Страница 25 из 30
После гибели предводителя стали уезжать дворяне. Основой ополчения остались казаки. Между тем к полякам подошло подкрепление, свежий корпус Сапеги. Он прокатился по Руси, отметившись страшными зверствами. Людей сжигали, сажали на кол, рубили руки, ноги, женщинам резали груди. Набрав обоз продовольствия, корпус ударил на осаждавшим извне, гарнизон Москвы предпринял вылазку изнутри, и кольцо было прорвано. С этого момента полной блокады больше не было. У казаков не хватало для этого сил, они осаждали Москву только с востока и юга. Но не ушли, обосновались капитально. Понастроили острожки, соорудили «лавы» — наплавной мост через Москву-реку. А 15 сентября установили батарею мортир и стали обстреливать Китай-город калеными ядрами. Одно попали в сарай с сеном, и заполыхало. Защитники бежали в Кремль, а казаки полезли на стены. Но и сами не смогли продвинуться из-за пожара, охватившего весь Китай-город. А потом оккупанты согнали их со стены огнем артиллерии.
Однако выжгли Китай-город очень кстати. К Москве из Смоленска вел войско литовский гетман Ходкевич. Теперь же оказалось, что в столице ему разместиться негде. Ходкевич хотел было решить проблему иначе — уничтожить казаков. Вывел 10 тыс. воинов и атаковал острожки у Яузы. Но не тут-то было. Казаки уклонялись от рукопашной и осыпали врага пулями из-за укреплений, из-за торчавших на пепелищах печей. Конница на пожарище не могла развернуться, а пехота в атаках несла большие потери. Когда же поляки стали отступать, казаки нанесли контрудар, отсекли часть неприятелей, загнали в Яузу и перебили. И Ходкевич, потерпев поражение, разделил свои силы. Часть войска оставил в Москве, а сам ушел собирать припасы. Пошла затяжная тяжелая война. Казаки вели кровопролитные бои за овладение отдельными укреплениями, узлами обороны. А Ходкевич несколько раз прорывался с обозами, сменял гарнизон.
Россия лежала в полном развале. Ее уже опустошали все кому не лень — поляки, литовцы, шведы, украинцы, татары, разбойники. Но все шире разворачивалась народная борьба. Отряды партизан — «шишей» нападали на оккупантов. А в Нижнем Новгороде Минин и Пожарский стали формировать Второе земское ополчение. Когда об этом узнали поляки в Москве, они обвинили во всем Гермогена. Кричали на него, что это он мутит народ своими призывами. Требовали написать увещевание о роспуске ополчения. Патриарх-казак ответил: «Да будет над ними милость от Бога и от нашего смирения благословение, а на изменников да излиется от Бога гнев, а от нашего смирения да будут прокляты в сем веке и в будущем». 17 февраля патриарха не стало. Поляки уморили его голодом. Впоследствии Православная Церковь причислила его к лику святых.
Создание второго ополчения встревожило и Заруцкого. Он фактически подмял Трубецкого и совсем занесся. Сам себя наделял поместьями и вотчинами, вел игру в пользу Марины и «воренка». Нижегородцев воспринял как угрозу своему положению и планам, и стал рассылать отряды для занятия городов, чтоб не отошли к Пожарскому. Да только казакам «воренок» был абсолютно не интересен. Они были сбиты с толку. Не знали, на кого же ориентироваться. А в Пскове в это время появился Лжедмитрий III — Матюшка Веревкин. И когда в подмосковные таборы пришло его воззвание, казаки забузили и присягнули ему — по крайней мере не иноземец. Заруцкий возражать кругу не посмел. А перед Пожарским встал трудный выбор. Объединяться с Заруцким и сторонниками «вора» было нельзя. И развязывать очередную междоусобицу он не хотел. Поэтому дошел только до Ярославля и остановился, собирая силы и формируя армию.
Лжедмитрия III быстро скинули сами же казаки. «Царь» оказался еще тот. Обобрал псковскую казну, бражничал, слуги хватали на улицах баб и тащили ему «на блуд». В мае 1612 г. его свергли и взяли под стражу. Трубецкой начал переговоры об объединении с Пожарским. Заруцкий же сделал последнюю попытку удержать лидерство в освободительном движении. Решил взять Москву до прибытия Пожарского и бросил все силы на общий штурм. Он захлебнулся в крови. Авторитет атамана падал. К казакам поступали сведения об отличной организации в Ярославле, о четком снабжении и выплатах жалованья. К Пожарскому начали уходить земские ратники, часть атаманов со своими станицами.
