Страница 37 из 70
Пламя костра приближалось. Уже можно было разглядеть сидящих возле него людей; слышался оживленный говор, фырканье лошадей. Между деревьями замелькали кибитки.
— Цыгане!
Это было неожиданно, странно, ни на что не похоже. Вернее, похоже на жизнь без войны, потому в первую минуту после остановки приезжие не решались двигаться. Стайкой выбежало несколько цыганят. Они было двинулись к тачанке, но поднявшийся с ближайшего пня высокий пожилой цыган гортанно прикрикнул на них. Ребятня слегка отодвинулась, но совсем уходить явно не собиралась.
Цыган, по виду главный среди сородичей, медленно подошел. Серьга в его ухе зловеще блеснула при свете костра, а кнут в руках не наводил на мысли о миролюбии. Впрочем, что там кнут против их пулемета!
На всякий случай Герасим украдкой сжал маузер. Однажды ему пришлось стать свидетелем разборки между двумя ворами. Один был вооружен пистолетом, бравировал превосходством, раскручивал оружие на пальце, а другой в это время, — вроде почтительно склонившись перед ним, — выхватил и-за голенища нож и метнул вооруженному прямо в горло. С той поры он старался никогда не расслабляться в подозрительных ситуациях.
Аренский, похоже, ничего подобного не знал. Он соскочил с тачанки и, почтительно поклонившись, — старшему по возрасту! — подошел к цыгану. В последнее время он всегда мучился, как обращаться к посторонним: господин, товарищ, сударь? Потому сказал без затей:
— Здоров будь, человече!
— И ты, брат, будь здоров, — сдержанно ответил ему цыган, внимательно вглядываясь в лицо и, секунду поколебавшись, пожал протянутую руку.
— Повозка, вижу, боевая, — чисто по-русски произнес он, — а вы все в штатском. Разведка?
— Какое там! — по-простецки махнул рукой Аренский. — Мы есть самые мирные штатские люди. Цирковая труппа. Скорее, её жалкий кусочек. А тачанка, это так, по случаю нам досталась.
— Этот случай может вам выйти боком, — покачал головой цыган. — Лучше бы вам любую захудалую телегу.
— Мы бы и рады, да где ж её взять? Разве вот с вами на кибитку поменяться.
Василий Ильич сказал это просто так, безо всякой задней мысли. Он знал, что для кочевников кибитка — дом на колесах — жизненно необходима. Но они продолжали разговаривать на эту тему, словно не было по обе стороны людей, молчаливо ждущих окончания разговора, словно циркачи только для того на тачанке и приехали, чтобы сменять её на что-нибудь мирное.
— Есть у нас хорошая кибитка, — сказал между тем цыган-предводитель, — хозяева, два молодых парня, думаю, не скоро станут в ней нуждаться: их вчера деникинцы мобилизовали. Вернутся, что-нибудь придумаем. К кибитке предлагаем одну нашу лошадь вместо ваших двух. Подумайте, лошадь у нас тоже не старая, трехлетка; не такая быстрая, как две ваших, но выносливая.
"Две лошади на одну, — пронеслось в голове Аренского, — а равноценный ли это обмен? Как пить дать, надуют, одно слово — цыгане!"
— Продешевить боишься? — насмешливо спросил цыган, точно подслушав его мысли. — Мы ведь вам не просто повозку даем, дом: ехать можно, жить можно, — мы так строим.
— А зачем вам-то военная повозка? — не удержался от вопроса Василий.
— Я же не спрашиваю, где вы её взяли? — отпарировал цыган.
— А, леший с вами, — решился наконец Аренский, — берите, была не была!
Они ударили по рукам.
Цыган подошел к костру и сказал соплеменникам несколько фраз. В ту же минуту лесная тишина разорвалась шумом, смехом, мужчины куда-то побежали.
— Разгружайтесь! — только и успел крикнуть товарищам Аренский, как цыгане окружили их и стали стаскивать на землю узлы.
— Что вы делаете? — попытался возмутиться Герасим.
— Почему мешаешь? — одернул его вожак. — Пусть помогают. Не беспокойтесь, мы не у всех воруем, ничего не пропадет!
Две цыганки, звеня монистами, потащили к костру Ольгу с Катериной.
Старшая, как она представилась, Татьяна, склонилась к Ольге и гордо кивнула на вожака.
— Муж мой, он сделает все, как надо. Не обидим. Свою кибитку отдает сто лет будете ездить, не сломается.
