Норки!

— А-а-арг-хх!

Филин издал свой самый устрашающий вопль, и Жимолость окаменела.

— Все, что от тебя требуется в данный момент, — проговорил Филин, произнося каждое слово медленно и отчетливо, словно обращаясь к умственно неполноценному обитателю лесного перегноя, — это найти Лопуха и сказать ему, что я жду его в каменоломне. Сейчас!

— Да, могучий Филин, — покорно пробормотала Жимолость и, не вступая в дальнейшие разговоры, боязливо поскакала прочь.

Но в Карьере его ждала только Маргаритка.

— Мне очень жаль, Филли,— пролепетала она,— но Лоппи пока не может подойти. Он…

— Знаю, знаю, — перебил Филин. — Наверняка он застрял на каком-нибудь заседании.

— Откуда ты знаешь? — простодушно удивилась Маргаритка.

Когда Филин позволил ей увлечь себя светской беседой, чтобы скоротать время до появления Большой Задницы, он заметил, что Маргаритка то и дело возвращается к одной теме: как это он может быть хищником и как ему, должно быть, нелегко живется.

— Я постоянно думаю, как неудачно вышло, что тебе приходится убивать, чтобы добыть себе пропитание, —

призналась она, с сожалением глядя на него. — Тебе не кажется, что это настоящий позор и для тебя, и для всех нас?

— Я ничего не могу поделать, коль скоро для того, чтобы остаться в живых, я должен питаться мясом, — проскрежетал Филин. — Ты же не хочешь предложить мне ререйти на траву и желуди? Или ты добиваешься моей смерти?

— Конечно, я не хочу твоей смерти, — запротестовала Маргаритка, и голос ее прозвучал взволнованно. — Ты не должен так шутить! Разве могла я подумать о чем-нибудь подобном, особенно после всего, что ты для нас сделал? При этом я выражаю не только свое мнение, но и, смею надеяться, мнение всех Сопричастных Попечителей. Пожалуйста, не пойми меня неправильно, я очень хорошо осознаю, ты ни капельки не виноват в том, что ради поддержания своей жизни вынужден питаться другими живыми существами, да еще проделывать это так… таким способом, который не всем нравится. Нет, я хотела всего лишь предложить… Не мог бы ты придумать что-нибудь, чтобы уменьшить страдания, которые ты причиняешь другим?

— У нас, хищников, полным-полно других дел, кроме охоты, — сухо перебил ее Филин. Неужели эта безвредная на вид крольчиха не понимает, что возможность безнаказанно критиковать его представилась ей исключительно благодаря непунктуальности ее супруга? — И позволю себе заметить, убиваем мы не для забавы и не из врожденной злобы…

Нет, мысленно поправился он, охотой, конечно, нельзя не наслаждаться. В ней есть и азарт, и восторг, и моральное удовлетворение от каждой удачи, и даже ощущение собственного могущества. И все же охота всегда оставалась не столько развлечением, сколько работой, а для хищников помельче она была работой опасной. Многие, очень многие погибали, столкнувшись с отчаянным сопротивлением жертвы. В конце концов, и от ошибок никто не застрахован. Можно неудачно приземлиться, можно врезаться во что-нибудь, можно подавиться, глотая добычу, можно подхватить заразную

болезнь… Словом, существовали десятки возможностей, И каждая могла оказаться для хищника гибельной.

Кроме того, добыча пищи требовала от хищника и немалых усилий. Она вовсе не была похожа на «охоту* за травами и другими растениями, которые никуда не убегали, а стояли на месте, покорно набирали сладкие соки и наращивали клетчатку в ожидании, пока кроликам захочется съесть их на обед. Обеды и завтраки хищников, как правило, двигались, делая все возможное, чтобы избежать клювов, когтей и зубов.

Может быть, его работа и не так утомительна и скучна, как, например, у Раки и других грачей, которые целыми днями хлопочут на пашне, выискивая в земле личинок и червячков, но все равно это труд, и от этого факта нельзя запросто отмахнуться. А ведь кое-какие разумные существа относились к труду совершенно однозначно — то есть стремились избежать его по мере возможности.

Кто-то из перелетных птиц рассказывал ему, будто в жарких странах живут существа, которые называются «львы». Семейная жизнь львов якобы устроена довольно своеобразно: охотой занимались исключительно самки, в то время как у самца только и забот, что присматривать за своим гаремом и время от времени издавать устрашающий рык.

