С крыла на крыло

 По замыслу автора, такой стенд позволял сравнивать в равных условиях работу разных летчиков и, таким образом, обобщать понимание этого процесса.

 Как-то в 1944 году, вскоре после своего прыжка из горящего ЛА-7-го, Николай Владимирович изложил свои основные мысли на трех листах и пришел посоветоваться к известному ученому, профессору В. С. Ведрову.

 Всеволод Симонович, большой любитель всяческой новизны, заметил:

 - По-моему, это план целой книги. Беритесь, Николай Владимирович, за перо, и да поможет вам разум и терпение.

 Так родилась идея очень смелой, наделавшей у нас в сорок шестом году много шума книги со скромным, бесконфликтным названием: "Управляемость современного самолета".

 Мне кажется, начав в годы войны исследования условий работы летчика, Адамович не предполагал, что этот труд захватит его на многие годы, может быть, на всю жизнь.

 Но одно дело - работа, увлекающая тебя как оригинальная тема, а другое - полеты, которые тебе поручают. Испытания ведутся самые разнообразные. Далеко не всегда они совпадают с личными техническими увлечениями летчика-инженера. Что делать!

 Перефразируя известную поговорку, можно сказать так: назвался испытателем - полезай в кабину!

 И всем нам, в том числе и Адамовичу, не раз приходилось отправляться в полет, не испытывая особого удовольствия от проводимой работы. Ничего не поделаешь - нужно! 

 Уже по обрывку фразы в дверях кабинета Чесалов понял: "Так и есть, очередная "панама"!"

 - Разрешите, Петр Васильевич? - спросил он.

 Замнаркома Дементьев говорил с кем-то по телефону о технологии склейки. Протянув руку, он показал глазами на стул и продолжал разговор, не заботясь о мягкости формулировки.

В ожидании профессор искоса поглядывал на говорящего по телефону. Он даже подумал, что, пожалуй, не хотел бы оказаться на его месте: идет война, и на нем лежит ответственность за серийный выпуск боевых самолетов.

 - Дрянь дело, Александр Васильевич! - начал Дементьев, бросив трубку.

 - Догадываюсь. Что-нибудь с фронта?

 - Черт знает! Есть случаи срыва обшивки с крыла на ИЛ-вторых. Машины выпуска первой половины сорок третьего года... Закуривайте, - предложил он.

 - Благодарю.

 Достав из стола бумаги, Дементьев сказал твердо, не предвидя возражений:

 - Вашему институту надо провести срочно прочностные испытания машин этих заводов.

 - На выбор?

 - Испытанным "методом шапки" - вот, из сотни выбрали номера: 302214, 302221, 302345, 302313, 7004 и 7005.

 Чесалов выразительно поморщил нос.

 - Когда их ждать на аэродроме? - спросил он.

 - Сегодня перегонят. Начинайте прямо с завтрашнего дня.

 - Программу вы утвердите?

 - Да. Пришлите ее с нарочным ночью. Учтите - фронт! Думаю, недели хватит вам на всю работу?..

 Чесалов наклонил голову.

 - Мы все взвесим, Петр Васильевич, - а сам подумал: "Вот новости... Сверх плана..."

 - Причину найти надо! Придется погонять на сверхмаксимальных скоростях и предельных нагрузках. Разумеется, примите меры предосторожности, - добавил Дементьев.

 Выходя из кабинета, профессор подумал: "Меры предосторожности... Легко сказать... Подушку не подстелишь!"

 Однообразие - надоедливая штука. От зари до зари нет-нет да и взревет в небе мотор. Будто слон в яме. На что жители нашего поселка привычны к разноголосому гулу моторов, и то стали пялить глаза наверх при каждом вое пикирующего ИЛа.

 Однако программа испытаний шумной семерки подходила к концу. Сотни раз у испытателей закладывало уши и темнело в глазах, а фанерная обшивка крыльев держится "железно". Бакелитовый клей, как стальной сваркой, впился в ажур деревянной конструкции.

 В бытовке, на третьем этаже ангара, у начальника института собрались ведущие. В окно балкончика-фонаря врывается солнце хорошего летнего дня, шум гонки моторов, крики занятых людей; видны убегающие взлетные полосы.

 - Итак, доложили как будто все?

