Страница 73 из 82
Таким образом, при непредвзятом рассмотрении предмета мы без труда обнаруживаем, что легендарные скотоводы из Центральной Азии, завоевавшие полмира, — не более чем миф, рассыпающийся от малейшего прикосновения. Еще раз: мы не утверждаем, что сумели расставить все точки над «i». Мы готовы внимательно отнестись к любой разумной версии, будь то натиск на русские княжества рыцарей ордена Золотого Креста (С. Валянский и Д. Калюжный) или поход на Русь императора Никейской империи (А. Жабинский). Мы готовы даже признать, что татары все-таки приходили в русские земли, только это были не загадочные и никому не ведомые «безбожные моавитяне», а старые добрые соседи, испокон веков жившие с русскими бок о бок. Мы решительно отвергаем только лишь одну-единственную версию: вздорный и насквозь головной бред официальной кабинетной доктрины, утверждающей, что неграмотные кочевники подчинили своей власти едва ли не всю цивилизованную Ойкумену, прошагав с боями в считанные десятилетия 7–8 тысяч км.
Часть 5
Вокруг да около поля Куликова
В заключение нам хотелось бы поговорить о Куликовской битве, которая, как принято считать, стала своего рода генеральной репетицией окончательного освобождения Руси от ордынского ига. Заинтересованный читатель вправе спросить, для чего, дескать, попусту ломать копья, если в предыдущей главе прямо утверждается, что пресловутое монгольское нашествие на русские княжества — чистейшей воды фикция, а поход безбожного хана Батыя есть не что иное, как борьба за власть потомков Всеволода Юрьевича Большое Гнездо? Вопрос вполне резонный, и первоначально мы тоже хотели ограничиться уже сделанным замечанием, что и Куликовская битва, и знаменитое стояние на Угре имеют самое непосредственное отношение к сугубо внутренним русским делам.
Изменить свое решение нас побудили два обстоятельства. Во-первых, публикации на темы средневековой русской истории множатся в последнее время буквально как грибы после дождя, причем каждый новый автор почитает своим долгом ткнуть пальцем в неувязки официальной версии. А во-вторых, противостояние на Куликовом поле — замечательная иллюстрация к многовариантности реальной истории, под которой мы понимаем (как читатель должен помнить) принципиальную невозможность однозначной канонической трактовки событий далекого прошлого. Любой хронист был лицом заинтересованным и не просто механически фиксировал исторические события (современником которых, как правило, не был), а вольно или невольно их интерпретировал. Хорошо известно, что даже элементарный отбор фактов (выпячивание одних и замалчивание других) уже содержит в себе некий зародыш концептуального подхода. На практике же картина оказывалась еще более сложной. Неудобные факты безжалостно вымарывались, а пробелы заполнялись авторскими домыслами в зависимости от политических или идеологических пристрастий хрониста. Очень часто присутствовал откровенный социальный заказ, когда летопись подвергалась тотальной редактуре по команде сверху. Впрочем, на эту тему мы писали в свое время достаточно и повторяться не станем.
Отсюда с неизбежностью следует, что чем дальше во времени отстоит от нас то или иное историческое событие (а в особенности значимое историческое событие), тем большим искажениям оно подверглось. Почти как у Маршака: однако за время пути собачка могла подрасти. Чем глубже в прошлое, тем вариативнее история. Именно поэтому реконструкция древней и средневековой истории сопряжена с такими трудностями. Количество бифуркаций нарастает лавинообразно, и построить одну-единственную непротиворечивую историческую версию очень часто не представляется возможным. Как мы уже говорили, пора смириться с тривиальнейшей мыслью, что бывают, к сожалению, такие вопросы, на которые можно дать несколько равновероятных ответов. При этом некоторые из них будут звучать более убедительно по сравнению с другими, но никакая, даже самая совершенная реконструкция не сможет прояснить все без исключения темные места.
И вот теперь, когда путешественник предупрежден, мы вплотную займемся русско-ордынским противостоянием на Куликовом поле и предлагаем на суд читателя несколько версий, из которых он волен свободно выбрать ту, какая более всего придется ему по душе.
