Страница 2 из 30
То есть таковы форма и содержание его личного, штучного, гражданского неповиновения.
Нынче Гарри живет припеваючи тем, что дает в газеты репортажи о своих воплощениях и реинкарнациях. Он уж точно сидел бы в «дурке» вечно, до самого второго пришествия, не сгори она вместе с советским государством. Так же, как и мой друг, летающий псих, добрый Юра Воробьев, который испытал на себе сильное влияние федоровца Меркурьева. Юра, когда ему вкалывали трифтазин, распухал от инъекций, но от боли он не сошел с ума настолько, чтоб выздороветь и стать жестокосердным.
Ему, бывало, вкалывают с добрым напутствием штык-укол в правую ягодицу:
— Ну, псиса, лети!
А он, голубь, кряхтит, но уже подставляет левую половинку и шепчет:
— Спасибо, батюшка! Объяснили…
Он очень беззлобный. В новом обществе Юра уже не боится сознаться людям в том, что способен перемещаться во времени даже босиком, если сильно разозлится или испугается. Помнится, лежа в клинике, он ни на какие обескураживающие уколы не обижался, ибо был православным христианином. Бывало, лысый санитар именем Никита жахнет его туфлей по голове, а он тут же и щеку подставит. Ведь советские люди были, в большинстве своем и прежде всего, людьми русскими и воспитывались они там, где обсуждались сложнейшие философские вопросы русского бытия — на кухнях и в курилках. В итоге этнически-религиозный инстинкт в пиковые моменты истории легко подавлял атеистически-идеологические установки.
Злобствующий же в насаждении бамбуковых веников гуманизма Парамарибский Сеня, например, из палаты 1917 бис — клевета на советский общественный и государственный строй, — никогда не стал бы депутатом Государственной думы и рублевым миллиардером. Строя — нет, а Сеня — есть. У миллионов — нет денег, а у Сени — миллиарды.
Сегодня наши люди повсюду, где нужна изощренная творческая мысль и богатырская воля. Как сквозь строй, мы прошли через воздействие на нас химиопрепаратами, через инсулиношоковую, атропинокоматозную, электросудорожную и трудотерапии. Нас, вялотекущих шизофреников, пытали нейролептиками, избивали дерзкими руками санитаров-мясников, дразнили сладкой женской близостью, размещали вместе с буйными помешанными. Но мы выходили из своей родной Яшкинской клиники и вновь входили туда всё такими же страстными, добрыми, благородными и внутренне свободными людьми. Своим трудом мы поставили себе на службу паранойю, шизофрению и различные мании с депрессивными психозами.
И оно пришло, наше время. Наши люди из психушек — они повсюду, тем более что идеальной психики, господа, ни у кого нет. В Сибири, например, живет поэт Иван Овчинников-Ржавый, удивительный человек, который шестьдесят лет обходится без денег. Он их принципиально в руки не берет. Такой у него обет служения Музе. Мешает это кому-нибудь? Не думаю. Сумасшедший он или нет? Нет, он первопроходец.
Один из нас, кондуктор трамвая Петя Зленко, тоже никому не мешает: сегодня дрейфует на льдине по Гольфстриму. Он собирался совершить на льдине экскурсионную поездку к развалинам храма Навуходоносора и попутно въехать прямиком в книгу рекордов Гиннеса. По морским семафорам он узнал, что советская власть сдулась окончательно, но он свято верил ей и не захотел возвращаться на материк до ее реставрации.
На примере дрейфующего своего товарища я могу утверждать, что настоящий православный мужчина — господин страха, а не его раб. Ведь дрейфуя, льдина тает, но Петр Зленко не сдрейфит. Тает ледовая шапка Земли, и с нею шансы героя на возвращение. Но он предпочел свободу жить и умереть в океане — демократическим свободам быть утопленным в собственных кровавых соплях. Вот такие у нас в клинике воспитывались кадры.
