Страница 15 из 63
«Никого не жаль, никого. Ни тебя, ни меня, ни его…» — поет в наушниках Шнур.
Вечером я иногда покупаю бутылку темной крепкой бурды с резким запахом неизвестных мне трав. Прихожу на кампус и иду в сторону кипарисовой рощи. Там, рядом с нею, по ступенчатым валунам сбегает в русло местного ручейка вода. Ручей здесь почитают речкой, есть и название — Лива. Китайцы говорят: в честь одной русской девушки. Кто она, откуда у нее такое странное имя и почему им назвали ручей, неведомо. Сидя на каменной скамейке возле истока, выпиваю и слушаю журчание воды. Мне снова кажется, будто я слышу голос Ли Мэй. Ее далекий, неуловимый, будто русалочий, смех…
约会
Свидание
…Смех ее меня завораживал. Она смеялась красиво, с чистыми искренними переливами.
Мы гуляли по кампусу. Ли Мэй показывала мне корпуса факультетов, рассказывала о подругах, об учебе, столовой, здании гимназии… Я слушал вполуха. Снова любовался ее походкой, жестами тонких рук, млел от ее голоса, движений губ.
Мы проходили мимо университетского стадиона.
— Ты высокий, — оглядела она меня, будто в первый раз. — Любишь играть?
Кивнула в сторону баскетбольной площадки. Там, по еще влажному бетону, уже стучали мячом разодетые в длинные майки и шорты студенты.
Сейчас это модно в Шанхае. Любимый вид спорта.
— Когда-то раньше. Когда учился в Америке.
— Ага, теперь понятно, почему у тебя американский акцент.
— Хочешь послушать русский?
— Давай.
Сделал суровое лицо.
— Рашн пипл из зе бест ин зе ворлд. Ауа кантри из зе бигест анд вэри паурфул.
Ли Мэй засмеялась.
— А китайский можешь?
— Шанхай ис вели гуда. Итиса вели бига сити…
— О боже, я тоже так говорю! — Вскинула руки к лицу. — Какой ужас!
Ее кокетство забавляло меня.
— И все-таки, ты любишь баскет?
— Предлагаешь сыграть?
Ли Мэй выставила вперед ладони, помахала ими.
— Я играю плохо. Мой друг очень любит играть. Целыми днями.
Я замер.
Когда такое случается в фильмах, музыка за кадром сбивается, комкается, угасает на выдохе и обрывается.
Растерянно и беспомощно я смотрел сквозь сетку забора на прыжки игроков. Пытался угадать — кто из них.
Переспросил:
— Твой друг?
Подумал с тоскливой убежденностью: «Я — неудачник…»
Боже, какой дурак!.. Конечно, у нее должен быть парень.
Беззаботно кивнула в ответ:
— Да. Он сейчас в Пекине. Учится на врача. Мой бывший одноклассник.
Ненависть к местным баскетболистам улеглась, но тут же собралась вновь в плотную тучу, вырвалась из груди осиным роем, черным сгустком рванула прочь. Нарастая, понеслась, подобно песчаной буре, в сторону севера — на Пекин! Где-то там, вырядившись в такие же майку и шорты, суетится с мячом человек, укравший у меня все. Налететь, ударить, опрокинуть, разломать, расшвырять… Чтобы и следа не осталось…
Но не выйдет: слишком велика страна.
Чего я хотел?.. Ненависть иссякла. Накатила волна бессилия. Захотелось умереть. Или просто нажраться, залиться самым крепким бухлом.
— Он уговорил родителей отправить его туда, хотя в Шанхае медицинские институты не хуже. Но я-то знаю…
Она хитро улыбнулась.
— Его подруга поехала туда же, у них роман с десятого класса.
Я вдруг засмеялся. Сердце едва выдержало эти «американские горки», сумасшедшие скачки, волны отчаяния и радости.
Ли Мэй удивленно взглянула на меня. Быстро нашелся и показал в сторону игроков:
— Они играют хуже бабуинов на костылях.
Дела на площадке и в самом деле не ладились.
Студенты толпились под щитом, растопыривая руки и совершая исполненные коровьей грации прыжки. Низкорослые и тщедушные парни играли без огонька: лениво передавали друг другу мяч, пытались, то и дело, промахиваясь, забросить его в кольцо, неуклюже мешали соперникам…
Игра не шла ни в какое сравнение с виденным мною раньше стрит-болом.
