Ликуя и скорбя

Пересвет припал к гриве коня и выставил копье, будто бы целя в грудь Челюбею. Нет, богатур, не перехватил копья, значит, нырнет. Пересвет в последнее мгновение рывком пустил коня в сторону, а Челюбей, нырнув под левый бок коня, пронзил копьем пустоту. Пересвет тут же вскинул коня на дыбы и повернул его на месте.

Сходились на этот раз с небольшого разгона. Челюбей не рискнул делать нырок, а перехватил копье рукой сверху. Пересвет толчком ног в низко опущенные стремена устремил за копьем свое тело. Челюбей кинул удар всей своею тяжестью, приложив к ней могучую силу руки. Каленый наконечник копья Пересвета пробил деревянный, обитый кожей щит Челюбея, пробил его кольчугу и, уткнувшись в кольчугу на спине Челюбея, выкинул его из седла к ордынскому войску.

Упираясь в стремена, Пересвет не мог уклониться от копья Челюбея и не поставил щит под удар. Чтобы не выбил его Челюбей из седла своим тяжелым ударом, он принял удар копья щитом, поставленным наискось, склонив его нижнюю часть внутрь. Надо бы, когда конье Челюбея коснулось щита, сделать небольшой поворот щитом вбок, и тогда железный наконечник ордынского копья скользнул бы по щиту вниз, быть может, задев бедро, а мог и скинуть копье в сторону. Но вот этого поворота не смогла сделать левая рука, ибо тело свое Пересвет кинул в удар, и копье Челюбея, скользнув по щиту, вонзилось, ниже щита в живот Пересвета.

Пересвет падал головой к войску врага, помня о страшной примете, уходя в вечность за единый миг. И, закрыв глаза, слышал трубный рев, бой бубнов и крик ордынский, конский топот. Не ведать ему, что подвигом своим оставил память на столетия, доколе жив хотя бы один русский человек на русской земле.

Ордынцы взвыли, кинулись на сторожевой полк, не ожидая трубного знака джихангира.

Передовой тумен — это всадники легковооруженные. Не у каждого, а лишь у сотников кольчуги и железные шлемы или мисюрки. Передовой тумен собран из стрелков, вооружен гибкими и легкими копьями, легкими кривыми саблями. Сила его в стрелах, сила его и в быстроте коней, дабы после сшибки всадник мог легко повернуть спину врагу и мчаться в горловину мешка меж двух крыльев войска, заманивая на гибель противника.

Все лето на кочевьях по Воронежу и Дону накапливалась ярость на русов, все лето накапливалась жажда идти на Русь, ограбить ее города, забрать несметно полону, на виду русского войска распалилась та ярость, вспыхнула полымем, когда пал непобедимый ни на одном из состязаний в Орде богатур Челюбей от руки русского воина.

С криком «Кху-кху!», с визгом, как одержимые мчались ордынцы на русов. Когда то было, чтобы русы не бежали от этого крика и визга?

Русские всадники в кольчугах, в железных шлемах. Копья тяжелые, мечи прямые, а у кого топоры вместо мечей. В рядах всадников великий князь Дмитрий, в рядах прославленные витязи во многих боях, бившие Ольгердовых рыцарей, поразившие Бегича на Вожс, в рядах воинов подручные князья великого князя. Сшиблись. Легкие сабли скользили по ошитым железом щитам, по кольчугам, гибкие копья ломались о щиты. Каждый удар русского воина — смерть ордынцу, каждый удар копьем пробивает и щит и кожаный нагрудник, каждый удар мечом рубит меховую шапку на голове ордынца. Ордынцы окропили кровью влажную и густую траву низины, что шла от истоков Смолки до истоков Дубика. Русские воины будто прошли сотней стежков первую линию ордынцев и мчались на вторую линию передового тумена.

Но эти не забыли, в чем задача передового тумена. Развернули  коней и  показали  русам  спину.  Погонят! Так легко им далась победа! Погонят! Когда это было, чтобы враг не влетал в горловину меж правым и левым крыльями?

Но трубили трубы всего русского воинства, и русские всадники, весь сторожевой полк, круто, в два потока развернулся на ходу и поскакал назад, к строю всего русского войска.

