Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 115 из 117



Я верю в эту благость Господню; верю, что духовное значение кратковременного существования Приамурского Земского Края оставит даже в народе Края глубокие, неизгладимые следы. Я верю, что Россия вернется к России Христа, России — Помазанника Божия, но что мы были недостойны еще этой милости Всевышнего Творца».

Тем не менее, Белая борьба на Дальнем Востоке продолжалась еще годы. Например, белый отряд в количестве двухсот бойцов подпоручика Алексеева уже в феврале 1925 года дважды пытался захватить город Охотск.

Кем же был знаменитый сибирский атаман Г. М. Семенов, которому подчинялся даже такой неуправляемый «крестоносец», как Унгерн?

Процитируем более или менее полный обзор на этот счет из книги Л. Юзефовича «Самодержец пустыни»:

«Один из биографов атамана писал, что с 1917 года за ним, как «за головным журавлем, без всяких компасов и астролябий указывающим верный путь в теплые страны, тянется длинная вереница верящих и преданных ему спутников». Под «компасами и астролябиями» подразумеваются идеологические установки: Семенов действительно обходился без них. «Он вообще не идеалист», — говорил о нем Унгерн, объединяющий в этом слове понятия «идеализм» и «идейность». С присущим ему здравым смыслом атаман предпочел сделать упор на самом себе как личности, а не на какой-то своей особой политической платформе. Это было тем легче, что он обладал врожденным даром мимикрии.

Перед представителями союзных миссий в Китае Семенов являлся в образе демократа, японцы видели в нем олицетворение русского национального духа. Для сторонников единой и неделимой России он — сепаратист, лелеявший планы передачи Монголии российских земель за Байкалом, для позднейших русских фашистов — масон, создавший у себя в армии «жидовские части», для следователей с Лубянки — фашист, еще в годы Гражданской войны носивший на погонах знак свастики (как буддийский символ-эмблему подчиненного Семенову Монголо-Бурятского полка. — В. Ч.-Г.). Семенов перебывал и в первых патриотах из «стаи славных», и в предателях родины. Он мог расстреливать эсеров, чего не делали ни Колчак, ни Деникин и Врангель, но он же в итоге допустил их в правительство, на что другие белые вожди так и не решились. Он называл себя «борцом за государственность», но опирался на вечных врагов государства — уголовников, хунхузов, даже анархистов.

Кто-то из харбинских острословов определил Семенова как «смесь Ивана Грозного с Расплюевым». Его стремились представить то кровавым деспотом, то ничтожеством, то претендентом на российский престол, то чуть ли не большевиком. Последнее обвинение, как и все прочие, тоже отчасти справедливо: одно время он предпринимал попытки перейти на службу к Москве. Впрочем, примерно тогда же генерал Сахаров, который убеждал его начертать на знамени «всем дорогое имя» Михаила Романова, из разговора с атаманом вынес твердую уверенность, что тот — настоящий монархист и лишь обстоятельства не позволяют ему выкинуть лозунг борьбы за реставрацию Романовых. Омск и Москва видели в Семенове не более чем японскую куклу, но в Токио опасались его излишней самостоятельности в восточных делах.

Одни писали о нем как о грубом необразованном казаке, другие напоминали, что он является почетным членом харбинского Общества ориенталистов, специально изучал буддизм, издал два стихотворных сборника, говорит по-монгольски и по-английски. Развязанный его именем свирепый террор заставлял содрогнуться всякое перевидавших колчаковских офицеров, но при этом сам он был ни фанатиком, ни извергом. Диктатор областного масштаба, он не послал ни одного солдата за пределы Забайкалья, но на выдаваемых им наградных листах помещалось изображение земного шара с перекрещенными шашкой и винтовкой — эмблема, чрезвычайно схожая с коммунистической символикой. Казаки считали его казаком, буряты — бурятом, монголы уповали на него как на защитника их интересов, даже евреи видели в нем заступника и покровителя. Он был и тем, и другим, и третьим, равно как не был никем. Маски нужны тому, у кого есть лицо, Семенов же многолик. В этом — сила, позволившая ему продержаться у власти дольше, чем любому другому из вождей Белого движения».

