Переплавка

Поэтому и во второй бой он мог вступить только в таких же условиях, иначе бы поставил под сомнение свою первую победу. Впрочем, Игорь был уверен, что о такой возможности Борька даже и не подумал. Он знал, что такое "ветер в лицо". Тот самый ветер, без которого не дотянуться до звёзд. Жаль, что ему это было не суждено, но по его пути пойдут другие, и дойдут до победы. Дойдут и обязательно вспомнят героизм не дошедшего до конца пионера Борьки Камнева. В их памяти он будет живым героем.

Вот о чем думать нужно, а не лить слёзы над обгрызенным телом и не спрашивать "зачем?" да "почему?". Точно так же, как воспитанники Лицеев относились к своим товарищам-одноклассникам, погибшим во время экзаменов. За право быть первым необходимо было заплатить, отдать настоящую цену этого права. А если юноша оказывался недостойным вести а собой других, не мог подтвердить свой статус лидера, "отборного человека из отборного материала", то за необдуманное намерение приходилось отдавать жизнь. Жаль ребят, они были неплохими друзьями, но Русская Империя держалась именно на этом принципе: "Ничего даром, за всё нужно отдать настоящую цену". Игорь отдал и заслужил свое право распоряжаться чужими жизнями. Другие не смогли расплатиться и потеряли свои.

Всё справедливо. Но, конечно, «учёным» с их ненормальной, вывихнутой, нечеловеческой логикой таких простых и ясных вещей было не понять… Хорошо хоть, что они ограничивались тихим изумлением, не пытаясь бросить тень на достойное поведение погибшего пионера.

Такое течение событий Мурманцева вполне устраивало. Единственный раз он забеспокоился, когда в разговоре у костра вдруг всплыла фигура доктора Стригалёва. Валерка пытался выяснить, какие имеются на Сипе научные кадры, и Колька Шаров вдруг некстати вспомнил об этом человеке. Естественно, "участники экспедиции" тут же проявили к нему интерес.

— Врач он, — пояснил Колька. — Очень хороший врач. Фельдшер наш поселковый его назвал «светило». Тетку Нюру он спас. У нее рак поздно обнаружили, затронуты какие-то важные сосуды были, говорили, что уже все, бесполезно, ни иммунотерапия не поможет, ни операция. А он приезжал в яснодольскую больницу и её оперировал. И все удачно закончилось, выписалась она из больницы и нормально себя чувствовала. И ещё оперировал на сердце Кузьму Рубанова, у него порок был. Врожденный.

— Это всё-таки не совсем то… — задумчиво произнес Валерка. — Но познакомиться стоит попробовать.

— Попробуйте, — нарочито безразличным голосом предостерег Игорь. — Только имейте ввиду, что Виктор Андреевич Стригалёв не только действительно хороший врач, но и оппозиционер.

— Оппозиционер? — переспросил Никита. — А что это значит? Кто такие оппозиционеры?

— Оппозиционеры это те, кому не нравится существующая власть, — разъяснил Игорь, делая вид, что поверил в такую наивность.

— Это что, он против Империи, да? — громко изумился Серёжка. — Разве такое бывает? Игорь, ты шутишь?

— Нет, я говорю серьезно. Есть такие люди. Их немного, но иногда они встречаются. даже газету вот издают. "Голос свободы" называется.

— Никогда не видел…

— И я тоже, — поддержал Серёжку Костик Румянцев.

— И я…. - добавила Марина.

— Сюда она вряд ли попадает, — пояснил Игорь. — Все-таки далековато везти. А на Земле её часто можно увидеть. Валерка может подтвердить. Наверное, он регулярно её читает. Да?

— Нет, — ответил "начальник экспедиции" после короткой паузы, которая, конечно, не укрылась от внимания Игоря. — Не приходилось как-то.

— А чего они хотят? — вмешался Серёжка. — Ну, вот не нравится им Империя. А что тогда вместо неё?

— А вместо неё "демократия на основе либеральных ценностей".

— Каких ценностей? — недоуменно переспросил мальчишка.

— Либеральных.

— А что это за ценности такие?

Последний вопрос задал уже не Серёжка, а сидевший рядом с ним Никита. Игорь улыбнулся, вот ведь, из кожи вон лезут, чтобы своими прикинуться. Не знаешь либеральных ценностей? Тогда чего лезешь якшаться с оппозиционерами?

