Страница 76 из 95
Не надо представлять себе красный снег чем-то действительно красным и ярким. С виду это скорее кирпичный, грязновато-вылинявший снег. Но если вы натрете им белый носовой платок, то он окрасится крепко, совсем как от кирпичной пудры, какою чистят кухонные ножи. Давя верхний слой подошвой, вы окрашиваете нижние слои. Дело в том, что красный снег — это особые бактерии кирпично-бурого цвета, которые грибками зацветают на снежной поверхности и придают ей необычный вид. Всегда под этим цветением бактерий, если разгрести поверхностные слои, обнаруживается белизна обыкновенного снега.
Между тем время шло, ветер яростно дул на озеро, облака стали гуще. Курды собрались уходить и нам посоветовали тоже, и когда речь зашла о восхождении на вершину, у нас не оказалось ни одного проводника. Напрасно пытались мы упросить, сулили двойную плату, стыдили и укоряли. Но наши спутники были неумолимы:
— Если бы позднее, через месяца полтора… А в такое время!
— Да какое же время? — упрямились мы. — Солнце высоко, пройти можно, холода лютого нет, впереди — до вечера — восемь-девять часов. Разве не успеем вернуться?
Переводчик добросовестно перевел нам курдский ответ:
— Буран идет. Погляди налево, погляди направо. Когда зайдешь в буран, назад не вернешься.
С этим утешительным ответом курды двинулись вниз. А за ними стали собираться и более благоразумные товарищи. Но два самых стойких «арагазца», — хороший альпинист и охотник Б. да я, поставившие себе задачей добраться до вершины, — настояли на своем. Мы «выделились» из экскурсии на свой страх и риск. Нам отвязали одного ишачка, кинули наши бурки, вьюки, оставили ячменных лепешек. Ослиный погонщик выбрал подветренное местечко, поставил ишака боком, в защиту от невзгод, и тотчас же растянулся на вьюках. Нам предстояло идти, — куда? Курд посоветовал: «Погляди налево, погляди направо».
Стоило поглядеть! Начиналось необычайное зрелище: пляска туманов. То слева, то справа шли на нас кудри, волокна, вихри густой белой ваты. Они вытягивались, принимали всякие очертания, шлепались друг о друга, валились скопом, опять поднимались, потом вдруг, меняя направление, начинали мчаться в другую сторону. То там, то здесь открывался между ними крохотный кусочек Арагаца, освещенный ярким солнцем. Тогда каждый камень на склоне казался близким, и мы снова решали: идем.
Между тем в нашей экскурсии произошла некоторая заминка. Один за другим к нам примкнули еще пять человек, среди них — вторая женщина. Остальные быстро пошли вниз за кочевниками и скоро перекатывающимися точками исчезли из нашего поля зрения. Теперь нам предстояла уже серьезная задача: правильно организовать нашу маленькую укомплектованную группу и обсудить направление, потому что никто из нас никогда на Арагаце не был, ничего о дороге не слышал и должен был при этом надеяться только на себя.
Арагац лежал впереди, съедаемый вспышками тумана, словно гигантскими языками костра, разведенного у его подножья. Он улыбался нам отдельными уголками, но общий очерк его был все же ясен. Справа стояли хребты, казавшиеся более близкими: слева шел пологий и отдаленный подъем, пересекаемый частыми снежными полями.
Кратер вулкана
От озера Кари-лич и до вершины Арагаца остается еще 700 метров (данные по одноверстной карте). Но подъем здесь становится настолько крутым и сложным, что в целом надо потратить на восхождение полтора-два часа и не меньше, а, пожалуй, даже больше — на спуск.
Курды предсказали верно: начинался буран. Он мел вокруг легкими щеточками, щекотал лицо, — снег был твердый и колючий, хотя не крупный. Но солнце продолжало показываться сквозь туман то там, то здесь. Как прольется сквозь облака, так опять станет тепло. Ни высота, ни даже подъем сердца особенно не отягощали; напротив, дыхание стало глубже, полнее, пульс насыщеннее. Холод покалывал, подбадривал. Вершина казалась близкой. Мы пересекали ущелье наискось, пока не подошли к первому снежному полю.