Все мы, по возможности, видимся поныне и без горячки обсуждаем проект будущего профсоюза-автономии психов всея Руси. Помогаем себе сами. Дело перспективное: если вся нация будет жить со справками — нас никому не победить и никому не ограбить. Мы же уроем любого и всякого, ибо на всякого мудреца довольно ее — справки. Правильно говорил мой сибирский коллега, поэт Иван Овчинников-Ржавый, на избрании наших руководящих органов:
— Мне не надо твоих характеристик, ты мне свою историю болезни подавай!
Поэтому, когда в годы перестройки разрешили сниматься с психиатрического учета по желанию или вовсе не вставать на учет, мы восприняли это законодательное послабление как торжество попранной справедливости. Такие политические борцы, как Сеня, наконец-то получили право снять с себя облыжные обвинения.
Спасибо перестройке: с учета снялись огромные батальоны и армии, армады и флоты мнимых больных, но с ними вместе тьмы и тьмы настоящих злодеев. Получается: нарушать права человека нельзя, а то, что при этом нарушаются права огромного числа других лиц, никого не волнует. Рост тяжких преступлений на совести лукавых гуманистов, место которым на просторах Колымы и в трущобах бедламов. Больные «больные» считают себя здоровыми на все сто, а близких своих — сумасшедшими или злодеями на все сто пятьдесят.
А может быть, так оно и есть? Вы посмотрите только, господа Корсаков энд Ганнушкин и Снежневский энд Кащенко, на силуэты и фасоны одежды современного обывателя. Они делают его карикатурным, клоуноподобным, нелепым. Посмотрите на покрой женских шляпок, на мужские «бермуды», на эти яркие примеры сниженной критики, сопутствующей серьезным психическим заболеваниям! Видите? Видите ли вы старуху в брюках, что похожи на рейтузы? На ногах ее — кроссовки, на главе ее — бейсболка с ярким малиновым козырьком.
«Долженствует ли быти прилежное радение о красоте одежд?» «Долженствует, понеже риза яко второе тело человеческого телесе есть, от нея же мысль человеческая знаменатися может» [3].
А видели ли вы молодиц с прическами в проплешинах, которые бывают у страдающих трихотилломанией? Это очень тяжелое невротическое расстройство, когда больные вырывают у себя на голове волосы, выдергивают брови и ресницы. А они, болезныя, ходили к дорогому парикмахеру.
«Каковы имутъ быти ланиты или ягодицы? Не натирашемъ, ниже присъстроеными красками мазаны, но прирожденым и естественнымъ стыдомъ» [4].
Приглашаю вас в свидетели, господа корифеи от медицины: карикатурность внешнего вида, стремление походить на не самое лучшее существо другого пола — все это психиатрические симптомы. Это массовая деменция. Но обыватель горд и счастлив, нося на себе «модную униформу» вселенского дурдома. Ах, им бы к такому, как наша яшкинская Люся, психиатру! Но услуги психиатров стали для многих недоступными, как будуар английской королевы для парижского клошара. А все психологи — или жулики, или наивные дети, выдувающие из благородной идеи мыльные пузыри гуманизма. По землям же святорусским сироты плачут!
Итак, депутат Сеня Парамарибский сейчас весь в запарке, весь в разъездах на платной основе — выборы идут громко и непрестанно. Он, Сеня, председатель комиссии палаты общин по вопросам избирательной толерантности и свободы бессовестности. По мне, так да будет проклята либерально-толерантная общечеловеческая идеология! Совесть — объективная реальность, но у многих эта реальность искажена, совести в ней нет места, ее там не ночевало. Почему у Сени, например, отсутствует такая важная часть человеческого существа как совесть — это вопрос очень интересный. Сеня — он же человек-то, как прежде, казенный, стало быть, и эта часть у него казенная. Но вопрос наглухо засекречен. В задачу Сени входит умение делать умное лицо при «освоении грандов», дабы впарить нам, электорату, очередную «куклу» под овации Главного, который не может ошибаться хотя бы потому, что в его руках спецслужбы. А они, эти службы, как известно, обладают полной информацией обо всех значительных гражданах нашей страны.
3
Эразм Роттердамский.
4
Иван Хворостинин «О Царствии Небесном и о воспитании чад».