Ликуя и скорбя

— Воевода, опомнись! — говорил Владимир Андреевич.— Какая польза в нашем стоянии? Гляди, как гибнут наши! Там брат мой!

— Беда, князь! Беда, но еще не гибель!

— Я  поведу  свою дружину! — крикнул  Владимир.

— Ты забыл завет брата старейшего! Быть может, завет покойного твоего брата! Терпи, князь! Наша победа!

Трубы, не умолкая, звали полк левой руки назад.

Князь Дмитрий знал и помнил, на что он ведет полк левой руки. Но и он не ожидал, что удар его конных витязей будет столь сильным. Он привык смотреть на ордынского  воина  как  на  недостижимый  для  русского всадника образец. Полтораста лет никто не смел поднять на них меч! Не в рукопашной была страшна Орда для русского воина, стрелами секла русские дружины и, проредив их ряды, спешив, изранив коней и всадников, саблей лишь добивала. Ныне пришлось ордынским всадникам сойтись на равных с русскими витязями.

Тяжелыми копьями полк левой руки опрокинул первые ряды, раздвинул ордынские сотни и мечами разил стесненных в движении ордынцев. Момент начать отход еще не был упущен, но тут ордынская стрела убила под Дмитрием его боевого коня. Падая, конь увлек и Дмитрия, он не успел вырвать ноги из стремян. Конь прижал его к земле. Ослябя и Капуста окружили князя, гридни из сотни княжеских телохранителей сомкнули кольцо. Князя извлекли из-под коня, гридня отдал ему своего коня, Дмитрий двинулся вперед! Пора! Он дал знак трубачу, чтобы трубил отбой, но трубач не успел издать и звука. Стрела, пущенная почти в упор, сразила и трубача.

Время упущено. Строй распадался, и труба воеводы не могла отозвать воинов, не привыкших действовать все, как один.

Каждый бился с отвагой и яростью, врезаясь в податливый строй Орды. Одного удара мечом по кожаным латам ордынца было достаточно. Но один, два, три, четыре удара сабли по доспехам не проходили даром. То немела рука, то от удара в голову мутнело в глазах, а иной удар ордынца приходился в сочленение шлема с кольчугой, и падал витязь, сраженный насмерть. Ордынцы, видя, что крепки доспехи русов, рубили и кололи коней. Русы без коня, в тяжелых доспехах падали от толчка, не могли подняться и погибали под конскими копытами.

Трубы надрывались, трубили отбой. Дмитрий собирал вокруг себя всадников в строй. Его сотня телохранителей прорубалась назад, но и ей все время приходилось оборачиваться, чтобы защитить себя со спины.

«Назад! Назад!» — трубил рог великого князя. Но кровавым был этот путь назад. Те, кто успевал оторваться от ордынца, получали тут же стрелу в спину. Иные не хотели уходить из боя и никак не могли понять, что победа в беге, в быстром беге.

Но сила ломит солому. Теряя витязей, полк левой руки начал медленно пятиться под нажимом новых ордынских сотен.

Арапше трудно окинуть взглядом поле боя, но опыт ему подсказывал: только опрокинув здесь русов, он сможет повернуть ход всей битвы. Вперед, в обход русской пешей рати, ударить со спины на нее, и тогда рухнет сила московского войска. Он рвался вперед, не ведая, что не к победе рвется, а к полному поражению. Орда помогала русской победе, но победа давалась обильной русской кровью. Полк погибал...

— Боже, боже! — шептал Владимир.— Не дай погибнуть! Боже!

Боброк видел, что князь на пределе терпения и может свершить непоправимое. Не всякому дано оценить соотношение всех частей битвы.

— На коня, князь! На коня! Час близок! — крикнул Боброк, успокаивая Владимира.

Владимир чуть не спрыгнул с полатей, пал в седло. Боброк поднял шестопер. Когда опустит, входить в бой засадному полку. Шестопер не опускался, тысячи глаз следили за ним.

Ордынцы погнали полк левой руки. Боброк облегченно вздохнул. Многие падали в этом беге, то был не заманный бег, то был бег разбитых, израненных, измученных витязей. То там, то здесь они останавливались небольшими кучками, рубились и падали, рубились и падали...

