Страница 59 из 95
В том же здании расположен другой музей, Художественный, точнее Музей изобразительных искусств. И, вступая туда, вы в первом же зале получаете яркое впечатление от его большой и серьезной ценности.
Приезжие гости, видя новую, Советскую Армению, обычно поражаются экономическими переменами в ней. Вместо древней сохи, в которую впряжено было несколько пар волов, ходит трактор по выхоленным полям; передовые колхозные формы возделывания земли, новые, никогда здесь не виданные раньше культуры; вместо ремесленных лавочек вокруг грязного базара — огромная, мощная промышленность на собственной электроэнергии, целые комплексы заводов: химических, машиностроительных, механических, пищевых, текстильных; вместо старого «глхатуна», черной норы в земле со входом, подпертым двумя очищенными от сучьев кривыми стволами, — двухэтажные каменные дома колхозников, обставленные по-городскому.
Но другую перемену, внутреннюю перемену, о которой можно тома написать, потому что она касается не только материального бытия народа, но и философии этого бытия, — народного самосознания, того, как сам народ осознал себя, нельзя понять поверхностным осмотром страны. Эту перемену надо пережить и почувствовать в ее народной жизни, в ее общественных, государственных и культурных учреждениях и, между прочим, в том музее, куда мы сейчас вошли с читателем.
До Октябрьской революции Армения, страна древнейшего прошлого, неисчислимых, накопленных в веках ценностей, не имела никаких музеев. Это не значит, что она не имела экспонатов для музея. Нет, они имелись в большом количестве. Десятки лет велись раскопки и выкапывались экспонаты археологии. Целый средневековый город Ани выкопал Н. Я. Марр. Описывались архитектурные памятники, издавались альбомы. Кустари делали ценнейшие изделия из серебра, ткали ковры; художники-армяне рисовали; большим мастером, заполнившим картинные галереи царской России и широко известным за ее пределами, был старый маринист, крымский армянин Айвазовский; крупным художником, чьи яркие полотна покупали коллекционеры Европы и Америки, уже был Сарьян. Знали и других мастеров, работавших то в Москве, то в Париже, то в глухих городках провинциальной России, — Суреньянца, Башиджагяна, Фетваджана, Терлемезиана, Агаджаняна… И при всем обилии этих работ не было искусства Армении. При всем обилии экспонатов их нельзя было видеть вместе. Знаменитая колесница бронзового века, вырытая Е. Лалаянцем, стояла у него на квартире в Тбилиси, в комнате, превращенной в «этнографический музей»; город-музей Ани лежал за несколько километров от захолустной станции Ани, на самой турецкой границе; кустари жили в Ване, в Ахалцихе, в городах русских, грузинских, турецких, персидских; картины больших художников плыли за моря и океаны, уходили в особняки богачей, разбредались по десяткам пинакотек.
Было, правда, место, где предметы армянского мастерства собирались и хранились на родной земле и как свое национальное сокровище. Старый Эчмиадзин, местопребывание главы армяно-грегорианской церкви, католикоса, имел свой музей и — больше того — имел культурных собирателей этого музея, умевших вести большую научную работу, епископов с учеными степенями докторов, таких, как Месроп, составивший огромный каталог всех армянских рукописей, Гарегин, автор большого исследования об армянской миниатюре, и др. Но именно Эчмиадзинский музей и показывал наиболее убедительно дореволюционной Армении, что подлинного музея в ней не было. Собранные в Эчмиадзине отдельные картины, превосходные изделия ванеких кустарей, дивные образцы миниатюр, предметы археологии и этнографии производили впечатление тех средневековых передвижных (обычно на колесах) собраний случайных и не связанных какой-либо прочной органической связью предметов, которые назывались в средние века «кунсткамерами»: зачатки музея, но еще не музеи. И богатый музей в Эчмиадзине был в сущности такой вневременной кунсткамерой, где можно было полюбоваться на многое, с гордостью, с удивлением, — вот-де что способны делать армяне, — и, однако же, не пережить встречи с народом в целом, потому что народ был раскидан по земле, не существовало Армении как самостоятельной страны и связь настоящего с прошлым была разорвана, история как бы остановилась.
