Страница 119 из 141
Было решено прижать к ногтю и Запорожскую Сечь, центр притяжения всех недовольных и беглых. Ведь морские походы казаков провоцировали удары турок и татар. Пока они обрушивались на вольных малороссов, это не очень волновало магнатов. Но когда Украина превратилась в их владения, набеги сулили прямые убытки. Панам было выгоднее, чтобы Владислав покупал мир с ханом ежегодными “подарками”-данью — она выплачивалась из казны, а не из их кармана. А на войну пришлось бы раскошеливаться. И война гипотетически могла способствовать “усилению” короля. Поэтому на Днепре началось строительство крепости Кодак, перекрывавшей казакам выход к морю.
Запорожцы расценили это вполне правильно — как конец своих вольностей. Несколько раз хитрили, просачиваясь в море обходными маршрутами. А в 1635 г. гетман Сулима, возвращаясь из похода, неожиданно напал на Кодак, взял его и уничтожил весь гарнизон. Что послужило сигналом к восстанию по всей Украине. Но опять сказалась рознь между запорожцами и повстанцами с одной стороны — и реестровыми казаками. Все еще не терявшими надежд, что их уравняют в правах со шляхтой. Они схватили Сулиму и выдали полякам. Гетман был казнен. Лишившихся руководства повстанцев разгромили. А расчеты реестровых, что их верность оценят должным образом, не оправдались — их всего лишь похвалили. Дескать, исполнили долг, ну и ладно. И на Украине принялись закручивать гайки с новой силой…
В общем внешнеполитическая обстановка снова выглядела примерно так же, как перед Смоленской войной. Шведы и турки — “друзья”, в Польше разлад. Но из уроков войны правительство Черкасского сделало выводы. И курс России резко изменило. Шведам больше не верили. Знали, что Оксеншерна — враг русских. Что его цель — взаимное ослабление Москвы и Варшавы. Вероятно, знали и то, что он двурушничает, поддерживая связи не только с Францией и протестантами, но и с Габсбургами. Возникали серьезные опасения, что, не преуспев в Германии, он может перенацелить агрессию на русские северо-западные земли. И именно из-за этого солдатские полки было решено разместить на шведской границе. Отношения со Стокгольмом сохранялись по-прежнему вежливые, но в европейской войне правительство заняло строго нейтральную позицию и от попыток вовлечь Россию в новые конфликты уклонялось. Мало того, стало наводить контакты с Данией — противницей шведов на Балтике. И датчане, несмотря на прошлые взаимные трения, не преминули принять протянутую руку, последовал обмен посольствами.
Была пересмотрена и политика в отношении Турции. Имело ли смысл поддерживать “дружбу” с государством, договоры с которым ничего не стоили, и способным в критический момент вместо помощи ударить в спину? Или попустительствовать ударам со стороны своего вассала? А допускать на Северный Кавказ татарскую орду, которая вдобавок своим рейдом разорит закавказские регионы, важные для персидской торговли, и испортит отношения с шахом, было совершенно не в интересах русских. И Кантакузин на свои просьбы получил решительный и однозначный отказ. Правда, его тоже продолжали хорошо принимать, учтиво раскланиваться, но о прежней близости не могло быть и речи.
Поскольку главный вывод из событий 1632-34 гг татарам и туркам не очень понравился бы. Прежде, чем когда-либо в будущем вести войны с Польшей или, к примеру, со Швецией, следовало понадежнее укрепить слишком уж уязвимые южные рубежи. И правительство задумало грандиозную по своим масштабам операцию, способную дать политический и хозяйственный выигрыш, вполне сопоставимый с крупной победоносной войной. Старая система оборонительных “засечных черт” России проходила по линиям Болхова — Белева — Одоева — Крапивны — Тулы — Венева — Рязани. И Скопина — Ряжска — Шацка. Южнее располагались в основном города-крепости. Откуда можно было выслать войска на перехват небольших татарских отрядов и где можно было отбиться от крупной орды. А люди селились и земли распахивались только в непосредственной близости от крепостей, чтобы при первом же сигнале опасности укрыться за их стенами.
Теперь же возник план построить новые “засечные черты” на 200–400 км южнее прежних, по линии Ахтырка — Белгород — Новый Оскол — Ольшанск — Усмань — Козлов — Тамбов. На пути татарских набегов встала бы еще одна сильная преграда. Появлялась возможность освоить огромные площади плодородных земель, значительно увеличить производство зерна, а значит, и доходы казны. И усилить армию, “испоместив” новыми землями дополнительные контингенты дворян, детей боярских, казаков. И хотя формально Россия при этом оставалась в рамках своих границ, реально она переходила в наступление. Делала большой шаг на юг, в “Дикое Поле”. И уже сама создавала угрозу Крыму. В 1635 г. начал строиться г. Тамбов, которому предстояло стать узловым пунктом новых оборонительных систем.
37. ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Представления о России XVII в. будет неполным, если не упомянуть бурную “деловую жизнь”. Швед Кильбургер писал, что русские “от самого знатного до самого простого любят коммерцию”. Действительно, в отличие от Франции или Испании, где дворянам запрещалось заниматься торговлей и промыслами, и от Голландии с Англией, где эти занятия монополизировала господствующая верхушка, на Руси торговали все. Крестьяне, посадские, служилые, духовенство, бояре и даже сам царь (хотя, конечно, знать делала это не лично, а через своих приказчиков). И если в западных странах действовали многочисленные таможенные барьеры на границах княжеств, епископств, городов, провинций, в нашей стране таковых тоже не было. А в результате в конце XVI — первой половине XVII в. сложился единый всероссийский рынок (до чего ох как далеко было, например, той же Франции, где внутренние таможенные тарифы составляли до 30 % стоимости товара).
Уже существовала товарная специализация различных областей, прочно связанных друг с другом. Москва поставляла изделия скорняков, сукноделов, оружейников, золотых дел мастеров, Подмосковье — овощи и мясо, масло шло из Среднего Поволжья, рыба — с Севера, из Астрахани и Ростова, изделия кузнецов — из Серпухова, Тулы, Тихвина, Галича, Устюжны, кожа — из Ярославля, Костромы, Суздаля, Казани, Мурома. На деревянных изделиях специализировалось Верхнее Поволжье, на каменном строительстве — артели из Пскова и Новгорода, на плотницкой работе — артели с Севера. Ткацкое производство развивалось в Москве и Ярославле, Псков поставлял продукцию из льна и пеньки, Вязьма — сани, Решма — рогожи. Из Сибири шли меха (доходы от Сибирского приказа составляли 12 % бюджета). А из Астрахани, кроме рыбы и икры, везли продукцию виноградарства, виноделия, садоводства, бахчеводства. Иностранцы восхищались тамошним виноградом, грецкими орехами, дынями, арбузами, айвой, гранатами, персиками, абрикосами — “лучших мы не находили даже в Персии”(Олеарий).
Крупнейшим центром торговли была, естественно, столица. Кильбургер писал, что “в городе Москве помещается больше торговых лавок, чем в Амстердаме или хотя бы в ином целом княжестве”. Функционировали обширные постоянные рынки в Китай-городе, Белом городе, Земляном городе. Свои рынки были во всех других городах, а их в России к середине XVII в. насчитывалось 923. Расцвела ярмарочная торговля. В XVI в. действовала ярмарка в Холопьем городке на Верхней Волге, а в 1620-х гг она переместилась в г. Макарьев, и возникла знаменитая Макарьевская ярмарка, существующая и поныне — переехав в Нижний Новгород. Оборот Макарьевской ярмарки достигал 80 тыс. руб. Весьма значительными ярмарками были Архангельская, Тихвинская, Свенская (под Брянском). Тихвин, например, вел торговлю с 45 городами. В Верхотурье была организована зимняя Ирбитская ярмарка, связанная с Макарьевской, на нее собирались до тысячи купцов. А летом сибиряки ездили на Ямышевскую ярмарку, возникшую у соляных промыслов.
Причем Павел Алеппский не без зависти сообщает, что “торговля московитов деспотичная, это торговля сытых людей” — в Османской империи, откуда он приехал, тоже было много базаров. Но там для мелких торговцев продать хоть что-нибудь означало обеспечить кусок хлеба себе и семье. Перед русскими проблема так не стояла, и “говорят они мало, как франки” — не нравится цена, ну и иди своей дорогой. Павел Алеппский передает и слова салоникского еврея, принявшего крещение и жившего в России, “что евреи превосходят все народы хитростью и изворотливостью, но что московиты и их превосходят и берут над ними верх в хитрости и ловкости”. Впрочем, иностранцы отмечали и высочайшую честность русских. Олеарий упоминает, как рыбаку на Волге по ошибке переплатили за улов 5 коп. Он пересчитал и вернул лишнее. Пораженные таким поведением немцы предложили ему взять сдачу себе, но он отказывался от не заработанных денег и взял только после неоднократных просьб.