Твой час настал!

Берега удобны для пешего боя. Московской коннице не развернуться на заболоченном лугу, увязнет в прибрежной трясине. Скопин, подойдя к реке, понял, что болото брать приступом это оказать себя непроходимым глупцом. Его дозорные успели оглядеть местность и донесли, что есть удобные броды, чтобы обойти воров, засевших в болоте и лесных крепях. Скопин послал на броды большую часть своего полка, а оставшимся приказал беспокоить противника, делая вид, будто бы пытаются переправиться через речку, да чтобы бой не переставал ни на минуту. Дело завязалось. Московские пешцы, завидя, что противника бьют с тыла перебрались через болото. Мало кто из болотниковцев добрался до Тулы известить своего воеводу о разгроме на Воронье. На их плечах московские конные, чуть было, не ворвались в город. Скопин остановил погоню, не желая ввязываться в уличные бои, не разведав сил противника. Свой полк перевел на дорогу, что вела к Крапивне.

Походили и другие полки. Князь Андрей Голицын занял дорогу на Каширу. Большой полк, в челе которого стоял Шуйский, запер дорогу на Серпухов. Там, где река Упа втекала в город, поставили пушки и стенобитные орудия.

В два дня плотно обложили город. Спешить с приступом не в характере Шуйского. Решил искоренить врагов плотной осадой, не ведая, что собиралась на него новая гроза. 

Богданка отдохнул от дорожных тревог и от бездомности. Протопоп поселил его в избе церковного сторожа, поручил обучать своего недоросля греческому и латыни. Протопопица, женщина при всех своих изобильных женских прелестях прельстилась учителем. А почему бы и не прельститься? Молод, остер на язык. А начнет рассказывать из священного писания — заслушаешься. Молодого, да наскучавшегося  по женской ласке, долго ли, умеючи, соблазнить? Спокойная работенка, любовные утехи... Чего еще желать?

Время текло, неслышными шагами приближалась непредугаданная судьба. Его искали люди, перед коими короли склоняли свои коронованные головы. Найти его помог случай.

Страсть протопопицы к учителю погасила необходимую осторожность. Протопоп застал любовников в сарае. Духовным лицам развод противопоказан, да и не разводиться из-за пришлого. Разобрался с Богданкой по своему. Призвал на помощь прихожан, и они, по велению оскорбленного супруга, отстегали Богданку плеткой. В городе поротому жизни не было. Богданка бежал из Могилева. Пробирался на юг, поближе к свои бернардинцам, да в Пропойске был схвачен стражниками по подозрению не московский ли он лазутчик? А подумать бы, до засыла ли Москве лазутчика в Пропойск?

Поставили на расспрос. Кто-то догадался, не тот ли это проезжий, что указывал на себя в корчме, как на «ближнего» московского царя. Послали за корчмарем. Он опознал Богданку, да еще и поведал, что расплачивался за постой золотом.

Обыскали. Распороли кафтан, нашли несколько злотых, принялись выбивать еще. В Пропойске нашелся в темнице каменный мешок без окон. Чтобы «ближний московского царя» стал сговорчивей посадили Богданку  в этот мешок, не пожалев перед этим обломать о его спину пучок розог. Сгинуть бы Богданке, толмачу царя Дмитрия, воспитаннику бернардинцев, круглой сироте на чужой земле, да сошлись неисповедимые пути.

Богданка ждал на утро новых мучительств и розог. На рассвете отомкнули темницу и впустили к нему человека, от которого не нашлось в Пропойске запоров. Незнакомец зажег свечу, поставил ее на пол, и откинул капюшон, скрывавший его лицо. Богданка замер от удивления. Увидел он перед собой старика еврея, с пейсами и седой бородой лопатой.

— Сын мой, — сказал вошедший, — Господь посылает испытания лишь избранным. Твоя судьба начертана скрижалями в книге судеб.

Богданка не был трусом, но осторожность не делала его и смелым. Что-то в тоне незнакомца заставило его похолодеть. Бежал он подальше от «скрижалей» и «судеб», не ждал, что вот этак— то они его настигнут.

Старик продолжал:

— Ты смущен и растерян и деваться тебе некуда. Или останешься в каменном подвале на погибель, или ждет тебя судьба предначертанная Богом. Правда ли, что ты состоял в «ближних» слугах московского царя Дмитрия, что твое истинное имя Богдан, что дано тебе при крещении бернардинцами?

