Страница 31 из 60
ДЕМИДОВЫ
Льняная империя
За свою практику адвокат Федор Никифорович Плевако («московский златоуст», как его называли) выиграл множество дел. Но один бракоразводный процесс выиграть ему так и не удалось. Хотя длился он более двадцати лет.
Собственный город
Девять десятых россиян всегда волновал и волнует до сих пор вопрос о том, как получается, что даже при равных начальных условиях кто-то выбивается в богачи, быстро становится миллионером, а кто-то так и остается «при своих». И лишь оставшуюся десятую часть этот вопрос волнует не сильно. Этой десятой некогда ломать голову над такой ерундой, она делает деньги.
Когда в конце XVII века мстерский крепостной крестьянин Федор Петрович Демидов взял в аренду у помещицы Тутомлиной полотняную фабричку, ни о какой индустриальной революции в России еще никто и слыхом не слыхивал. Больше двадцати лет он со своей семьей поднимал в Мстере местную льняную промышленность и поднял ее до такой степени, что уже в 1825 году смог выкупиться на волю, заплатив помещице совершенно нереальную для крестьянина сумму – 100 000 рублей.
Нельзя сказать, что Демидов был самым удачливым во Владимирской губернии предпринимателем, напротив, конкурентов у него было хоть отбавляй. Был Сеньков, тоже недавно выкупившийся, были братья Елизаровы. Был один из крупнейших в России льнопромышленников, купец первой гильдии Василий Водовозов, державший фабрики в Вязниках и в Ярославле и имевший крупные склады в Москве, Киеве, Харькове и Петербурге. Во время наводнения его питерские склады оказались затоплены и в них «изопрело» огромное количество первостатейного, уже подготовленного к отправке в Швецию, полотна. Ущерб был так велик, что купец, в дом которого, по воспоминаниям современников, «медные деньги с ярмарок привозили обозом», вынужден был продать в 1828 году всю свою вязьниковскую недвижимость, включая дом и фабрику, Демидовым. К тому времени Федор Петрович уже нажил относительно праведными трудами в тех же Вязниках каменную двухэтажную светелку (по современному – коттедж), деревянную избу (офис), амбар (оптовый склад), катальню, сушильню и поварню (производство). Но долго пользоваться всем этим богатством основателю династии не пришлось. В 1832 году он умер.
Не знаю, какая размолвка произошла у отца со старшим сыном Григорием, но практически все имущество, кроме небольшого денежного пая, по завещанию отошло младшему из сыновей – 16-летнему Василию Федоровичу.
Василий, невзирая на молодость, взялся за дело лихо. К отцовской фабрике он докупил еще две и выкупил все окрестные дома, сады и огороды. К концу 1830-х годов ему полностью принадлежал уже целый городской квартал, обозначавшийся на плане городского головы римской цифрой IV, а в простонародье называвшийся, естественно, Демидовским. Рядом располагался примерно такой же по размерам Сеньковский. К братьям Осипу и Ивану Сеньковым были посланы сваты (Василий Демидов просил Осипа и Ивана отдать ему в жены их сестру Авдотью), и вскоре состоялось венчание. Клан Демидовых – Сеньковых установил полный контроль над большей частью города.
Уже через год Авдотья принесла мужу первенца – румяную Анастасию. Затем была Параскева, потом Авдотья, Елизавета, Александра, Ольга и Надежда. Только в 1842 году родился единственный сын и главный наследник дедовского дела – Василий Васильевич Демидов.
Полуполяк-полукалмык
Если бы эту главу сочинял киргизский акын, он бы, наверное, начал ее так. Был когда-то в Тургайском степном краю седьмой аул (аул № 7 – официальный адрес). Жил в том ауле славный бай и батыр Алдар. Имел Алдар верблюдов во множестве, а лошадей было у него, как звезд на небе. Но не было у Алдара счастья, отвернулся от него Аллах и долгие годы не давал ему ребенка…
Короче, с детьми Алдару не везло. Нельзя сказать, что их не было, напротив, было немало, но до годовалого возраста никто не доживал. Стоило дать ребенку имя, как он через пару недель отдавал душу Аллаху. Отметив эту ужасную связь, Алдар пошел на хитрость и очередной своей дочке не давал имя, пока ей не исполнилось 5 лет. Только когда уже ничто не предвещало тревожного исхода, когда девочка бегала, вовсю лопотала, помогала по хозяйству и вообще выглядела на удивление здоровой и бодрой, отец решил назвать ее Ульмесек, что в переводе означало «не умирающая».
Однако обманывать судьбу – занятие не только тяжелое, но и неблагодарное. Вскоре после того, как девочка получила имя, на хозяйство Алдара напали кочевники. Силы были неравны, и Алдару, несмотря на его батырское звание, пришлось срочно отступать, спасая то, что можно было спасти. Во время этого отступления девочка и отстала от семьи, вывалившись ночью из кибитки. Несколько дней она бродила по степи, пока не наткнулась на казачий отряд. Казаки подобрали маленькую подружку степей и отвезли в станицу Троицкую, где отдали на воспитание небогатой помещице. Та девочку воспитала, выучила русскому языку, покрестила ее под именем Екатерины Степановой в православную веру и пристроила к работе по дому.
Когда девушка подросла, она встретила в станице поляка Николая Плевака, сосланного сюда, в киргизскую степь, за участие в польском восстании 1831 года и работавшего мелким чиновником на Троицкой таможне. Таможенник понравился девушке, да и раскосая Екатерина-Ульмесек произвела на таможенника приятное впечатление. Результат такого взаимного расположения мир узрел спустя девять месяцев. Ребенок получил имя Дормидонт. Барыня стерпеть позора не смогла и выгнала девушку из дома. Отныне Екатерина жила у своего гражданского мужа. Они жили невенчанными, и все дети записывались «безотцовщинами», как «рожденные от установившейся связи от троицкой мещанки Екатерины Степановой, девицы».
13 (26) апреля 1842 года у Николая и Екатерины родился четвертый ребенок. Имя сыну дали Федор, а отчество Никифорович предоставил крестный отец, крепостной крестьянин Никифор.
Жить в Троицке Екатерине с детьми было тяжело. Мало того, что мизерных заработков сожителя еле-еле хватало на еду, так еще каждая собака тыкала в нее лапой, напоминая о том, что она живет «в блуде». Когда положение стало совершенно нестерпимым, она схватила своего младшего и любимого сына Федора и побежала топить, дабы тот смог избежать тяжкой участи «незаконнорожденного» изгоя. На счастье, как раз когда Екатерина, заливаясь слезами, укладывала младенца, которому еще и года не было, в мешок, рядом проезжал казак.
Узнав, что девушка замыслила, он упросил ее отдать ребенка ему на воспитание, пообещав, что вырастит из него «доброго рубаку» (дети мужского пола тогда в хозяйстве ценились довольно высоко). Екатерина протянула ему сверток, сама поплелась домой, а казак отправился восвояси.
И опять, на счастье, казаку навстречу попался отпросившийся со службы пораньше Николай. Когда он поравнялся с казаком, ребенок заметил отца и громко заорал. Плевак сразу узнал любимое дитя (а детей своих он действительно любил) и, выяснив, что произошло, забрал его домой.
Можно считать, что этот детский ор был первой защитительной речью Федора Никифоровича Плевако. Защищал он самого себя, и дело это блестяще выиграл.