И Заруцкий не остановился перед попыткой физически устранить «конкурента», подослал для этого в Ярославль казаков Стеньку и Обрезка. Но и охрана Пожарского состояла из казаков [173]. И когда в толпе на площади было предпринято покушение, казак Роман получил удар ножом, предназначенный князю. Убийц поймали, на допросе они выдали «заказчика». Заруцкий лихорадочно заметался в поисках выхода. Поляки, зная о его проблемах, направили к нему гонцов, переманивая на свою сторону. Но эти контакты получило огласку — гонцов опознал поляк, служивший у русских. Положение Заруцкого стало совсем шатким, и когда в июле к Москве начали прибывать авангарды Второго ополчения, он приказал казакам сниматься и уходить. Послушались его лишь 2 тыс., в основном всякий сброд, а донские казаки, 3–4 тыс., остались с Трубецким.
У Пожарского было около 10 тыс. ратников, и Трубецкой предлагал объединиться. Но командование Второго ополчения опасалось, что дух казачьей вольницы ослабит дисциплину. И расположило войско в западной части города, а казакам выделило для подкрепления 5 сотен конницы. Врага опередили всего на день. К Москве опять шел Ходкевич с большим обозом продовольствия. Он тоже получил подкрепления — венгерскую и немецкую пехоту, запорожцев Ширяя и Наливайко. У Ходкевича набралось 12–14 тыс. воинов, да гарнизон Москвы составлял 3,5 тыс. (причем польские данные учитывали только «рыцарство», а каждый шляхтич имел 2–3 вооруженных слуг) [75]. Битва началась 22 августа. Поляки атаковали позиции Пожарского, а гарнизон предпринял вылазку. Его крепко побили и загнали назад. Но части Ходкевича теснили русских, стали одолевать. Трубецкой стоял в бездействии за Москвой-рекой, не отпускал и сотни, присланные от Пожарского. Но когда враг прижал к берегу отряд русских, и они, спасаясь вплавь, появились в Замоскворечье, командиры сотен сами ринулись в бой. Атаман Межаков крикнул Трубецкому: «От ваших ссор только гибель чинится Московскому государству» — и с четырьмя сотнями казаков тоже бросился через реку. Получив фланговый удар, поляки отступили.
После этого Ходкевич перегруппировал силы, решил прорваться с юга. Дорогу через сожженное Замоскворечье перекрывали два острожка, со стороны Кремля — у церкви св. Георгия, и с внешней стороны у церкви св. Климента. Ночью изменник провел 600 гайдуков через посты, и они захватили внутренний, Георгиевский острожек. А 24 августа поляки нанесли двойной удар. Конницу Ходкевич бросил против частей Пожарского, а пехота атаковала оборону Трубецкого. С тыла ударили просочившиеся гайдуки и овладели Климентовским острожком. Дорога к Кремлю открылась, и гетман сразу двинул туда обоз в 400 возов и подкрепления. Но выбитые из острожка казаки засели рядом в кустах и развалинах, к ним подошла подмога. Объехать острожек стороной обоз не мог. А когда враги открыли ворота, чтобы пропустить его, казаки открыли пальбу. Лошади заметались, дорога закупорилась, и казаки ворвались в укрепление. Растянувшийся по Ордынке обоз был разрезан и частью захвачен. А Ходкевич, понеся большой урон, отвел войска и дал им передышку.
В бою возникла пауза. Чтобы узнать о положении в Замоскворечье, Пожарский направил туда нескольких дворян и келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына. Палицын пишет, что в Климентовском острожке увидели «литовских людей множество побитых и казаков со оружием стоящих». Они сказали келарю: «Хотим умереть за православную веру; иди, отче, к нашим братьям казакам в станы и умоли их идти на неверных». Отправившись дальше, Палицын встретил толпу казаков, возвращавшихся с боя в лагерь и вдохновил их вернуться, дав боевой клич «Сергиев». После чего достиг табора и увидел «упрямых», которые пьянствовали и играли в карты. Он и с ними поговорил, и они тоже пошли в бой. Что ж, видимо, Палицын был хорошим агитатором. Но во многом можно усомниться. Это подметил еще Костомаров — что автор приписал только себе решающую роль в исходе битвы [90]. Ведь на самом-то деле казаки выдержали на себе всю тяжесть осады, стояли под Москвой полтора года. У них не хватало одежды, обуви, они голодали — так где же им было спиртное взять?