Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 13

Великий Маэстро

Я шел куда глаза глядят, пока не услышал сладкий голосок:

— Не ищешь ли работы, мальчик?

На пороге розового домика с голубой черепичной крышей стоял красноносый толстяк с розовыми щечками и желтыми глазами.

Он распахнул дверь, и я увидел голубой рояль с откинутой крышкой.

— Если ты выдержишь испытание, то станешь учеником удивительно и поразительно Великого Маэстро, то есть моим учеником, — сказал он, когда я сел на розовый стул перед голубым роялем. — Чтобы достигнуть этого величайшего счастья, тебе придется исполнить изящнейшую пастораль, сочиненную мною. Ты должен двадцать раз нежнейше, пианиссимо, коснуться белых клавишей, а потом десять раз сильно, крещендо, ударить по клавишам черным. Начинай!

Я трогал белые клавиши, а Маэстро, наклонив голову, шептал:

— Сладко! Сладенько! Сладчайше! Наиусладительно!.. Нежно! Нежненько! Нежнейше!.. Умилительно! Наиумилительнейше! Сверхумилительно!

Иногда он мурлыкал под нос:

Где я слышал эту песенку?

Маэстро легко ударил золотым камертоном по крышке рояля.

— Так… Так… Еще усилие, и ты станешь любименьким учеником удивительно и поразительно Великого Маэстро. Так…

В это время мимо окна прошла — или пролетела — Принцесса. Вместо того, чтобы двадцатый раз пианиссимо коснуться белых клавишей, я быстро — виво, даже вивиссимо — выскочил из розового домика Маэстро.

— Куда ты? — крикнул он.

Но что мне было до розового Маэстро, до всех маэстро на свете: ведь впереди шла Принцесса.

Над золотой ее головой летел тот самый Голубь.

— Пожалуйста, пожалуйста, не исчезайте, иначе я умру, — сказал я вслед девушке.

Вот теперь она улыбнулась.

А может быть, она высунула язык, или показала нос, или состроила гримасу, став еще прекраснее.

Взглянув на меня, она сказала:

— Когда взойдет луна, приходи к большому дубу на опушке леса, мой мальчик! Повернись спиной к луне, закрой глаза и отмерь двадцать шагов от дуба к опушке леса, а после десять шагов от опушки к дубу.

Она исчезла.

Наступила ночь, поднялась луна. Я сделал все как велела Принцесса, но не увидел ее.

Издали донесся насмешливый голос.

— С закрытыми глазами счастья не поймать, мой мальчик! Ах, я приказала?! Что ж, ты всегда будешь делать только то, что приказывают? Прощай и не ищи меня.

Сквозь слезы я увидел: через серебристый столб лунного света пролетел Голубь. Со спины его спрыгнул крошечный гном в красном колпаке.

Глава вторая

Я СТАНОВЛЮСЬ УЧЕНИКОМ СКАЗОЧНИКА

Метр Ганзелиус

— Перестань реветь, — донеслось откуда-то снизу. — Пф-пф, только что выплыл из одной слезы, как меня накрыла вторая.

Я сдержал слезы.

— Пф, так-то лучше…

Я не мог разглядеть гнома среди травы и, сознаюсь, крайне невежливо окликнул его:

— Эй, где вы там?

— Лучше все-таки называть меня не "эй, вы", а метр Ганзелиус, как это принято, и не одну тысячу лет, среди всех фей, людей и волшебников, с которыми я поддерживаю знакомство.

— Простите, метр Ганзелиус, — с раскаянием сказал я.

— Раскрой ладонь, — приказал метр Ганзелиус, нетерпеливо выслушав извинения. — Нет, держи ее прямо.

Трава зашевелилась, и на ладонь вспрыгнул маленький гном с темными глазами и седой бородкой.

На плечах у него был синий плащ. На кожаном поясе висела шпага. В левой руке он держал красный колпак с кисточкой. Остроносые штиблеты с загнутыми носками светились зеленым светом.

Он часто, всей грудью вдыхал воздух и при этом увеличивался, увеличивался, но так, что не менялась ни одна черточка лица.

