Страница 62 из 65
Куда, спросите, смотрело его ясновидение? В самую точку смотрело. Было предзнаменование, было, только день стоял такой ясный и теплый, а глаза знакомой обещали райские кущи... Ох, знаем мы эти кущи, лазали - один бурьян и чертополохом. Как-то, давно, правда, дело было, я облазала все обещанные кущи и вывела зависимость, непоколебимую как траурный марш Мендельсона: чем больше нам обещают, тем меньше мы получаем. Но неопытный
Павел, понятно, об этом не знал и попался. Поэтому я намерена обратиться в министерство образования с ультимативным требованием, чтобы мою зависимость изучали в школе наравне с законами Ньютона, Архимеда и прочих деятелей. Чем я хуже? Да ничем. Моложе разве что, но это не порок. А моя зависимость, я уверена, поможет вдумчивым юнцам избежать многих досадных ошибок и горьких недоразумений. Невдумчивым не поможет ничто, в том числе Ньютон с Архимедом.
Польстившись на глаза Ванды, Павел выкинул из головы все пророческие предзнаменования. Но Ванду интересовало именно его ясновидение. Зачем - не спросила, так что не знаю. Может, она хотела найти древние сокровища викингов или узнать, где какая-нибудь тетя Лиза прячет свои сбережения.
Словом, преступники хотели воспользоваться божьим даром в сугубо корыстных целях, но вдумчивый Павел вовремя прозрел и наотрез отказался сотрудничать с ними. Его и уговаривали, и устрашали, и подкупали, а он ни в какую. Вот и загремел несговорчивый Павел в зловонный барак.
Борозды на стенах барака, не дававшие мне покоя, образовались от того, что голодные узники, которых раз в сутки травили жидкой баландой, соскребали ногтями со стен штукатурку и ели ее. Я же говорила - Освенцим.
Пройдя сквозь ужасы "Акрополя", Павел лишился прирожденного дара ясновидения. Честно говоря, таким он мне больше нравится, хотя другим я его и не знала, но как подумаю, что он мог знать обо мне столько же, сколько знаю я сама, и даже больше, так сразу понимаю, что без ясновидения он мне нравится больше.
Хочу быть правильно понятой: скрывать мне особенно нечего, но и выворачиваться на изнанку вроде бы ни к чему. Да, я боюсь высоты, замкнутых пространств и мужчин, но вуайеризмом пока - тьфу, тьфу - не страдаю.
Должна быть в женщине какая-то загадка или как? И потом, никакие пророчества никого еще ни от чего не спасли. Чтобы понять это, не обязательно повторять чужие ошибки, достаточно прочитать древние мифы.
Затем они и существуют. Или вспомнить историю самого Павла, тоже поучительно.
Убедившись, что я пошла на поправку, благодарный Павел оставил меня в покое и всерьез занялся Пашей. Он методично водит ее по врачам (в основном по Былинскому, я так поняла). Говорят, она делает большие успехи. Я очень надеюсь, что это так, только... Не знаю. Боюсь. Сомневаюсь. Паша живет рядом с нами, но словно в другом измерении. Ее сердце открыто страданиям других людей, она радостна, бескорыстна и искренна, ей плевать на дурацкие условности, в которые мы заковали себя. Как сказала Нюся, Паша - божий человек, такой, наверное, была Ева до изгнания. Можно ли, а главное - нужно ли лечить от этого? Но в одном я с Павлом солидарна целиком и полностью:
Паше нужно сделать операцию, чтобы освободить защемленный нерв, из-за которого она вынуждена радоваться сквозь слезы.
Что касается Былинского, то на радостях он хотел оплатить мне больничный. Мне! Оплатить!
Обуреваемая непомерным фамильным достоинством, я вскинула голову и гордо отказалась. Блин, а над тетей подсмеивалась. Нет, это не я, это гены, они виноваты, да я и голову так вскидывать не умею. Это точно не я.
Выслушав отказ, Былинский ловко схватил мою руку и долго держал ее, впав в странное, пугающее оцепенение. Я успела трижды вспотеть, а рука затекла. Ексель. Может, заснул? Э, парень, отцепись, пожалуйста.
Учитель очнулся, открыл замутненный глаз, подернутый пугающей белесой поволокой, и глухо изрек, вращая вытаращенным бельмом:
- Здесь я, Лахезис. Слушай мое пророчество и запоминай. За четыре ближайших дня ты поймешь, что нельзя тянуть с благодарностью, преступишь закон, решишь попробовать еще раз и разбогатеешь. Когда исполнится это предсказание, ты должна тридцать раз прочитать любую молитву, в полночь закопать в землю монетку и простить того, кого считаешь виноватым.
