Страница 23 из 95
Обращались армяне за помощью и к Екатерине II. Она послала им войска под командованием Валериана Зубова. По открытым недавно архивным документам, опубликованным историком Абгаром Иоаннисяном в его большом труде «Россия и армянское освободительное движение в 80-х годах XVIII века» (Ереван, 1947), Екатерина II серьезно задумывалась даже о создании независимого «армянского царства». Вот что пишет по этому поводу Абгар Иоаннисян:
«Все материалы свидетельствуют с полной несомненностью, что русская дипломатия, всерьез занималась в то время вопросом о создании из земель, подвластных Ирану, армянского государства, намечая даже в будущем возможность расширения границ воссозданной Армении за счет населенных армянами турецких провинций. План этот являлся при этом не только личным проектом Г. А. Потемкина. Он полностью поддерживался коллегией иностранных дел и, в частности, таким видным и влиятельным дипломатом и государственным деятелем, как Безбородко».
В 1785 году из-за осложнившейся политической обстановки на Кавказе план этот был, впрочем, оставлен. Войска Зубова были отозваны, а персы в отместку опять опустошили Армению в 1796 году.
Однако же тяга к великому соседу не обманула армян. В 1826 году Персия выступила против России, вероломно арестовав русского посла, и в начавшейся войне русские разгромили персов. По Туркманчайскому договору в 1828 году к России перешла вся Восточная Армения, а персидское правительство обязалось беспрепятственно отпускать армян переселяться в Россию. Во время последующей русско-турецкой войны, при взятии русской армией Карса и Эрзрума, армянская молодежь всячески помогала русским войскам. Сохранился прелестный рассказ Пушкина о том, как страстно тянулись армяне оказать эту помощь, сразиться в рядах русской армии, принять участие в великом деле освобождения родины:
«Мы въехали в Каре… Часовой принял от меня билет и отправился к коменданту. Я стоял под дождем около получаса. Наконец меня пропустили. Я велел проводнику вести меня прямо в бани… Мы остановились у одного дома довольно плохой наружности. Это были бани. Турок слез с лошади и стал стучаться у дверей.
Никто не отвечал. Дождь ливмя лил на меня. Наконец из ближнего дома вышел молодой армянин и, переговоря с моим турком, позвал меня к себе, изъясняясь на довольно чистом русском языке. Он повел меня по узкой лестнице во второе жилье своего дома. В комнате, убранной низкими диванами и ветхими коврами, сидела старуха, его мать. Она подошла ко мне и поцеловала мне руку. Сын велел ей разложить огонь и приготовить мне ужин. Я разделся и сел перед огнем. Вошел меньшой брат хозяина, мальчик лет семнадцати. Оба брага бывали в Тифлисе и живали в нем по нескольку месяцев. Они сказали мне, что войска наши выступили накануне и что лагерь наш находится в 25 верстах от Карса. Я успокоился совершенно. Скоро старуха приготовила мне баранину с луком, которая показалась мне верхом поваренного искусства. Мы все легли спать в одной комнате; я разлегся противу угасающего камина и заснул в приятной надежде увидеть на другой день лагерь Паскевича.
Поутру пошел я осматривать город. Младший из моих хозяев взялся быть моим чичероном. Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом. Мой армянин толковал мне как умел военные действия, коим сам он был свидетелем. Заметя в нем охоту к войне, я предложил ему ехать со мной в армию. Он тотчас согласился. Я послал его за лошадьми… Через полчаса выехал я из Карса, и Артемий (так назывался мой армянин) уже скакал подле меня на турецком жеребце, с гибким куртинским дротиком в руке, с кинжалом за поясом, и бредя о турках и о сражениях»
(«Путешествие в Арзрум»).
Странным образом этот юноша, реальный спутник Пушкина, воскрес через два десятка лет в замечательном романе Хачатура Абовяна «Раны Армении» — первом романе, положившем начало новой армянской литературе.