Буквально с первых же месяцев создания советской республики Армении, когда история Армении началась снова, в августе 1921 года в Ереване был организован и первый настоящий Государственный музей Армении, который позднее распался на три: Исторический, Изобразительных искусств, Литературный. Правительство Армении тотчас отпустило средства на приобретение экспонатов. Много ценных картин Армения получила из Москвы, пополняющей все наши республиканские и областные картинные галереи. За четверть века музей довел число экспонатов до восьми тысяч. И вот что заставляет задуматься. В Эчмиадзине были собраны исключительно армянские вещи; Е. Лалаянц в Тбилиси, в своем «этнографическом музее», собирал только армянские археологические предметы, ставя себе задачей создать и сохранить народные памятники искусства; армяне-археологи, армяне-коллекционеры, армяне-меценаты собирали и составляли, издавали альбомы и описывали предметы по основному признаку — принадлежности их армянским мастерам и творцам. Но, несмотря на такой отбор, эти собрания и коллекции не создавали национального музея, не давали представления о живом национальном искусстве.
Картинная галерея молодой Армянской советской республики с момента ее создания открыла три раздела — армянского, русского и западноевропейского искусства (потом прибавился и четвертый — иранского искусства), — иначе сказать, вместо узкой ограниченности подошли к задаче государственно. Что же случилось? Армянское искусство в музее зажило среди искусств других народов полнокровной исторической жизнью, показало глубокие свои народные корни, живую культурную связь с великим русским искусством, с искусствами братских республик, особенно закавказских, то есть в сущности и сделалось вполне национальным. Это факт очень поучительный. Он ярко подтверждает простую истину, что государственная самостоятельность помогает нашим советским народам утверждать свое национальное начало при помощи ясного осознания своей исторической связи с передовой русской культурой и во взаимодействии с национальными культурами других советских республик.
В залах Ереванской пинакотеки свыше 8 тысяч образцов. Да еще надо прибавить к ним 2 тысячи гравюр, рисунков и эстампов. Их нелегко обойти и еще труднее перечислить даже только наиболее ценное. В русском отделе можно найти почти всех видных мастеров с конца XVIII века до наших дней, начиная с Левицкого, Боровиковского, Рокотова, Сильвестра Щедрина, Кипренского, К. Брюллова, Тропинина, Венецианова (представленных подчас прекрасными вещами). Из «передвижников» есть Перов (авторский дубликат картины «Деревенские похороны»), семь работ Репина, пейзажи Шишкина, Левитана, Поленова. Одна из лучших работ Серова — «Портрет Акимовой» — находится здесь. В музее богато представлены работы Сомова, Добужинского, Бенуа, Петрова-Водкина, Остроумовой-Лебедевой, Лансере, Рериха. Из скульпторов — Гордеев, Шубин, Мартос, Коненков, Голубкина.
В отделе западноевропейском посетитель может ознакомиться с фламандской школой (Рубенс — «Шествие Силена», дубликат лондонского экземпляра; Ван-Дейк — «Снятие с креста»; Теньер; Фейт); с голландской школой (ряд первоклассных пейзажей и натюрмортов Ле-Дюка, Дюжардена, Нетшера, Берхема, Ф. Вувермана и других, до некоторой степени возмещающих отсутствие Рембрандта); французской XVIII века (Фрагонар — «Ринальдо и Армида»; Друэ-младший, Грез, скульптуры Фальконе, или, как мы называем его по петербургскому памятнику Петру Великому, Фальконета, Клодиона) и XIX века (среди них головка Курбэ, пейзаж Зиема).
Молодые армянские живописцы, экскурсии учащихся, рабочих, колхозников Армении, ее интеллигенция, городская и сельская, могут не только по одним репродукциям или по музеям других городов Советского Союза, а и у себя дома по этим двум отделам представить себе основные этапы и школы развития дореволюционной русской и западноевропейской живописи. А ученики художественного вуза могут здесь долгие часы проводить за копированием классиков, упражняя свой глаз и свою руку. Художественный институт образовался в Армении сравнительно недавно — с 1945 года. Во главе его стал крупный скульптор, Ара Саркисян. В 1950 году институт закончили 26 человек по всем четырем отделениям: живописи, скульптуры, графики и театральной декорации. Какие традиции своего национального искусства были у этих первых выпускников первого армянского Художественного института? Мы знакомимся с ними в армянском отделе музея.