Вековые конфликты

Может показаться все же, что феодально-монархический интервенционизм способствовал устойчивости существовавшей системы международных отношений. Демократические силы не могли тогда предложить альтернативы внешнеполитической программе реакции; они были либо крайне слабы, либо, как во Франции еще при Наполеоне, удалены с политической арены. А многие либералы даже готовы были видеть свой идеал в реставрации Бурбонов, навязанной Франции победившими державами. 1 апреля 1814 г. группки роялистов проезжали по улицам с криком:

- Сплотимся вокруг Бурбонов!

Стоявшие на тротуарах парижане отвечали с насмешкой:

- Бурбоны? Мы не знаем таких.

В исторической литературе приводились сообщения одной газеты, которая несколько раз меняла тон во время двухнедельного марша Наполеона к Парижу: «Корсиканское чудовище высадилось», «Ненавистный французам тиран направляется к Динье», «Узурпатор, видимо, желает двинуться к Парижу», «Наполеон заночевал в Фонтенбло», «Его величество сегодня вечером прибыл в Тюильри». Кажется, что такая цепь заголовков является легендарной. Однако действительные газетные сообщения менялись в подобном духе. «Этот человек, весь покрытый кровью поколений, прибыл оспаривать во имя узурпации и убийств благотворную власть короля Франции», - негодовала 7 марта «Journal des Debats», чтобы через две недели резко сменить тон. В «Монитере» смену власти отметили как само собой разумеющееся дело. 21 марта там было напечатано: «Париж, 20 марта. Король и принцы отбыли ночью. Его величество император прибыл сегодня вечером, в 8 часов, в свой дворец Тюильри».

Подобные метаморфозы вполне отражали и позицию либералов. 19 марта 1815 г., за считанные часы до бегства Людовика XVIII из Парижа, их идеолог Бенжамен Кон-стан опубликовал в газете «Journal des Debats» статью. Неумеренные дифирамбы по адресу короля сопровождались в ней такими фразами: «Бонапарт… это Аттила, это Чингиз-хан, только еще более страшный и ненавистный». Наполеон прибыл в Париж через сутки. Что сделал Констан - убил тирана? бежал? покончил самоубийством? Нет, он тотчас же поспешил на прием к Аттиле и получил назначение на пост государственного советника. А уже после падения Наполеона в «Воспоминаниях о „Ста днях"» Констан писал: «Меня упрекают, что я не дал убить себя возле трона, который защищал 19 марта. Но 20 марта я поднял взор и увидел, что трон исчез, а Франция еще су- • ществует»". После Ватерлоо, не покушаясь на легитимистские основы, Бенжамен Констан предлагал лишь совместить их с идеей децентрализованной Европы, где каждая страна сможет сохранять свою специфику: «Разнообразие - это организация, единообразие механистично. Разнообразие' означает жизнь, единообразие - смерть»12. Подобная самобытность могла вполне совмещаться с принципами Священного союза.

Интервенционизм Священного союза задушил в 1820- 1823 годах революции в Неаполе, Пьемонте и Испании. Но считать, что он тем самым способствовал международной стабильности, - явная иллюзия. Прежде всего эти интервенции создавали на более или менее длительный срок источники напряженности, обостряли противоречия между самими участниками контрреволюционного вмешательства и оказались к тому же все равно перечеркнутыми неотвратимым ходом истории. Еще более ослабляли позиции Священного союза крах попыток рассматривать национально-освободительную борьбу в Греции как бунт против «законного монарха» - турецкого султана - и попытки подавить революционное движение народов Латинской Америки против испанского колониального ига. По существу, интервенции Священного союза не стабилизировали, а подрывали - хотя и не смогли подорвать - систему межгосударственных отношений, выгодную всем ее главным участникам.

Против французской интервенции в Испании резко выступил находившийся не у дел, в- оппозиции Талейран. Он, подстрекавший Наполеона 15 лет назад к началу испанской авантюры (и потом не только открещивавшийся от этого, но и посчитавший ее началом конца империи), имел достаточно опыта, чтобы предостеречь против повторения ошибок прошлого. Прочитав текст речи Талейрана, которую ему не удалось произнести в палате пэров, Людовик XVIII неожиданно осведомился у князя, не собирается ли он посетить свои владения, и, выслушав отрицательный ответ, спросил уже напрямик: «Далеко ли от Парижа до Валенсе?» Талейран сделал вид, будто что-то подсчитывает в уме, и через секунду ответил: «Государь, не знаю, сколько точно, но, надо считать, примерно такое же расстояние, как от Парижа до Ганда». (В Ганд под защиту чужеземных штыков Людовик XVIII позорно бежал из Парижа во время «Ста дней».) Когда после свержения в июле 1830 года Бурбонов и занятия престола герцогом Орлеанским, Луи-Филиппом («королем-буржуа»), Талейран в качестве посла нового правительства явился с визитом к британскому премьер-министру герцогу Веллингтону, тот упомянул о «злополучной июльской революции». Посол ответил, что такое определение инспирировано людьми, которых эта революция низвергла с трона и которые эмигрировали в Англию.