Крепость Каре русским войскам пришлось снова обагрить своей кровью через несколько десятков лет, в ночь с 5 на 6 ноября 1877 года. Ночной штурм Карса — один из самых блестящих эпизодов русской военной истории. Современники рассказывают о нем как о беспримерном:
«Событие это беспримерно не только в летописях нашей военной истории, но и в истории всех народов. Никогда и нигде до сих пор не штурмовали ночью такой крепости. А крепость эта была поистине могущественна. В ней природа тесно сплотилась с искусством; четырнадцать отдельных фортов и батарей при 303 орудиях, с 20 000 гарнизоном составляли грозную силу, против которой мы имели всего 35 батарей, 48 эскадронов и сотен и 138 орудий; соединительные траншеи, волчьи ямы, фугасы дополняли силы долговременных построек, возведенных, кстати сказать, английскими и немецкими инженерами». Два генерала армянского происхождения тоже принимали участие в этом штурме — граф М. Т. Лорис-Меликов и И. Д. Лазарев. Среди русских солдат, бравших Каре, были овеянные славой севастопольцы. В штурме участвовали грузины, имеретинцы и абхазцы, дравшиеся с безумной храбростью. В одну ночь Каре был взят, убито до 3 тысяч турок, захвачено в плен до 9 тысяч, среди них 5 пашей и 800 офицеров. Когда коменданта цитадели Гусейн-бея спросили, почему турки не сдали Карса без боя, чтобы избежать кровопролития, Гусейн-бей хмуро ответил: «Такую крепость, как Каре, нельзя было сдать без боя»[69].
До такой степени защищен был Каре природой и искусством инженеров!
Хотя Восточная Армения, войдя с 1828 года в систему старой, самодержавной Российской империи, и подпала под обычную политику царизма, политику подавления и разделения «инородцев», как тогда говорилось, но все же это был переход из азиатского средневековья в более передовые экономические и культурные условия, и в этих условиях армяне неизмеримо выиграли. Важным ключом к этому выигрышу послужил русский язык. Приобщившись к нему, армяне после отсталой азиатской Персии оказались вдруг в очень высокой общественной среде. Их молодежь, студенчество, интеллигенция встретились с русской молодежью, студенчеством, интеллигенцией, а эти передовые слои русского народа были полны революционного брожения, воли к борьбе за улучшение и перестройку жизни, воли к свободе. Большие мировые горизонты раскрыла перед армянами русская книга, великая русская литература.
Я уже упомянула о «реальном спутнике» Пушкина, воскресшем через два десятка лет. Когда генерал Красовский во главе русских войск вступал в Ереван, в Эчмиадзине находился юноша, уроженец армянского села Канакер, получивший монашеское воспитание в монастырской школе, с суровой перспективой впереди — остаться монахом. Этот юноша был Хачатур Абовян, родоначальник новой армянской литературы. Можно с уверенностью сказать, что если б не воздействие русской культуры, если б не русское художественное слово и великая его сила, вряд ли принял бы на свои плечи молодой Абовян единоличный подвиг создания родной литературы, да и вряд ли смог бы его осуществить.
До этого времени образование в Армении носило церковный характер. Книги писались и печатались на древнеармянском языке, грабаре, уже малопонятном для народа. В потрясающем предисловии к своему роману Хачатур Абовян рассказывает:
«Мне пришлось иметь учеников, и какую бы армянскую книгу я им ни давал, они ничего не понимали; между тем русские… книги они понимали и охотно читали. И это было весьма естественно, потому что в этих книгах говорилось о любви, о дружбе, о привязанности к отчизне, о смерти, о борьбе и т. д., между тем в армянских книгах — только о боге и святых. Но ведь и среди армян бывали герои, с жизнью и деятельностью которых следовало познакомить общество… Безотрадное положение армянской литературы причиняло мне такую боль, что я часто искал уединения, скитался по горам и долинам, размышлял и обдумывал… Я решил во что бы то ни стало написать какое-нибудь произведение, восхвалить в нем свой народ, рассказать о деятельности какого-нибудь национального героя; но для кого писать? Ведь народ не поймет моего языка!.. Как же быть-то? С кем я ни говорил, все были того мнения, что наш народ не охотник до просвещения, что наш народ не любит читать, но я видел, как этот же народ нарасхват читает „Робинзона“ и „Повесть о медном городе“. Знал я и то, что у всех известных народов два языка — старый и новый.
Я знал также, что на свадьбах, на собраниях, на базаре, на улицах народ наш с большим удовольствием слушает слепых певцов — ашугов. Долго думал я и, наконец, решил отложить в сторону грамматику и риторику и самому сделаться таким же ашугом…»
69
Русский инвалид, 1897, «Воспоминания адъютанта». Цитирую по книге «Братская помощь пострадавшим в Турции армянам», М. 1898, статья «Штурм Карса», стр. 286.