 Начальник института скорей угрюмо, чем приветливо смотрел на сидящих вокруг - кто в кожаной канадке, кто в пиджаке, кто просто в синем комбинезоне.

 - Программа к концу, а ответа нет! Тот самый случай, друзья, - профессор сделал паузу и с видом человека, проглотившего ломтик лимона, продолжал: - Тот самый случай, когда удовлетворительная работа техники ставит "неуд" испытателям! Что докладывать в наркомат?.. У нас держит, на фронте нет?..

 Все молчали, потупившись. Александр Васильевич Чесалов тоже смолк и, опершись локтями на стол, потирал лицо, вроде хотел умыться.

 - Вот что, - снова заговорил профессор. - Давайте еще погоняем покрепче тот ИЛ, что из ремонта во фронтовых условиях. Все же там технология не та, что на заводе. Здесь, сдается, и надо искать неприятный гвоздь в стельке. Самолет, кажется, ваш, Виктор Васильевич? - обратился он к одному из ведущих.

 Уткин встал.

 - Да, Александр Васильевич. Мы его готовим. Основной летчик сегодня на комиссии, вместо него пойдет Адамович.

 - Хорошо. Предупредите, чтобы внимательно: чуть заметит ненормальность в поведении самолета - сразу убрать газ, уменьшить скорость. Пусть будет крайне осторожным. Попробуем еще искать.

 Чесалов встал, и все задвигали стульями, стали выходить.

 Маневр предельно прост: в зоне на трех тысячах высоты свалить машину на крыло, чтобы сразу взять покруче угол. Газ полный и пикировать, наблюдая за скоростью. Интересно... Стрелка сперва, как бы ленясь, тронется по черному кружку. Потом пойдет веселей, и ручка управления станет упрямо, с нарастанием давить на руку. Чтобы рука не уставала, хочется упереть ее локтем в живот.

 Если взять угол покруче, стрелка довольно скоро подберется к заветным цифрам: в обычных полетах ей с ними не приходится встречаться. Вот тут гляди - пора! Как это в знаменитых куплетах тореадора: "Твой черед настает! Пора, смелее... Ах!"

 Вот именно. Сперва нужно только отпустить ручку управления, как бы снять упор с живота, и она пойдет к тебе сама. Машина, только что целившаяся в часовенку на холме, поведет носом вверх. Это перелом угла. А ты - взгляд на акселерометр (он у самого стекла, нарочно в поле зрения) и тащи ручку на себя, как бы она ни упиралась. Тащи так, чтобы упрямая, тяжелая стрелка указателя перегрузки добралась до пяти с половиной. Доберется - подержи. Тебя сожмет всего, будто поуменьшит росту, а машина затрясется и, чуть поводя носом, как под ударом хлыста, заторопится, станет выходить из пике. В стальном брюхе кабины дикий вой и рев резонируют страшно. Это максимальное напряжение, всего несколько секунд...

 Когда сверху подползет горизонт - яркий свет и небо, - отпускай ручку вперед, а сектор газа подбирай к себе. Рев сразу поутихнет. Самолет запросится вверх, встряхнется весь, будто расправит крылья. Это на первый раз все: один режим окончен. Теперь можно боевым разворотом прямо с разгона пойти в набор по кругу. Снова зайти так, чтобы увидеть холм, часовню, и повторить все сначала.

 Николай выбрал себе ориентиром старицу, изогнутую молодым месяцем. На огромном лугу поймы она очень заметна и чем-то ему приглянулась.

 Уже несколько раз, навалившись с трехтысячной высоты, он пытается поддеть острым носом своего ИЛа старицу под рога.

 Когда ручка с усилием идет на тебя, машина нервно вздрагивает, пошатывается, и Николай торопливо косится: налево, направо - на крылья. Они все те же. Может, ему это кажется - чуть заметно вспухают между нервюрами прямоугольники обшивки. И больше ничего. А впереди сверху уже ползет лес, за ним дымка горизонта. И постепенно бешеный озноб машины стихает.

 "Давай еще!"

 Отойдя поодаль, он подбирается к старице опять с набором высоты, в плавном развороте. "Месяц", затерянный в лугах, вспыхивает в какой-то миг сиянием. "Где я видел такой блеск? - подумал Николай. - Осколок зеркала в руках мальчишки? Росинка поутру?"