Страница 73 из 95
Но почему это «семя», то есть вулканическая лава, разливалась неравномерно и какие причины направляли и меняли ее истечение? Лава, извергавшаяся в различные периоды, была неодинакова по составу. Различие в составе влекло за собой и различие в физических свойствах, — иначе сказать, извергаемое обладало далеко не одинаковой способностью застывания, тягучести, растекаемости. В один период извергнутые лавы застыли вокруг кратера сплошным массивом, в другой — они далеко растеклись вниз. Отсюда и групповой характер формы вулкана.
Мы находим на Арагаце пемзу, туф, а в самом кратере огромное количество квасцов. Это значит, что в процессе извержения участвовали газы и под их действием лавы физически перерождались.
Вот что открывают внимательному взгляду материальные отметы, «морщины на челе» Арагаца. По успокоенным очеркам ущелий, по застывшим каменным грудам, по огромной розетке, находящейся над одним из ущелий Арагаца, читают ученые биографию бурную и мучительную. И она оказалась им очень нужной не только для того, чтобы правильно определить происхождение формы Арагаца, но и для того, чтобы отсюда, из этой биографии, спуститься уже к верному пониманию знаменитого наследства вулкана.
Людям, строящим дома из «застывших страстей вулкана», из окаменевшего семени этого грозного земного цветка, очень важно было знать: 1) район и размер распространения туфа, 2) характер его залегания и 3) степень его однородности. Потому что если б артикский туф был в основном не однороден, а разносортен, то и промышленное его значение сильно понизилось бы и добыча была бы сопряжена с кропотливой сортировкой.
Много лет назад, в конце 20-х годов, прослушав лекцию профессора Лебедева о вулкане Арагаце и об артикском туфе, тогда еще только что благодаря усилиям инженера Числиева[154] начинавшем заинтересовывать наши строительные ведомства, я вышла из душного лекционного зала в Ереване на такую же душную июльскую улицу. Истекала духотой летняя ночь. На горизонте, облитый луной, возник легкий кружевной очерк, словно длинная фраза из снега и камня, составленная иероглифами.
Четыре тысячи девяносто пять метров! У многих из нас, прослушавших тогда лекцию, родилась тайная мечта: уйти из этой нестерпимой июльской духоты, уйти в горную свежесть Арагаца, подняться на него, своими глазами заглянуть в кратер. Через несколько дней, в необычное для восхождения время — 14 июля 1928 года, мне удалось выполнить свою мечту. Два десятка лет изменили многое в Армении до неузнаваемости. Изменился и даже отстроился сам Арагац. Но неизменным осталось чувство туриста, — не только месяцы и годы, но десятки и сотни лет это чувство человека, берущего горную высоту постепенно, шаг за шагом, остается все тем же. И я хочу рассказать читателю о тогдашнем своем восхождении на Арагац вместе с двадцатью членами тогдашнего Общества охотников.
Минуя Эчмиадзин, мы доехали до красивой лесной дачи Бюракан, где сейчас построена обсерватория и откуда на рассвете мы должны были выйти пешком. Вокруг нас уже веяло ветром Арагаца. Склоны его надвинулись зелеными луговинами и заслонили горизонт. И вода, которую мы пили, была уже знаменитой арагацкой водой из бесчисленных его подземных родников, пробивавшихся от вершины вплоть до Бюракана.
Мы остановились на ночлег в доме охотника. Это тотчас же угадывалось по великолепному бело-рыжему пойнтеру, беспокойно метавшемуся перед балконом, по ружьям, висевшим на стенах, и по множеству тюфяков, наваленных грудой на балконе, говоривших о частых и многочисленных здесь ночевках. Покуда подъезжали и собирались участники экскурсии, а раньше прибывшие пробовали и готовили ружья, вечер сгустился в чернильно-черную ночь. Хозяйка понесла в сад тюфяки и ковры, чтобы постелить их прямо на земле и дать гостям выспаться под музыку пробегающего через сад арыка. Ковры легли, придавив десятки маленьких, еще теплых от солнца абрикосов, и десятки других, смутно раскачиваемых во мраке на невидимых невысоких деревьях, теплым дождем посыпались уже на готовые постели.
С улицы неслись звуки деревенской ночи вместе с горьким запахом дыма. Пора было лечь, чтобы завтра встать на рассвете. Запасливые погонщики ослов, с которыми мы договорились насчет поклажи, были уже тут, попыхивая в темноте чубуками, набитыми местным табаком.