Сказав это, Былинский как ни в чем ни бывало сморгнул поволоку, открыл второй глаз и молча вышел за порог.
Бред. Что за бред.
...Ну что еще? Подземелье завалили камнями и закрыли железными решетками, опасаясь проникновения вездесущих мальчишек. Жаль, мне бы хотелось еще раз пройтись по тоннелю, но уже с фонариком в руках.
Честно говоря, я заскучала, у меня возникло ощущение, что коварное время опять увязло. Пришлось активно заняться йогой. Очень помогает. Но если бы не Натка, которая заходила каждый день, я бы скисла вместе с йогой.
Пытаясь меня расшевелить, подруга подарила кулон - крохотное зеркальце в тонкой золотой оправе. Не поленилась, однако, съездила в Москву и заказала цацку у знакомого ювелира. И как после этого не простить ей лопатку? Не простить не возможно. А еще она подарила мне дубликат персонального дела, которое завели на меня Ванда с Гоутом. Его среди прочих обнаружил Кшысь, когда просматривал акропольский архив, подсуетился и сделал копию, а оригинал честно передал следователю вместе с другими бумагами.
Из своего персонального дела я узнала, что я дважды разведена. Не правда ваша. Я разведена по жизни. А дальше... так, это пропускаем... это тоже мелочи... А вот это стоит внимания. Цитирую: "ее слабое место - мужчины". Считаю, они мне польстили. К сожалению, у меня давно нет слабых мест. С тех самых пор, как я развелась в последний раз. К обратной стороне картонки была приклеена фотография, где я в фиолетовом брючном костюме со съехавшей набекрень шляпой и перекошенной физиономией. А! Так то была не молния, а вспышка фотоаппарата. Н-да, серьезные ребята попались, въедливые.
Их бы дотошность да в мирных целях.
Не случилось...
Однажды, проходя мимо гостиной, я услышала голос подруги и остановилась, прислушиваясь.
- Туз червей - это родной дом. Десятка - интерес. Если она лежит так, то означает ваш интерес... А если вот так... то интерес к вам. Но обозначение карт - не главное. Важна их сочетаемость и взаимное влияние.
Однако и это, вы уж меня простите, для профанов. Настоящий профессионал работает исключительно с интуитивными потоками...
Я заглянула в комнату. Тетушка с Наткой склонились над разложенными на ломберном столике картами. В углу, на стуле, ерзал Николаша. Поддельный Людовик выл и стенал под ним совсем не по-королевски, но женщины углубились в карточные перипетии, что, безусловно, важнее страданий Людовика, тем более поддельного.
- Ну наконец-то проснулась, - увидев меня, сказала Натка, закутанная с ног до головы в кусок мятой материи и увенчанная пестрым тюрбаном, вышитым бисером и блестками.
- А что это ты такая бледная? - вдруг, очнувшись, поинтересовалась тетя у Натки.
- Токсикоз, - просто ответила та.
- Поздравляю, - заулыбалась тетушка, рискованно колыхнув бюстом.
- Ну подруга, ну даешь! - воскликнула я, - И молчала! А я-то думала, что про "чуть не родила" ты ляпнула для красного словца.
- Да ляпать-то пока не о чем, - сказала подруга, удовлетворенно поглаживая плоский живот, - Я сама недавно узнала.
Мне показалось, что жизнь сдвинулась с мертвой точки. Теперь, я уверена, все у всех будет в порядке.
Отпуск подходил к концу, и я засобиралась домой, в Москву.
В Москву! В Москву!
Накануне моего отъезда забежала Натка, чтобы попрощаться. Увидев праздно тусующегося во дворе Андрея, она спросила:
- Оу, так у тебя новый роман? Поздравляю...
- Да нет. Ты же видишь...
- Вижу, - улыбнулась подруга, - Красавчик. Если хочешь знать мое мнение - одобряю.
- Вот именно - красавчик, - недовольно буркнула я, - С такими забот невпроворот: то пылинки с них сдуй, то протри влажной фланелевой тряпочкой, то натри благовониями, то следи, чтобы не увели из-под самого носа. А я категорически не умею этого делать. От меня и обычные мужики сбегают... - прав Павлик, чего скрывать, прав! - не то что красавцы...