Страница 93 из 99
«Единственная вещь, которой я боюсь, — это быть деятельным».
«Человек, знающий тао, не говорит: тот, кто говорит, не знает тао; человек, который знает тао, замыкает свои уста, он закрывает уши и глаза, он пода вляет свою деятельность, он отрешается от всех связей, он умеряет свой свет, он уподобляется идиотам:
тогда можно сказать, что он похож на тао; он недоступен для милости и для немилости, для выгоды и для убытка, для чести и бесчестья, поэтому-то он и есть самый почетный человек во всей вселенной».
«Тот, кто знает тао, не может быть ученым, а тот, кто учен, не знаеттао».
«Если человек избавится от света ума, то он может стать свободным от всякой немощи».
«Откажись от ученья и избавишься от печали».
«Когда люди потеряли тао, они приобрели добродетель; потеряв добродетель, приобрели человеколюбие; потеряв человеколюбие, приобрели справедливость; потеряв справедливость, приобрели вежливость; потеряв вежливость, приобретают насилие».
«Если вы откажетесь от мудрости и бросите благоразумие, то народ станет во сто крат счастливее; если вы откажетесь от человеколюбия и бросите справедливость, то народ вернется к сыновнему благочестию и к родительской любви; если вы откажетесь от уменья и бросите приобретенье, в народе исчезнут воры и разбойники».
«Если бы я управлял народом, то я заставил бы его вернуться к употреблению тесемок с узлами».*
«Мудрый и святой человек постоянной всячески заботится о том, чтобы сделать народ вполне невежественным и лишенным желаний. Он старается, чтобы люди знающие не смели действовать, он ко всему прилагает бездействие, и тогда все управляется самым лучшим образом».
«Все вещи на свете родились из бытия, само же бытие родилось из небытия».
«Разрушение в небытие — вот движение тао, немощь — вот действие тао».
«Тао есть пустота».
В другом духе настроение «безусловного пессимизма» выражено в древнескандинавской мифологии, известной нам по собранию песен «Старшей Эдды»
(160). Там (и особенно в песне «Прорицание Вельвы») мы видим картину мира, где правят боги, олицетворяющие силы порядка и жизни, а стихийные и разрушительные начала, воплощенные в Волке, сыне Локи, скованы волшебной сетью. Но в назначенный час Волк вырывается и пожирает солнце, мировой Змей подымается со дна океана и побеждает бога Тора. По морю плывет корабль, построенный из ногтей мертвецов: он везет великанов, вступающих в бой с богами. Все люди гибнут, небо раскалывается, земля тонет в море, и звезды срываются с неба. (Заключительные строфы этой песни, рисующие рождение нового мира, столь резко расходятся с остальным ее содержанием, что кажется правдоподобным мнение тех исследователей, которые видят в них позднейший текст, возникший, быть может, под влиянием христианства.)
Возвращаясь к статье Соловьева о пессимизме, мы находим там среди европейских представителей этого течения — Шопенгауера и Гартмана. Шопенгауер считает основной, не сводимой к другим, сущностью мировую волю. Но одновременно всякая воля есть хотение, не удовлетворенное, раз оно стимулирует проявление воли, а значит — страдание. Единство мира постигается в сострадании, которое, углубляясь, ведет к постижению мира как постоянного страдания.
«Воля теперь отвращается от жизни. Человек достигает состояния добровольного отречения, резиньяции, истинного равнодушия и совершенного безволия. Его воля обращается, не утверждает более его собственное, в явлении отражающееся, существо, а отрицает его»*
Целью этого процесса является Ничто, достигаемое через свободный отказ от воли.
«Нет воли — нет представления, нет мира. Перед нами, конечно, остается только ничто. Но то, что противится этому переходу в ничтожество — наша природа — есть ведь только эта самая воля к существованию, составляющая нас самих, как и наш мир. Что мы так страшимся ничтожества или, что то же, так хотим жить — означает только, что мы сами не что иное, как это хотение жизни, и ничего не знаем, кроме него. Поэтому то, что останется по совершенном уничтожении воли, для нас, которые еще полны волей, есть, конечно, ничто; но и наоборот, для тех, в которых воля обратилась и отреклась от себя, для них этот наш столь реальный мир, со всеми его солнцами и млечными путями — есть ничто».
К этой концепции Гартман добавляет идею, что мировой процесс начался первичным неразумным актом воли и состоит в постепенной подготовке уничтожения действительного бытия. Его целью является возвращение в небытие, осуществляемое коллективным самоубийством человечества и уничтожением мира, для чего развитие техники дает соответствующие возможности.
Понятие Ничто, пришедшее в философию из богословия через систему Гегеля, играет в ней в течение XIX в. все большую роль, чтобы в XX в. стать одной из немногих центральных философских концепций. Например, Макс Штирнер заканчивает свою знаменитую книгу «Единственный и его собственность» словами:
«Я — собственник моей мощи, и только тогда становлюсь таковым, когда я сознаю себя Единственным. В Единственном даже собственник возвращается в свое творческое ничто, из которого он вышел. Всякое высшее существо надо мной, будь это бог, или человек, ослабляет чувство моей единичности, и только перед ослепительными лучами солнца этого сознания бледнеет оно. Если я построю свое дело на себе, Единственном, тогда покоится оно на преходящем, смертном творце, который сам себя разрушает, и я могу сказать: Ничто — вот на чем я построил свое дело»
Однако свое уникальное положение Ничто завоевало в рамках современного экзистенциализма в особенности у Хайдеггера и Сартра. Хайдеггер считает, что индивидуальность человека гибнет в нивелировке и усредненности, выражаемой непереводимым немецким словом man, которые создает общество. Единственной истинной индивидуальностью является смерть, всегда смерть определенного человека, в которой его ничто не связывает с другими. Поэтому подлинное существование человек может обрести лишь в жизни на грани смерти, только в такой жизни, которая является бытием-к-смерти (162, с. 144 и далее). Бытие всякой индивидуальности является, с его точки зрения, всего лишь Noch — nicht (еще не…), как бы периодом несозревшей смерти (162, с. 244). Это касается и бытия вообще, бытие — это ничто, а ничто — само бытие (163, с. 104). Ничто — это граница бытия, определяющая его смысл. Для Хайдеггера ничто — очевидно, активная сила, ибо оно действует, «ничтожествует»
(Das Nicht nichtet). Оно определяет смысл истории, выявляющийся при попытке преодоления бессмысленности бытия и прорыва в ничто.
Центральной категорией является Ничто и в основной философской работе Сартра «Бытие и Ничто».
Именно Ничто связывает сознание и бытие. Оно есть основное свойство сознания:
«Сознание — это такое бытие, для которого в его бытии существует сознание небытия его бытия»
Сознание проникает в толщу бытия и, как червь в яблоке, выгрызает в нем пустоту. Так как лишь человек стремится сознательно к разрушению, то он и является носителем Ничто.
«Человек — это то существо, посредством которого Ничто входит в мир»
«Ничто столь тесно связано с человеком, что, согласно Сартру, человеческое бытие-для-себя также является одним из проявлений Ничто»
«То бытие, через которое Ничто входит в мир, должно быть его собственным Ничто»