Более неподходящего спорта для китайцев, наверное, нет, о чем я и сказал Ли Мэй.
— А Яо Мин? — улыбаясь, но с легким вызовом спросила она.
— Это скорее исключение. Опять же — он шанхаец. Местная икона, кумир. Не думаю, что он такой уж выдающийся спортсмен. Да и не нравится мне он.
— Почему?
Я выпятил подбородок. Подражая телевизионной рекламе, изобразил, как знаменитый баскетболист рекламирует лапшу.
Ли Мэй засмеялась.
— Понимаешь, лицо у него — заносчивое. Не умеет он улыбаться.
Кивнула:
— Он серьезный парень.
Зато я — смешной.
Я готов болтать с Ли Мэй о чем угодно. Даже об этом чертовом верзиле с квадратной рожей и надменным взглядом.
Лишь бы быть рядом.
Мы вышли к центру кампуса. На фоне красного двухэтажного здания высилась белая статуя Мао. Правой рукой Председатель указывал на восток.
Рядом с памятником, расставив в линию пластиковые стаканчики, тренировались в искусстве езды местные роллеры. Несколько человек сидели у постамента с книгами в руках.
— Ты знаешь, — сказал я Ли Мэй, — как-то раз я покупал футболки с портретом Мао. Продавец запросил сто юаней за каждую, торговаться отказывался. Я его понимаю: с лаовая надо стрясти денег побольше. Когда сказал, как меня зовут, не поверил. Пришлось показать документ. Видела бы ты, как он удивился…
Я изобразил широко раскрытый рот продавца.
— Все вокруг побросали свои прилавки и тоже давай документ разглядывать. И все повторяли: «Мао Цзэдун! Мао Цзэдун!»
— Могу представить! — улыбнулась Ли Мэй. — И что в итоге?
— В итоге уступил мне их по двадцать юаней. И по плечу хлопал радостно.
На секунду лицо Ли Мэй стало серьезным.
— Вообще, люди по-разному сейчас думают. Кто-то любит его, кто-то нет. Моему дедушке трудно пришлось, но он все равно уважает Мао.
— А ты?
Ли Мэй пожала плечами.
— Это история. Но если честно, я очень его люблю, особенно красные портреты.
Самые крупные китайские банкноты — сто юаней — красного цвета.
— Кто же не любит… Я так вообще их собираю, но они все время куда-то исчезают…
Я заметил, что около нас ошивается троица студентов. Две девушки в очках и парень с баскетбольным мячом под мышкой. Судя по всему, с интересом слушали наш разговор.
— Привет! — улыбнулся парень в ответ на мой взгляд.
— Можно с вами поговорить? — спросила одна из девиц.
— О чем? — я посмотрел на Ли Мэй.
Может, это ее друзья.
— Мы хотим попрактиковать свой английский, — включилась в разговор вторая. — Вам нравится Шанхай? Откуда вы приехали? Вы изучаете китайский язык в нашем университете?
Девица гвоздила вопросами, как заправский следователь.
Я взял Ли Мэй за руку и потянул прочь от назойливой троицы.
— Что же это такое… — бухтел по дороге. — Вот так взять и влезть в разговор посторонних людей…
Ли Мэй объяснила, что преподаватели дают им задание — при первой возможности общаться с иностранцами на английском. Улучшать навыки. Будто предвидя мой вопрос, который я все равно не решился бы задать, добавила:
— Но преподаватели всегда напоминают — лучшая практика только с носителем языка. Так что, пожалуйста, не думай… Просто ты необычный. Тоже лаоши, но совсем не похож. Кстати, сколько тебе лет?
Я остро позавидовал находчивому Ипполиту Матвеевичу, быстрым и метким ответом покорившего девушку Лизу: «К науке, которую я в настоящий момент представляю…»
Ответил, ужасаясь про себя:
— Тридцать восемь.
Ведь именно это число и назвал Воробьянинов.
— Нет, я серьезно, сколько?
— Серьезней некуда.
— Правда? Ты выглядишь намного моложе.
Примерно так и отвечала предводителю дворянства студентка Лиза Калачева.
Нелепость ситуации становилась очевидной, я чуть было не собрался сказать об этом Ли Мэй, но передумал: книгу в двух словах не перескажешь. Образ опять же не слишком выгодный, не говоря уже о «Лизиной лапке в морщинистых руках»…