Боброк стоял на дубовых полатях. Вздохнув, с облегчением перекрестился, когда увидел, что, не потеряв строя, не поддавшись горячности, сторожевой полк отвернул от ордынцев.

Мамай поднял руку.

Загремели бубны на Красном холме, пронзительно взвыли трубы. Правое крыло удара выбросило вперед стрелков из луков, следом выбросило стрелков левое крыло войска.

Битва началась.

Пошла поведенная чаша.

Всадники передового тумена и всадники правого и левого крыльев сошлись на поле меж истоками Смолки и Дубика, перестроились и выбросили первую волну в лицо русскому войску.

На четыре поприща растянулась лавина всадников. У каждого стрелка из лука по тридцать стрел в колчане. Стрелок научен посылать стрелы на скаку коня. Каждые три секунды стрела.

Лук пускает убойную стрелу на триста шагов, начиная с трехсот шагов от русского строя каждый всадник выпустит по десять стрел. Каждая тысяча успеет пустить по русскому строю десять тысяч стрел. В тумене десять тысяч всадников. Это не дождь, это ливень, это поток стрел, они прольются рекой. Русы стоят неподвижно, плечом к плечу, каждая стрела должна прийти в цель. И тут же вторая тысяча стрелков выпустит еще десять тысяч стрел. По неподвижной цели, по строю воинов, стоящих плечом к плечу, по сплошной цели.

Стрела из самострела со стальным луком убивает на тысячу двести шагов коня, убивает воина без доспехов и без кольчуги, в шестистах шагах нет доспеха, что защитил бы от железной стрелы. Четыре тысячи настороженных самострелов ждут подлета ордынских всадников. Воины в русском строю насторожили луки.

Ордынцы Арапши шли рысью. Они еще не подняли луков, не спешили, уж больно открытой и завидной была цель. Одиноко и высоким медным гласом затрубила труба в московском войске. Четыре тысячи железных стрел рванули воздух.

Лава шла рысью, хлестала еще не примятая трава по бабкам коней. Красиво шли ордынцы, пригнувшись к шеям коней, натянув луки. Громом отозвался удар железных стрел о конную лаву. И будто бы не было всадников, будто бы ровным было поле, и таким и осталось. Вопли, ржание раненых лошадей, мечущиеся кони катаются по земле, вскакивают, опять падают. Залп достал первую лаву на расстоянии в четыреста шагов. Это все равно что удар копьями в четверть поприща длины. В полусотне шагов шла за первой лавой вторая лава. Они не успели остановить коней и прошли в несколько секунд эти полсотни шагов.

Если бы в первой линии вырвало бы до сотни, до двух сотен всадников, если бы впереди все еще шла бы первая линия, быть может, и вторая лава без задержки миновала бы смертный предел. Но первая линия была сметена, и вторая остановила коней на смертной грани, чтобы повернуть назад. На развороте ударил второй залп, почти по неподвижной цели. Немногие уцелели, только те, кто, услышав гром летящих стрел, тут же и пали с коней, чтобы быть растоптанными третьей лавой, ибо третью лаву вел сам Арапша. И столь страшен и гневен был его вид, что третья линия перескочила через тела поверженных, через трупы коней, рассеяла, смешала строй и дошла до предела, с которого можно было пустить стрелы. Стрелы пустили, но тут же получили в ответ с расстояния в двести с лишним шагов по четыре железных стрелы на всадника.

Арапшу спасли кольчуга и стальное зерцало, спасло забрало на шлеме, конь его пал, пронзенный сразу тремя стрелами. В тяжелых доспехах не встать без помощи. Арапша полз, к нему скакали его телохранители, его неистовые барсы из Ак-Орды. Подхватили под руки и потащили назад между коней...

Мамай стоял как изваяние. Он окоченел. Этакого он не ждал. Знал, что битва будет нелегкой, знал, что Бегич был искушенным воином и пал на Воже не по неразумию, а повержен был могучей силой. Но этакого не ожидал. Самое грозное оружие, которым Орда побеждала всех, с которым Чингисхан прошел от далекого Ольнонского бора сквозь страну Хань, поверг империю, поверг Хорезм, а хан Бату дошел до Адриатического моря, грозное оружие, которое убивало, секло врагов до рукопашного боя, которое терзало тело врага до того, как он поднял меч,— ордынский лук оказался бессильным.