Поклонившись, Ганзелиус взмахнул плащом и спрыгнул к подножью дуба. Светящиеся штиблеты, как светляки, прочертили след в темноте.

— Значит… значит, вы пустой? — растерянно спросил я.

— Я — воздушный человек, — ответил гном. — В молодости, когда я был кузнецом и весил десять пудов да еще четыре фунта, мне тоже случалось путать п у с т ы х людей, которых множество, с людьми в о з д у ш н ы м и, так редко встречающимися.

Он смотрел на меня снизу вверх как бы с некоторым сожалением.

Теперь я понял, что чувствовал этот строгий спрашивающий взгляд и прежде, когда метр Ганзелиус пролетал мимо на своем голубе. Взгляд человека, дорого заплатившего за то, чему научила его жизнь.

Отец идет с сыном и думает, как оберечь его на долгом пути. Он кладет в руку ребенка кошелек с золотом, или с серебром, или с медью. Золото, серебро и медь тем и отличаются от мудрости, что их можно отдать сыну и другу.

Они отличаются от мудрости и от любви, которая не бывает ни золотой, ни серебряной, ни медной, а только настоящей или поддельной.

Это поучение метра Ганзелиуса, как и другие его уроки, я услышал и записал в тетрадку не в ту ночь, а много позже…

— Я знал твою бедную матушку, когда она была еще девочкой, и, конечно, не мог позволить колдуну Турропуто преследовать тебя.

— Турропуто?! Я не видел Турропуто…

— Нет, ты видел его! Он превращался то в старушку, которую ты встретил в лесу, то в Портняжного Мастера, то в Маэстро. — Он злой и сильный колдун! В одиночку я бы с ним не справился и попросил Принцессу помочь мне. Восьмисотлетнее знакомство позволяет рассчитывать на небольшие услуги.

— Принцессе восемьсот лет? — воскликнул я, удивленный и огорченный.

— Мы познакомились с Принцессой восемьсот лет назад, когда она праздновала свой двухсотый день рожденья, — ответил метр Ганзелиус, — Турропуто ворвался во дворец, унес Принцессу в поле, закружил в ледяной вьюге, и, если бы она не увидела окна кузницы — счастье, что я заработался до ночи, — кто знает, что случилось бы с ней… Мы отогрели ее у горна, только сердце у бедной девочки осталось наполовину замерзшим. Может быть, оно еще оттает?! Пока человек жив, нельзя терять надежды. А Принцессе только тысяча лет.

Взглянув в глаза и угадав мои мысли, Ганзелиус грустно проговорил:

— Любимая, сынок, не бывает ни золотой, ни серебряной, ни медной, ни красивой или некрасивой, ни молодой или старой, а только л ю б и м о й.

Лунные человечки

Мы шли по тропинке среди луга, метр Ганзелиус впереди, а я, его ученик — ведь с этой ночи я стал его учеником, — за ним.

Я спросил метра Ганзелиуса:

— Почему же такой знаменитый и могучий колдун ненавидит обыкновенного мальчишку?

— Турропуто ненавидит всех, — ответил метр Ганзелиус. — И он поклялся отобрать у тебя матушкино наследство.

— Узелок и вправду волшебный?

Учитель молчал.

Потом, через много дней, он продиктовал мне, а я записал в тетрадь его слова:

Как оно появляется в мире — «волшебное»? Когда умирала твоя матушка, на ее подушку угольком упала последняя в ту осень падающая звезда. И твоя матушка раздувала ее, пока было в груди дыхание, чтобы она светила сыну.

Так он стал волшебным, уголек, который не гаснет.

И когда твоя матушка все смотрела и смотрела на ключик, пока не закрылись навсегда ее глаза и загадывала одно-единственное желание: пусть в самую трудную минуту этот ключик спасет ее сына, тогда ключик стал волшебным.

Только так появляется на свете то, что люди называют волшебным…

…Луна поднялась высоко над горизонтом, было тихо.

Метр Ганзелиус все уменьшался, и снова стал таким маленьким, что я с трудом мог разглядеть его среди травинок.