— Зачем же вы меняетесь? Разве вам самим она не нужна?
— Нужна, моя красивая, очень нужна! Только ваша тачанка ещё нужнее. Я уж думаю, не наколдовал ли муж, не завернул вам сюда дорогу? Он может!
Она тихо засмеялась.
— Давай, милая, погадаю тебе. Всю правду скажу: что было, что будет…
Ольга невольно отдернула руку — никогда прежде с цыганами она не сталкивалась и, как оказалось, в глубине души их побаивалась. Цыганка истолковала её жест по-своему.
— Гордишься? Кто голову высоко держит, тот ямы у себя под ногами не видит!
В любом другом случае Татьяна принялась бы уговаривать неопытную девчонку, — мало ли у цыган приемов для молоденьких дурочек! Но в Ольге, независимо от внешней доброжелательности, цыганка своим острым чутьем на людей, развитым веками борьбы за выживание, она почувствовала высокорожденную с их ненавистным цыганам умением ненавязчиво дать понять, насколько ниже по крови стоящий перед нею. Но она тоже — не прах у ног! Татьяна — жена баро, любимая жена, которая родила мужу восьмерых детей! Пусть эта гадже [22] проживет так же…
— Подождите! — теперь Ольга схватила цыганку за руку, мысленно проклиная себя за это "лиговское", как шутил дядя, выражение лица. — Я ведь тоже… гадать могу.
Она сделала вид, что разглядывает ладонь Татьяны, а сама просто представила себе цыганку… вчера. Да-да, именно вчера случилось у этой женщины несчастье. Старшие сыновья… Ольга и не заметила, как стала говорить вслух.
— Миша и Гриша, — подхватила цыганка и сразу поникла, будто жизненная сила из неё стала быстро уходить. — Близнецы… Деникинцы на войну забрали. Отец отдавать не хотел, так его офицер в лицо ударил. Цыгане такое не прощают!
— И потому вам наша тачанка нужна? И обе лошади — для погони?
Цыганка, не отвечая, пристально разглядывала Ольгину ладонь.
— Ты и правда многое можешь узнать. Лучше, чем я. Только самой себе гадать трудно, потому меня послушай: через черного человека с друзьями расстанешься. Вера тебя спасет. В себя верь, дар в тебе великий. До больших высот дойдешь, но много бед тебя ожидает. Смерть рядом стоять будет, но ты не бойся, иди, куда шла, твоя линия жизни — долгая.
— Теперь — иди! — цыганка оттолкнула её от себя. "Русская женщина к себе бы прижала, — подумала Ольга, — а эта будто собственной доброты пугается… Или не хотят они в свой мир чужих пускать?!"
Цыганка, гадающая Катерине, привычно частила, разглядывая её ладонь.
— Позолоти ручку, красавица, без денег мое гадание правды не скажет!
— Да где ж я тебе денег возьму?! — возмутилась хозяйственная Катерина, невольно касаясь заветного платочка на груди, в котором хранилась на черный день серебряная монетка.
Но цыганку этим притворным возмущением было не обмануть. Она заглянула молодой хохлушке в глаза и сказала повелительно:
— Для себя — не жалей! Судьбу можно задобрить. Я тебя хочу от беды предостеречь. Кто знает, тот вдвое сильней незнающего!
Катерина, завороженная её взглядом и проникновенным голосом, достала заветную монету, которая тут же куда-то исчезла. Впрочем, цыганка не дала ей об этом размышлять.
— Ах, красавица, для больших ты дел на свет родилась! Как тесно птице в клетке, так тебе сейчас тесно, — не твоя это жизнь. Скоро встретишь ты своего суженого, но не узнаешь. Будешь убегать, рваться, но не уйдешь: он твоя судьба. Черным человеком его зовут, боятся, но ты его королевой станешь, только ты сможешь им повелевать. Богатой тебя сделает, но не будешь ты счастлива через это богатство. Ты его силу пересилишь, сама станешь…
— Нет!!! — закричала Катерина, вырывая из рук гадалки свою руку. — Беду хочешь накликать? Врешь ты все!
— Я — вру?! — подбоченилась цыганка. — Да я лучше всех в таборе гадаю. Что говорю — все сбывается!
Катерина торопливо пошла прочь, крестясь и сплевывая на ходу. "Не нужен мне другой суженый, я своего уже нашла!" И старалась не слушать летящее вдогонку: "От судьбы не убежишь!"
22
Гадже — чужачка (цыган.).