— Спрашиваешь, что за ценности? Например, "права человека". Вот, например, чтобы у Клёнова было право убежать из дома и жить на улице.

— Да нафига мне такое право? — изумился Серёжка.

— Как это нафига. Дома тебя воспитывают?

— Конечно.

— Работать и учиться заставляют?

— Само собой.

— Наказывают?

— Ну… бывает… — засмущался Серёжка.

— Вот видишь. Значит, родители нарушают твои права и подавляют личность, не позволяя ей свободно развиться. Поэтому оппозиционеры выступают за то, чтобы оградить тебя от произвола родителей.

— Оградить?

— Именно, — кивнул Игорь. — Лучше всего учредить специальные детские суды, которые будут принимать решение, чтобы изъять тебя из семьи и отдать в интернат. Для твоего же блага. А для начала хотя бы объяснять детям, что у них есть право убегать из дома, а заставлять их вернуться в семью никто не вправе.

— А лопатой по рылу эти благодетели получить не бояться? — нехорошим голосом поинтересовался пионер. — А то я ведь могу…

Игорь не случайно выбрал этот именно пример применительно именно к Клёнову. Он знал, что родной дом и семья для мальчишки самое дорогое на свете после России. Правда, немного недооценил, насколько они для Серёжки дороги.

А для Серёжки Клёнова дом, семья и Россия сливались в одно единое и неразрывное целое. Огромную Русскую Империю, раскинувшуюся по Галактике на множестве планет и звёздных систем он так и воспринимал — как множество семей, где у каждого мальчишки и у каждой девчонки были родители. Если не родные (бывают в жизни всякие несчастные случаи), то приемные — родственники или близкие друзья настоящих родителей. Но в любом случае любящие и понимающие, но при этом одновременно строгие и требовательные. Потому что иначе было бы неправильно, а неправильно быть не должно.

Его и не было. Среди Серёжкиных друзей и приятелей никто бы не хотел оказаться от дома и жить на улице. Даже Гришка Комаров, которого отец по всякому поводу, а то и без повода воспитывал розгой.

Однажды, дело было ещё года три назад, Серёжка, забравшийся в поисках укатившегося винта за поленницу, а потому оставшийся незамеченным, слышал окончание разговора своего отца с Гришкиным, дядей Степаном.

— Ты, Михалыч, брось мне мозги сушить, — неприязненно горячился Степан. — Мой сын, мне его и воспитывать.

— Так я и говорю — воспитывай, — отец казался спокойным, но хорошо знавший его Серёжка по голосу сразу понял, что батя тоже на взводе. — Воспитывай, а не лупцуй задницу почем зря.

— А ты меня не учи, я-то взрослый уже. Мне лучше знать, как из парня человека сделать.

— Что-то не больно у тебя получается, если всякий раз за ним новую вину находишь…

— Значит, мало учу, коли вина находится.

— Мало? Да у него вся жопа в отметках о твоих уроках. А толку всё нет. Я тебе серьёзно говорю Степан — завязывай драть мальца без толку.

— А я тебе серьёзно говорю — завязывай меня учить, — судя по голосу, Комаров-старший рассердился уже всерьёз и очень сильно. — Закон мне дозволяет. Бил, бью и буду бить! Ясно? Потому как воспитываю. А на твои угрозы мне плевать!

— А я тебе, Степан, не угрожаю, а предупреждаю. И не только как сосед, но и как сельский староста. Общество мне доверие оказало, общество меня старостой выбрало для того, чтобы жизнь тут у нас была правильная: по закону и по совести. Потому и предупреждаю: охлони.

— Сказал тебе: плевать мне и точка!

— Точка — так точка. Только запомни, Степан: если ты плюнешь на общество, то оно утрется. А вот если общество на тебя плюнет — утонешь.

На том разговор и закончился. А спустя неделю в поселковом трактире Степан Комаров по пьяни крепко залетел. Вроде, ничего особенного и не было. Обычный мужской разговор на той грани, когда на соленую шутку можно обидеться, а можно просто рассмеяться и налить по новой. Обычно смеялись: все свои, все соседи, жили бок о бок долгие годы и судьба вроде как жить вместе всю оставшуюся жизнь, так чего ж в бутылку лезть из-за всякой ерунды. Но тут почему-то мужики на Комарова обиделись и от души намяли ему бока и поправили физиономию. Без членовредительства, но синяки с лица сошли не скоро.