Страница 11 из 70
Юноше показалось, что внутри него загорелось пламя. Огонь побежал по всем его членам, просясь наружу. Еще мгновение, и он, кажется, взорвался бы от полыхнувшей из него ненависти. Из его руки никому, кроме Яна, не видимая, вырвалась огненная стрела и ударила пыточного мастера в сердце. Тот покачнулся и рухнул замертво. Ян стал поспешно отвязывать Беату. Девушка была в глубоком обмороке.
Он не обеспокоился состоянием Епифана. Не думал о том, что с ним, почему он лежит без признаков жизни в такой неудобной позе? Он просто видел, как огненная стрела сожгла сердце Епифана, — а разве человек может жить без сердца? Конечно, он умер. Но убил его не Ян. Волей Яна его убил господь!
Ян снял с себя рубашку, кое-как прикрыл неподвижную Беату и понес её на руках, бросив Юлии:
— Иди за мной!
Юлия, по-прежнему покорная, пошла за ним.
— Сиди, охраняй, — скомандовал он Юлии, как прежде дворовому псу, укладывая Беату на роскошную кровать хозяйки. И пошел искать Ивана, смутно надеясь, что это — единственный человек в замке, который может ему помочь.
На подходе к комнате камердинера он услышал стоны и бормотания. Ускорил шаги и рывком распахнул дверь. Иван сидел на стуле, обхватив голову руками, и глухо стонал.
— Иван, очнись, Иван!
Тот с трудом поднял на Яна измученные, налитые кровью глаза.
— Ян… Прости, не до тебя… О-о-о, голова… опять! Будто грызет кто изнутри!
Ян поднес руку к его голове. И правда, показалось, что-то маленькое и злобное сидит в черепе у слуги и грызет его мозг. Ян сделал движение и как будто ухватил это существо. Оно упиралось, цеплялось лапками, причиняло Ивану боль, но Ян упорно тащил, даже взмок, — вырвал и с размаху ударил о стену.
— Ух! — облегченно выдохнул Иван и недоверчиво потрогал затылок. — Неужто не болит? Как ты это сделал?
— Не знаю. Я эту твою боль просто увидел, вырвал её и выбросил. Как осот в огороде.
Иван улыбнулся сравнению — оно звучало совсем по-мальчишески.
— Вот не думал, не гадал, что ухаживаю за знахарем. Мог бы тогда сам себя лечить.
— Да, понимаешь, раньше я за собой такого не замечал. Мать говорила, прабабка у меня ведьмой была. Шутила, наверное… Но дело сейчас не в этом. Тут я в такой переплет попал, не знаю, как и выпутаюсь. Когда лежал, так при необходимости за веревку дергал… сонетку эту… ты приходил и помогал. Считай, я сейчас дернул, как бы я такой же лежачий и беспомощный.
— Ну ты и нагородил! Волнуешься, что ли? Конкретнее давай: что у тебя случилось?
— Нужно срочно помочь Беате! Она в комнате Юлии, без сознания.
— Ну, а я тут при чем? Ты вон и сам знахарствуешь — любой позавидует!
— Да не пойму я, что с ней. Для врачебного дела всё-таки учиться надо! И как узнать, если она меня не слышит. Я же ещё не все сказал… Такое дело, понимаешь, Епифан умер.
— Вот это новость! Хозяйская собака сдохла. Не пришлось ему — такая жалость! — меня на своем крюке повесить. В пыточной… Но от чего он умер? Был же здоров, как бык!
— Так это я… того… случайно!
Иван, который все же откликнулся на просьбу Яна пойти с ним и уже разговаривал на ходу, от изумления даже остановился в коридоре.
— Что? Ты убил Епифана? Как же это произошло?
Ян сбивчиво рассказал о случившемся.
— Значит, Юлия видела и ничего не сказала?
— А как она могла что-нибудь сказать? Я же приказал ей молчать!
— Неужели ты — медиум?
— Не знаю, как это называется, но раньше я за собой такого не замечал.
Они подошли к комнате Юлии.
Беата по-прежнему лежала на кровати без сознания. Юлия сидела, безучастно глядя перед собой. На пришедшего Ивана она не обратила никакого внимания. А тот никак не мог оторвать глаз от непривычной картины: взбалмошная, горделивая паненка, не признававшая никого, кроме отца, сидела, укрощенная простым сельским хлопцем.
— Да-а, — покачал головой Иван, — сам не увидел бы, ни за что не поверил… Все-таки отправь её отсюда, я пока Беату осмотрю.