Богданка торопливо отвечал:

— То истинная правда! Состоял я толмачом при царском дворе в Москве, крещен я в апостольскую веру под именем Богдан.

— Ты тот человек, которого мы разыскивали. Ты пребывал у московского царя при дворе, тебе известен обиход московского царского двора. Ты переводил письма царя на латынь и отправлял их в Рим. Ты знал в лицо царских бояр. Так ли это?

Богданка осмелел и ответил с надрывом в голосе:

— Все это так! А теперь я спрошу! Зачем тебе об этом знать, старик? Зачем об этом  знать старому еврею, даже если ты и раввин? Я не твоей веры!

— Но нашей крови! Вера у еврея может быть только одна. Крещение в иную веру, наша вера считает ни во что! У тех, кто имеет власть — вырывать, разрушать и насаждать выбор велик, но они избрали тебя!

— Странно мне слышать эти слов от тебя, равви, — сказал Богданка. — Это слова папы Григория. Право вырывать, разрушать и насаждать, он относил только папскому престолу в Риме.

— Нам говорили, Богдан, что ты был одним из самых способных учеников у бернардинцев. Еще никто не слышал о христианской церкви, и до рождения Иешуа, прозванного Христом, оставалось еще несколько столетий, а мы уже получили право вырывать, разрушать и насаждать от единственного Бога, что правит землей и небом. Мы тебя избрали, у нас свои цели, и они сошлись с целями римской церкви.

— Но что же я могу значить в столь великих целях?

— Всего лишь капля дождя по воле Господа, нашего, может обернуться морем. Ты помнишь, что поведал Моисею на его смертном ложе Господь? «И сказал мне Господь, с сего дня Я начну распространять страх и ужас перед тобою на народы под всем небом. Те, которые услышать о тебе, вострепещут и ужаснуться тебя!»

Старик подошел к Богданке, схватил его костлявой рукой за плечо. От его резкого движения колыхнулось пламя свечи и погасло. В темноте, как камни падали на голову Богданки слова:

— И говорил далее Господь: «И будет Господь, Бог твой, изгонять пред тобою народы сии и предаст их Господь, Бог твой, и приведет их в великое смятение, так, что они погибнут. И предаст царей их в руки твои, и ты истребишь имя их из Поднебесной; не устоит никто против тебя доколе не искоренишь их». Внимай и знай: выбор пал на тебя! И хотя ты не схож обличьим с тем, кто называл себя царем Дмитрием, ты был близок к нему, знал его повадки, ведал его явные и тайные дела. Тебе доступно чтение древних книг. Ты знаешь, как ступить по царски, как сказать. Ты — наш. Ты вошел сюда в подземелье по Господней воле, и выйдешь по Его же воле. Ты назовешься царем Дмитрием. Тебя ждут!

Богданка, несмотря на грозный тон раввина, рассмеялся.

— Посмотрят на меня и на смех поднимут, хорошо, если еще камнями не побьют до смерти.

— Господь захочет, чтобы поверили — поверят. Не будет на то воли Господней, хотя бы тот Дмитрий их гроба встал — не поверят. Выбора у тебя нет: или ты сгинешь в этом подземелье и станешь пропитанием крыс, или выйдешь отсюда московским царем!

— Каков из меня царь? То на посмех!

— Известно ли тебе, что наш великий воитель Пейсах, покорил Русь, и она платила дань хазарам, а хозары — это мы, это — я, это — ты! Ныне ты призван отвоевать наше, а не чужое!

— Убьют меня...

— Если Господь, Бог наш это попустит

— Так кто же мне поверит, что я и есть царь Дмитрий?

— Иди! Об том не твоя забота!

Старик вышел, не притворив за собой двери. Богданка кинулся было его удержать, но неведомая сила остановила его у порога. Он постоял, не в силах даже подумать, что делать. И вспомнил, что утром его  ожидают розги, а, быть может, и смерть на плахе? Или под розгами погибнуть, либо задохнуться в этом каменном мешке. Дверь открыта. За дверью темень подземного перехода. Тишина. Осторожно побрел к выходу, вовсе не думая о старике, а помышляя о побеге. Свернул в конце перехода дневной свет. Поднялся по каменным ступеням во двор.