Филин даже позавидовал этим так называемым львам. Вместо того чтобы носиться над лесом и прилегающими полями, добывая себе пропитание, он тоже предпочел бы сидеть в дупле, время от времени грозно покрикивая и вылетая из него только для того, чтобы полюбоваться закатом или размять крылья в упругих воздушных течениях.

Но как объяснить все это Маргаритке, обыкновенной крольчихе, кругозор которой лишь ненамного шире, чем у полевой мыши? К счастью, Филин вовремя вспомнил рассказ другой перелетной птицы — кажется, это была ласточка.

— Позволь мне рассказать тебе одну историю, — сказал он и увидел, как нежные глаза Маргаритки загорелись от удовольствия. — Она о звере, который на-

зывается «слон». Слон очень большой и живет далеко от нас — в жарких странах.

— Да позволено мне будет заметить, — пискнула Маргаритка, — что, несмотря на свои гигантские размеры, слон является вегетарианцем.

— Да, слон питается ветками и травой, — подтвердил .Филин и поспешно продолжил, не желая отвлекаться от темы: — Так вот, этот травоядный слон однажды пошел на прогулку и набрел на разлившийся ручей, посреди которого, на крошечном островке земли, сидело злое насекомое, которое называется «скорпион». Скорпион не умел плавать, а вода все прибывала…

— Прости, пожалуйста, — снова перебила его Маргаритка. — Почему в твоей истории рассказывается именно о слоне-мужчине? Может быть, ты не знаешь, что в настоящее время в лесу набирает силу движение против дискриминации по половому признаку и сексуальных стереотипов?

Филин замолчал и немного подумал. Потом, ухмыльнувшись про себя, решил, что если он изменит пол существ, о которых рассказывает, то история, пожалуй, только выиграет.

— Хорошо, — благосклонно кивнул он. — Это была слониха. Так вот, эта травоядная слониха, — повторил он, выделяя голосом каждое слово, — увидела, что скорпион, вернее самка скорпиона, скоро утонет. Тогда она шагнула в воду и предложила скорпионихе перенести ее на сухое место. Скорпиониха быстро вскарабкалась на спину слонихи, и та понесла ее туда, куда вода еще не дошла. Но как только они добрались до сухой земли, скорпиониха ужалила слониху. Яд был сильный, и несчастная сразу же упала на землю. Но прежде чем умереть, она успела спросить: «Почему ты так поступила?» А скорпиониха пожала плечами и ответила: «Иначе я не могу — мы, скорпионы, так устроены». Так и я, Маргаритка, не могу иначе: я филин и потому должен есть мышей и полевок.

Крольчиха уселась столбиком и озадаченно уставилась на него. Последовала долгая пауза, на протяжении которой Маргаритка сосредоточенно хмурилась.

; — Мне очень жаль, — промолвила она наконец, — но я не вижу в этом рассказе никакого смысла.

Никто не понимал эту историю сразу, услышав ее впервые. Впрочем, Филин чувствовал, что рассказ о слоне и скорпионе каким-то образом подтверждает его правоту, да и Маргаритка, излишне поспешно заговорив о другом, невольно заставила его укрепиться в своем мнении.

— Ты никогда не задумывался не о том, что ты делаешь, а о том, как ты это делаешь? — спросила она. — Мы, Сопричастные Попечители, свято верим, что все лесные жители в отношениях друг с другом должны быть если не добры, то, во всяком случае, вежливы и любезны. Скажи, тебе никогда не приходило в голову, какой огромный вклад в наше общее дело ты мог бы внести, если б был хоть чуточку полюбезнее со своими несчастными жертвами?

— Полюбезнее? — изумленно переспросил Филин. Если он и был жесток с полевками, то не сознательно. Он их просто ел.

Филин снова почувствовал себя неуверенно. О чем-то в этом роде толковал ему Марк.

Маргаритка тем временем снова наморщила лобик, и Филин невольно подумал, какой невинной и безобидной она выглядит. Крольчиха была настоящей душкой, н даже ее приступы отчаяния способны были внушить покровительственную нежность кому угодно. Любовь Маргаритки к ее более трезвому и расчетливому супругу тоже была очевидна, но какую же чушь она несла! Должно быть, она отменно хороша– в постели, если Лопух мирится с ее суждениями.