Мозг Юлии был точно сонная рыба в аквариуме. Она все слышала, но звуки доносились будто издалека, и она не могла стряхнуть колдовское оцепенение; двигалась, как во сне, в липкой паутине ограничивающих приказов Яна. "Иди в зеленую комнату и спи, — сказал он ей. — Приду — разбужу". Она не хотела идти, не хотела спать, но пошла; не раздеваясь, легла и заснула, будто в пропасть упала.
— Что же с нашей стрекозой? — говорил как бы про себя Иван, осматривая Беату. — Боже, да у неё болевой шок! Эта тварь вывернула ей руки.
Он вправил Беате вывихи, но она даже не шевельнулась. Ян подозрительно посмотрел на Ивана.
— Что-то мало ты на слугу похож! Меня лечил. И с Беатой обращаешься, как… пан Вальтер.
— Не сравнивай меня с этим ублюдком!.. Что ж, в наблюдательности тебе не откажешь, что, впрочем, приводит меня к неутешительным выводам: наблюдательным можешь быть не ты один… Но обо мне потом. Посмотри, что этот зверь с девочкой сделал! Искусал ей спину, пожег грудь… Делал все, на что было способно его больное воображение. А чего стесняться, паненка разрешила… Я давно подозревал, что Епифан — психически ненормален. Случай с Беатой — ещё одно тому доказательство. Впрочем, именно таким он и устраивал своих хозяев: живой ужас замка!.. Одного не могу понять, чем же это так провинилась Беата, что Юлия отдала её Епифану?
Ян смутился — ему вовсе не хотелось давать какие бы то ни было разъяснения, тем более, что в глубине души он считал себя виноватым в случившемся с Беатой, и он не придумал ничего другого, как сменить тему этого щекотливого разговора.
— Одного я, Иван, здесь не понимаю: почему такое терпит Беата? Она же не собственность Юлии или пана Зигмунда?
— Еще один феномен. Добровольное рабство. Одни лишают себя жизни, другие — души. И свой мученический венец несут с удовольствием. А над ними — те, что получают удовольствие от их мучений. Такой вот странный симбиоз.
— Мне кажется, — тихо сказал Ян, — что в этом замке, как в заколдованном королевстве, все разом сошли с ума.
Беата зашевелились.
— Наверное, ты прав. Но больная приходит в себя. Нам нужно торопиться: скоро найдут Епифана. Надеюсь, тебя никто не заподозрит. Я отнесу Беату в её комнату, а ты Юлию отпусти. Не стоит так долго держать её под гипнозом. Упаси бог, Вальтер заметит, не знаешь, чем это может кончиться.
Ян вернулся в зеленую комнату, в которой так безмятежно провел ночь, а наступивший день превратил его в мужчину. Отсюда начался его путь к познанию собственной души. Беата была теперь вне опасности, напряжение отпустило Яна, и он стал находить некоторую приятность в обретенной способности повелевать.
— Юлия, встань! — приказал он, подойдя к кровати, на которой безмятежно почивала первая жертва его новой одаренности.
Юлия послушно поднялась.
— Юлия, ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь!
— Люблю.
"Нет, — решил Ян. — это сказано без должного огня, без чувства!"
— Поцелуй меня.
Но и поцелуй вышел пресным, ненастоящим. Ян подумал, что это неинтересно, что-то, видимо, он делает не так! Надо вывести её из этого сонного состояния.
— Юлия, очнись, приди в себя!
В глазах Юлии загорелись наконец огни жизни.
— А теперь поцелуй меня как следует. Сама. Покажи, как ты меня любишь!
— Пся крев! — она с размаху влепила ему пощечину. — Что ты себе позволяешь, байстрюк! Возомнил о себе много, так?
И вышла, хлопнув дверью.
— Что-то не заладилось, — размышлял Ян, потирая ударенную щеку. — Надо попробовать ещё раз… Да, я и забыл — Иван собирался мне что-то рассказать.
Он пошел к камердинеру. Тот взволнованно ходил по комнате, потирая руки.
— Все в порядке? Ну, слава богу! А я, видишь ли, все не могу успокоиться после твоего рассказа. Мне, как врачу… да-да, я — врач. Только диплом получить не успел, война помешала. Я был безмерно увлечен своими исследованиями работы головного мозга. Моя монография о способности некоторых людей передавать мысли на расстояние вызвала интерес многих ученых. Некоторые называли меня шарлатаном от науки. Вообще-то, если честно, таких было большинство. Мне писали такие известные врачи… Кажется, я увлекся. Вряд ли тебе это интересно… С Юлией все в порядке?