За границей генерал Г. М. Семенов, проживая в Японии, Северном Китае, Маньчжурии, Корее, возглавил дальневосточных белоэмигрантов и стал начальником Союза казаков на Дальнем Востоке, который возник в Маньчжурии в 1923 году.

«Союз казаков» начал складываться в 1920 году, когда в Харбине из остатков разгромленного Оренбургского казачьего войска была создана «Рабочая артель», через два года переименованная в Оренбургскую казачью дальневосточную станицу. В 1923 году казаки Сибирского войска основали в Маньчжурии Сибирскую казачью станицу, а в 1924 году организована Амурская станица и вторая оренбургская — Оренбургская имени атамана Дутова казачья станица. В 1926 году возникла Енисейская станица, тогда же первая и вторая станицы оренбуржцев объединились в Оренбургскую имени атамана Дутова.



В 1931 году в Харбине из казачьей молодежи сложилась Молодая имени атамана Семенова станица, члены которой проходили специальную военную подготовку. Начала работать организация «Казачья смена» из казачат в возрасте от восьми до четырнадцати лет с двухгодичными военно-училищными курсами. При штабе «Союза казаков» под руководством супруги начштаба действовал «Дамский кружок», а в станицах такими кружками заведовали жены станичных атаманов. Это дамское воинство казачек занималось изысканием средств на работу Союза и благотворительностью.

Главе Союза казаков на Дальнем Востоке атаману Г. М. Семенову непосредственно подчинялись его заместитель и начальник штаба и далее станичные атаманы и станичные правления, в каждом из которых были казначей и писарь. Сам Семенов оперативно руководил Хайларским отделом, объединившим станицы, расположенные на западной линии КВЖД, и Северо-Китайским отделом. Штабу Союза подчинялись казачьи станицы, расположенные в Харбине и на восточной линии КВЖД. «Союз казаков» сразу открыто заявил о своих целях:

1. Свержение коммунистической власти в России путем вооруженной борьбы с нею.

2. Установление в России законности и порядка после свержения коммунистов.

3. Защита интересов казачества и закрепление их прав в будущей национальной России.

Ежемесячно проходили общие военные сборы казаков, непосредственная же их воинская подготовка проводилась по станицам, которых на декабрь 1938 года стало 27, три из них находились на территории Северного Китая, остальные — в Маньчжурии. Из 24 маньчжурских станиц 9 было в Харбине: Забайкальская, Оренбургская, Сибирская, Кубано-Терская, Амурская, Иркутская, Уссурийская, Енисейская, Молодая имени атамана Семенова, — их казаки трудились в основном в японских учреждениях.

15 других маньчжурских станиц располагались по всей КВЖД. На западе они охраняли железнодорожную линию, а казачьи поселки являлись как бы цепью погранзастав-станиц: Маньчжурской, Цаганской, Хунхуль-динской, Хайларской, Чжаромтинской, Якешинской, Найджин-Булакской, Цицикарской и Бухэдинской.

Особенно значительно это противостояние выглядело на восточной линии КВЖД, на границе с СССР станицами Вейшахэйской, Яблонской, Ханьдаохэцзской, Пограниченской. Здесь была и наиболее активная антисоветская деятельность семеновцев. Станция Пограничная с ее станицей явилась центром этой борьбы и пропаганды, тут была создана НОРР: Национальная организация русских разведчиков, — целью которой стало противодействие агентуре ГПУ, «агентам Коминтерна». С 1935 года НОРРом выпускалась монархическая газета «На границе».

Казаки восточных маньчжурских станиц, кроме охранной службы магистрали, работали на Мулинских японских каменноугольных копях и лесных концессиях, как и другие станичники, в основном занимались обычным трудом. Однако это не спасло и за рубежом казачьи семьи, мирное население эмигрантов, которых здесь насчитывалось до пяти тысяч, от изуверской советской расправы за то, что один семеновский отряд с боем прорвался в Забайкалье, другой переплыл Уссури и атаковал советскую заставу. Особенно возмутило советских, когда казаки на пограничной службе у китайского правительства в стычках на Амуре убили нескольких пограничников СССР.