Арапша бросил в бой последние сотни второй линии правого крыла и повел за ними отборных воинов Орды, тумен Мамая. Чингисхан учил — правое крыло войска должно захватить и подрубить знамя противника.

Рассеянный полк левой руки оторвался от левого фланга Большого полка. За спину Большого полка вломились ордынские всадники, однако пеший полк, что стоял под прямым углом к Большому полку, опустил свои длинные копья и отбросил всадников. Ордынцы гнали полк левой руки, точнее россыпь русских всадников, что осталась от полка левой руки, к Непрядве.

Князь Владимир Андреевич не спускал глаз с шестопера воеводы. Он плакал, плакали те, что стояли рядом в бессильном нетерпении. Но воины московской дружины, московского конного полка помнили, как гнали они Ольгерда под Любутском, подчиняясь знакам этого шестопера, помнили Переяславскую битву с Суздальцем, помнили, как спускался с городской стены тверской князь Михаил, помнили Вожу. Ждали.

Ждал и Боброк. Он умел ждать, он двадцать лет ждал этого часа.

В горловину между дубравой и копьями пешего полка втекали ордынские сотни. Чем больше их втечет, тем страшнее будет разгром Орды.

Русские всадники бросались в Непрядву, иные успели повернуть коней и скакали к стягу великого князя. А вот этого им не следовало делать. Стрелки второго ряда повернулись спиной к Большому полку, лицом к Княжьему Двору, к стягу.

Ордынцы мчались к стягу, но мчались к стягу, чтобы стать у него, и русские всадники. Стрелки не могли поднять самострелов. Поражая врага, они поразили бы и своих.

Московский конный полк был обучен в такую минуту пасть с коней и лечь ничком на землю, витязи не были этому обучены, они спешили к конной сотне, что охраняла княжеский стяг.

Не так было задумано, надо поправлять на ходу. Еще несколько минут, и русское войско онемеет, если ордынцы достигнут Княжьего Двора и подрубят стяг. Там трубачи русского войска.

Шестопер Боброка не опустился, а чуть отклонился вправо.

Затрубила одинокая труба в дубраве, и высоким тоном откликнулись ей трубы под стягом. То Боброк призывал к стягу Дмитрия Ольгердовича с его кованой дружиной. Всадники, закованные в доспехи, отделились от полка правой руки и устремились к стягу. Но им надо пройти два поприща нешибкой рысью.

С крутого берега Дона, там, где стояли обозы, не видно было хода сражения. Доносились крики и визг ордынцев, когда они бросались в бой, доносились стук мечей, конское ржание, докатилась тяжкая поступь пешей Орды. Слышали в обозе гром, когда столкнулись пешие рати. Увидели из обозов, как ордынцы погнали всадников полка левой руки.

Игнат знал, что в дубраве стоит засадный полк, что в дубраве Боброк, он не видел, вступил ли в бой засадный полк, но видел, что в Непрядву скатываются русские всадники. В бою и он подчинен наибольшему воеводе, но знаков Боброка ему не предназначалось, он не видел шестопера воеводы, за которым следили тысячи пар глаз засадного полка. Обозники вооружены, как издавна вооружались ополченцы. У кого рогатина, у кого копье, топоры и луки у всех. А разве обозники не подмога? Игнат бросил в бой обозников. Они быстро перешли по переправам и осыпали стрелами всадников Арапши.

Арапша мгновенным взглядом оценил силу этой подмоги русским всадникам. Гортанный вскрик, сотни из Мамаева тумена кинулись к переправам. Но не так-то легко иссечь отчаявшихся, разъяренных русов даже и Мамаевым «неистовым». Ордынцев валили с коней, рубили топорами, кололи рогатинами, вспарывали ножами брюхо коням. Кровавый клубок скатился в Непрядву, не разнять ордынцев и русов.

Игнат рубил топором, пока не обрушился ему на голову ордынский кривой меч. Потемнело в глазах, кровавый туман застилал глаза, успел схватить ордынца за ногу и, падая, стянул с коня в реку...

Михаил Бренка знал, что конница встречает конницу боем, а не стоя на месте. Он устремил свою сотню навстречу Арапше.

Сшиблись. Тяжелые копья ордынцев раздвинули Арапше дорогу к воину в серебристых доспехах. Михаил Бренка был молод, искусен в рубке, но в поединке с ордынскими богатурами не испытан.