- Но вы можете быть уверены, - добавил князь, - что революция не явилась несчастьем ни для Франции, ни для других государств, с которыми мы желаем оставаться в хороших отношениях.

Веллингтон под влиянием Талейрана вскоре проникся этой мыслью и даже обещал поддержать новую династию, если она не наделает «глупостей». А при встрече с супругой царского посла княгиней Ливен, назвавшей занятие престола Луи-Филиппом «наглой узурпацией», Талейран холодно заметил:

- Вы совершенно правы, сударыня. Следует только пожалеть, что она не произошла на шестнадцать лет ранее, как того желал и к тому стремился Ваш государь, император Александр. (Царь действительно в 1814 г. первоначально не соглашался на реставрацию Бурбонов, считая, что она вызовет новые потрясения во Франции.)

6 октября 1830 г. при вручении верительных грамот английскому королю Вильгельму IV Талейран заявил, что Франция и Великобритания отвергают вмешательство во внутренние дела своих соседей и что он чувствует себя особенно хорошо перед потомком Брауншвейгской (Ганноверской) династии. Это был намек на то, что Орлеанская династия сменила старшую ветвь Бурбонов, подобно тому как в Англии более века назад Ганноверская династия - Стюартов.

Интервенции Священного союза были направлены только против революционного утверждения нового строя, притом в странах, не игравших в то время первостепенной роли в европейской политике. Вместе с тем и помыслить было невозможно об интервенции против утвердившихся основ буржуазного строя в крупных западноевропейских странах и тем самым об «идеологизации» международных отношений по линии векового конфликта. Быстрая же ликвидация результатов интервенций, предотвратить которую оказалось не по силам феодально-абсолютистской реакции, тем более не создавала почву для возобновления векового конфликта.

Вдохновитель Священного союза Меттерних был сторонником интервенций во имя статус-кво, а он включал фактически признание законности сосуществования государств с различным общественно-политическим строем. Для понимания причин и места контрреволюционного интервенционизма Священного союза надо помнить, что его наиболее далеко идущей целью могло быть только сохранение статус-кво 1815 года, а не полная реставрация феодальных отношений в том виде, в каком они существовали до Великой французской революции. А это, в свою очередь, являлось предпосылкой того, что не было сделано безнадежных попыток возобновить вековой конфликт тогда, когда европейский статус-кво 1815 года был подвергнут ревизии рядом национально-освободительных движений. В 40-е годы Венские трактаты казались чем-то бесконечно устаревшим. Поэт Франц Грильпарцер писал тогда, что до «всемирного потопа» существовали совершенно удивительные существа:

Об этом свидетельствуют окаменевшие кости мамонтов

И система князя Меттерниха13.

На протяжении ряда десятилетий поляризация континента на буржуазную Западную Европу и полуфеодальную Восточную Европу не породила векового конфликта. Конечно, в истории нового и новейшего времени трудно найти периоды, во время которых вовсе отсутствовали бы проявления вековых конфликтов. Это легко понять, если учесть, что внутриформационные конфликты существовали и за пределами переходных эпох и что в различных регионах переход от формации к формации происходил в разное время. Однако если в одни эпохи вековые конфликты оказывали определяющее влияние на всю систему международных отношений, в другие периоды это воздействие могло быть существенным, но не решающим фактором. После июльской революции во Франции конфликт между абсолютной монархией и парламентарным строем несомненно оказывал немалое влияние на отношение правительств Австрии, Пруссии и царской России к «королю баррикад» Луи-Филиппу, но оно было лишь одним из факторов, определявших расстановку сил на международной арене, притом фактором, значение которого уменьшалось вплоть до 1848-1849 годов, когда оно снова возросло. Во время этих революций, охвативших большую часть Европы, коллективный интервенционизм оказался неприменимым, так же как и вообще интервенционизм, против революций во Франции и Германии, тем не менее такой экспорт реакции осуществлялся против революций в Венгрии и Италии. Он не мог иметь «стабилизирующего» влияния, поскольку вскоре же, по выражению Ф. Энгельса, могильщики революции стали ее душеприказчиками14. Это особенно относится к, революциям, ставившим целью наряду с проведением общедемократических преобразований также завоевание национальной независимости. Примерно через два десятилетия были ликвидированы последствия интервенций против революций 1848 -1849 годов, достигнуто воссоединение Италии и Германии. В процессе этого воссоединения происходили целых три больших войны: Франции (и Пьемонта) против Австрии, Пруссии против Австрии и Пруссии против Франции. Ни в одной из этих войн не было сделано попытки военного вмешательства для сохранения прежней международной системы.