Глава 1
Официальная версия
На протяжении всей второй половины XIV в. Московское княжество продолжало усиливаться. В 1359 г. на московский стол садится внук Ивана Калиты Дмитрий Иванович, прозванный впоследствии Донским. Основными соперниками Дмитрия Ивановича в борьбе за великое княжение были суздальско-нижегородский и тверской князья. С запада русским княжествам постоянно угрожали могущественные Литва и Польша, ну а сама Русь продолжала оставаться данником Золотой Орды. К началу 60-х гг. XIV в. суздальско-нижегородский князь признал права Дмитрия Ивановича на великое Владимирское княжение. Конец 60-х и все почти 70-е гг. прошли под знаком противостояния Московского и Тверского княжеств. Причем Москве временами приходилось куда как туго, поскольку тверичи действовали в коалиции с литовцами и смолянами. Литовский князь Ольгерд в союзе с тверским князем Михаилом трижды ходил воевать Москву, и только после неудачного похода 1372 г. признал требование Дмитрия Ивановича о невмешательстве в отношения московского правительства с Тверью. В 1375 г. московские войска обрушиваются на Тверское княжество и добиваются успеха. Тверь принимает ряд условий, выдвинутых Москвой, в частности отказывается от самостоятельного ведения внешней политики.
К концу 70-х гг. XIV в. в Золотой Орде прекращается эпидемия дворцовых переворотов и она достигает временного политического единства под властью темника Мамая. Так, по крайней мере, излагает эти события «Всемирная история» в 10 томах под редакцией Академии наук СССР. Со своей стороны отметим, что официальная доктрина сильно упрощает положение дел. По окончании ордынских усобиц ханом Золотой Орды стал Тохтамыш, а Мамай, как справедливо сказано, был темником и наместником хана в Крыму и причерноморских степях. Другое дело, что он самовольно узурпировал власть, воспользовавшись неразберихой в Сарае, и отложился от Орды, провозгласив себя крымским ханом. Таким образом, на Куликовом поле Дмитрий Иванович столкнулся с обыкновенным сепаратистом, а никак не с легитимным правителем Золотой Орды. Между прочим, Мамай, вероятнее всего, не смог бы претендовать на золотоордынский престол даже в случае полного успеха всех своих начинаний, поскольку не был чингизидом.
Однако продолжим пересказ официальной версии. В 1378 г., за два года до Куликовской битвы, русские войска разгромили на реке Воже татарского мурзу Бегича. Стремясь укрепить пошатнувшуюся власть Золотой Орды над русскими землями, Мамай в 1380 г. начинает поход на Москву, в котором приняли участие не только татары, но и многочисленные наемники из числа народностей Северного Кавказа, а также жители генуэзских колоний в Крыму. (В скобках отметим, что как раз о татарах в хрониках нет ни слова, а вот прочей публики выше крыши.) Заручившись поддержкой литовского князя Ягайло и рязанского князя Олега, заинтересованных в ослаблении Москвы, Мамай начал с ними переговоры о совместных действиях. Когда известие о выступлении ордынцев достигло Москвы, там стали спешно собирать войско. «Всемирная история» пишет об этом так: «На защиту родины поднялись широкие народные массы. Не приняли участия в борьбе с Ордой из-за сепаратистских тенденций своих правителей Рязань, Тверь и Новгород». На самом деле не принявших участия было куда больше, хотя историки классического направления склонны отстаивать версию общерусской мобилизации. Скажем, В. В. Каргалов в книге «Конец ордынского ига», ссылаясь на летописные источники, перечисляет множество князей, пришедших Дмитрию на помощь. Вся беда в том, что летопись приводит имена мелких удельных князьков, которые все как на подбор — вассалы Дмитрия Ивановича. Из владетельных русских князей на помощь не пришел ни один человек, и даже тесть Дмитрия Дмитрий Константинович Нижегородский предпочел остаться в стороне. Потом, правда, подошли четверо литовцев, но русские так и не появились.