Это было около четверти века назад. И, прерывая рассказ, переношу читателя в наше время, в осенний вечер 1950 года, когда мы с поэтом Ашотом Граши уже не пешком, а с большим комфортом, по хорошей дороге, на машине подъехали к Бюракану и на фоне темного звездного неба увидели над откосом за высокой оградой странные очертания высокой башни. Замечателен был этот вечер, проведенный нами в гостях у астрономов. Президент В. А. Амбарцумян был в ту пору в Москве. Б. Е. Маркарян был болен и лежал в постели. Нас встретил хозяин комнаты, куда мы постучались обогреться, — товарищ Ватьян. Он быстро зажег, железную печурку, разогрел чай и притащил все, чем был богат, на стол. И разговор, завязавшийся у нас за столом, когда холодный осенний ветер гудел и рвался за дверями, разгоняя тучи, был настоящим звездным разговором. Сперва мы услышали от него немного истории. С 1944 года в Союзе искали наилучшее место для постройки общесоюзной обсерватории. Нужно было южное небо, широкий горизонт, максимум ясных ночей. Подходящие места нашли в Крыму и здесь, в Бюракане. В Крыму начали строить общесоюзную, а здесь республиканскую. Первая очередь в 1950 году уже заканчивалась, — были готовы центральное здание, все лаборатории и рабочие комнаты, зала обсерватории, библиотека, две башни средних размеров, три павильона для маленьких телескопов, специальная радиолаборатория и т. д. Во вторую очередь вошли — большая башня, гостиница, еще один жилой дом. Сейчас работают три зеркальных телескопа, два астрографа (для фотографии неба), небулярный спектрограф (для изучения тумана) — по своей мощности рекордный у нас, отечественной марки; еще один такой же в Крыму…
Телескопы — на верхней открытой площадке башни. Можно представить себе, как в ветреные, морозные зимние ночи наши астрономы стоят, ничем от ветра и холода не защищенные, часами на этой площадке, припав к телескопу. Каждый специалист любит свое дело. Но то, что мы тут услышали, открыло нам, писателям, такую форму любви к своей специальности, какой мы еще нигде и никогда не встречали.
К концу экскурса в историю неожиданно пришел Б. Е. Маркарян. Он не вытерпел и, услыша о приезжих, забыл о своем гриппе. Но первая половина разговора, когда оба астронома, начав с азбуки, рассказали нам, двум невеждам, о тех больших работах, которые тут ведутся, была для нас менее интересна, чем вторая часть. О ней читатели знают в общих чертах из напечатанных материалов и статей В. А. Амбарцумяна. А вот для второй половины разговора мне хотелось бы найти яркие слова, чтобы передать читателям силу полученного впечатления.
Работе астронома нужна ночь; когда все засыпает на земле, для него оживает небо. И он идет в тишине к месту своей работы, по винтовой лестнице, вверх и вверх, пока не выйдет на открытую площадку. Представив себе «рабочее место» и «рабочие часы» астронома, я, сама не знаю почему, вдруг спросила: «А вам не снятся эти звезды, когда вы, наконец, засыпаете?» Оба астронома переглянулись. И тут мы услышали долгий, совсем не обычного типа, рассказ:
— Если вы увидите астронома за работой, вы сами поймете, снятся ли ему звезды. Трудно описать, где каждую ночь блуждают наши глаза. Навели телескоп на Плеяды, там видим массу звезд неслыханного разнообразия. Яркие и слабые, среди них разноцветные; яркие выделяются, как алмазы. Когда в лесу много цветов, это дает эстетическое наслаждение, — а тут наслаждения больше, гораздо больше, оно такой силы, что превышает страсть и достигает страшного. Навели телескоп на созвездие Ориона — масса ярких звезд, окутанных газовой туманностью Ориона, которая представляет исключительный и художественный и научный интерес. Или еще. В созвездии Персея выделяется светлое пятнышко, его можно увидеть простым глазом, — это двойное звездное скопление, каждое из которых состоит из сотен звезд. Как сияет, как играет, как действует само это количество — описать невозможно. Для астронома требуются железные нервы. Если иметь слабые нервы и слабый характер, то можно не только «сны видеть», но и с ума сойти. Есть астрономы, заболевшие, не в силах этого вынести. К счастью, в нашей работе есть и формальная часть, и она успокаивает, дает возбужденным до невыносимости нервам как бы разрядку: это когда мы начинаем переходить от образа, от созерцания к числам, к формулам, садимся в комнате за письменный стол для обработки материалов.
154
См. интересную работу инженера Д. Г. Числиева «Артикские туфовые строительные лавы». Труды Института прикладной минералогии, М. 1930. В этом труде дается характеристика туфовых лав Армении, описываются организация добычи армянского туфа, виды его применения в строительстве и освещается экономика его использования.