Верхний покров снега, лежащего не гладко, а наподобие застывшего кипятка, крупнозернистой кашей, фирном, обледенел и был отчаянно скользок. Приходилось протаптывать углубление для каждого шага, чтоб не скатиться вниз по льду.
Через час мы поднялись на такую высоту, что уже озеро Кари-лич и горка с дождемером стали казаться крошечными. Когда ветер относил в сторону снег и туман, отсюда можно было видеть почти всю Армению. Она лежала под нами ясная и спокойная, в то время как вершина Арагаца казалась качающейся от беспрерывного вихря облаков.
Теперь предстояло осилить последнюю трудность, — мы вплотную подошли к подъему. Если издалека он нам казался буровато-черным и мы надеялись на обычную гору из земли и колючей растительности, то вблизи вершина Арагаца предстала нам, как и горка возле озера, сплошь состоящею из каменной, россыпи. Говоря об арагацких камнях, я все время употребляла слова «битый камень», «осколки», «плитки», нащупывая верное определение. Но только у самого жерла вулкана природа подсказала мне верное слово — черепки. Дело в том, что каменные россыпи па Арагаце резко отличаются от обычной груды камней, булыжника, гальки, гранита. Каменные породы невулканического происхождения кажутся нам естественными; их очертания, сглаженные временем, ветром, пылью, водой, движением по речному руслу, чаще всего круглы. Совсем не то вулканические осколки. Они имеют вид искусственных, и в сущности они и явились плодом высокого искусства обжига, они прокипели, прокалились, проплавились внутри вулкана и были из него выдуты чудовищной силой газов. Мало того, в проплавке они подверглись химической обработке, влиянию сернистых испарений, всевозможных механических и физических воздействий. Поэтому непосредственные массы лавы, застывшие вокруг вулкана, кажутся чем-то вроде искусственных сплавов, выпущенных из печей, кирпичами, черепицей, той затверделой вековечной глиной, из которой сделаны добываемые в курганах сосуды бронзового века. Сходство удесятеряется и от физического свойства лавы принимать, разбиваясь, острые формы битой посуды, битой черепицы. Края разлома иной раз тонки, как стекло, середина изогнута, тарелкообразна. Представьте себе не один слой такой черепицы, а сотни, тысячи слоев, брошенных друг на друга. Представьте себе целую огромную гору (на час подъема), чей более покатый склон составлен сплошь из груды таких битых черепков, красных и черных, больших и маленьких, подобно тому, как дети делают из бирюлек, маленьких деревянных вещичек, целую шаткую гору на столе. В бирюльках надо жестяным крючком таскать предметы из кучи так, чтоб ни один соседний не сдвинулся. А в горе, на которую нам предстояло взобраться, мы должны были уже не крючками, а ногами и руками орудовать так, чтобы ни один камень не свалился нам на голову, чтобы каменный поток не унес нас вниз, чтобы не получить хорошую каменную градину на затылок или ступню.
Здесь во второй раз наш маленький отряд разделился. Пятеро остались внизу, довольствуясь достигнутой высотой и панорамой Армении, а двое, молодой альпинист Б. и я, упрямо полезли дальше. Это было игрушечное путешествие по бирюлькам. Только во сне переживаешь иной раз подобное, когда снится тебе восхождение по веревочной лестнице, ежеминутно обрывающейся. Конечно, на вершину есть удобная, другая дорога, но мы уже не имели времени ее искать. Добросовестно, как муравьи, переползали мы с камня на камень, синие от крупного града, сменившего наверху снег. Град бил нас по щекам, ветер пронизывал сборную, кое-как обмотанную вокруг тела одежду — свитер, платок, две кофты, одна на другой; холодные слезы, выжимаемые морозом, немедленно склеивали ресницы в ледяные сосульки, — но мы все же долезли до одной из вершин Арагаца (3898 метров) и остановились, оглушенные неистовым воем ветра.
Можно было гордиться: в это время года — середина июля — не так-то легко ступить на вершину Арагаца, осенью легко доступную для любого.
Ни спрятаться от ветра, ни передохнуть от него было негде. Набрав снега, мы пытались согреть его в металлической кружке, чтобы напиться воды. Но крупные снежинки, каждая в градину, не хотели таять ни за пазухой, ни даже во рту, за щекой. Пришлось грызть их зубами и есть.