был расстроен ничуть не меньше своего любимца.
— Никакая она мне не сестра! — закричал Алька.
Катерина, неподалеку достававшая из мешка ложки, вздрогнула, как от удара кнутом.
— Алька!
— Да, ты мне не сестра, не сестра! — повторял он, ещё не осознавая, что, будучи всего лишь подростком, уже по-мужски отказывается от неё ради друзей.
Катерина беспомощно оглянулась на мужа. Тот, не зная, в чем дело, но видя её глаза, полные горя, кинулся на помощь.
— Алька… каже… не сестра! — захлебываясь от рыданий, еле выговорила она.
— Ты что делаешь, змееныш, она же ребенка ждет! — Черный Паша замахнулся для удара.
Катерина перехватила его руку.
— Подожди, Митя, он прав! — казалось, что обращение к родному украинскому языку размягчает её и потому вызывает слезы, а русская речь успокаивает. — Я ему не сестра.
— Но ты же сама говорила! — растерялся Черный Паша, который никак не мог понять, что вызвало эту бурю в стакане воды.
— Говорила, — кивнула Катерина, — спасти хотела: ребенок ведь!..
Черный Паша опустил голову: долго ещё придется ему отхаркивать куски "славного" прошлого!
— Я не поеду в Москву! — продолжал выкрикивать Алька, чувствуя, что сейчас его "буза" сойдет ему с рук… — Я с Батей останусь!
Теперь недоумевать настала очередь Катерины, которой муж просто не успел ничего рассказать. Синбат и Аполлон тоже прекратили работу и сгрудились вокруг Бати и Альки. В конце концов, что здесь происходит?!
— Хозяюшка, — оторвал их от выяснений голос Константина. — Не подскажете, где я могу умыться?
Артельщики молча расступились, и Катерина, украдкой вытерев глаза, подошла к нему.
— Долго спите, господин хороший, — крикнул гостю издали Батя.
Привычным жестом коснувшись жилетного кармана, молодой дипломат вспомнил, что он одет в ситцевую рубашку и мягкие брюки наподобие шаровар эту одежонку подобрала ему Катерина. Перед сном он аккуратно сложил свой вечерний костюм на один из тюков в телеге. Пред светлые очи наркома надо предстать в приличном виде — он терпеть не может нерях! Константин достал наконец из глубокого кармана непривычных штанов свои швейцарские часы и щелкнул крышкой.
— Отнюдь, товарищ, сейчас только семь часов утра, я всегда вовремя просыпаюсь!
— Если хотите холодной воды умыться, за пригорком — чистый ручей, предложила Катерина, протягивая гостю рушник. — Нет — я вам теплой солью…
Люди образованные, как полагала она, умываются теплой водой, потому что кожа у них нежная…
Однако молодой дипломат лихо повел плечами.
— Ручей, говорите? Я выбираю ручей!
И добавил, обращаясь к Бате:
— Большевики вычеркнули из обращения слово "господин". Новый мир, который мы выстроим на "обломках самовластья", не будет иметь ни слуг, ни господ. Потому нам всем надо привыкать к хорошему русскому слову — товарищ! Вы слышите, товарищ?