Ваш скандальный нрав

– У нее много драгоценностей, – многозначительно проговорил посланец.

Буря резко прекратилась.

– У миссис Боннард есть сапфиры, жемчуг, рубины и бриллианты, – с ледяным спокойствием промолвил мужчина. И добавил: – И разумеется, изумруды.

– Изумруды? – как зачарованная переспросила Марта. На ее лице появилось довольное выражение – так улыбаются дети, которым дают конфетку.

– Прекрасные изумруды, которые когда-то принадлежали императрице Жозефине, – подтвердил визитер. – Раздобудь письма, и тогда никто не будет возражать против того, чтобы ты заодно с ними прихватила и несколько побрякушек. Если ты в целости и сохранности доставишь письма его светлости, он подарит тебе корону с бриллиантами.

Венеция, вечер, оперный театр

Несмотря на то что сезон еще официально не начался, ложи и партер театра «Ла Фениче» были почти полны. Джеймсу было известно, что причин тому две. Отчасти зрители пришли в театр потому, что давали популярную оперу Россини «Сорока-воровка». А вторая причина заключалась в том, что в оперу пожаловала Франческа Боннард с друзьями и они заняли ряд самых дорогих лож. Так что на Франческу глазело не меньше народу, чем на сцену.

А некоторые – в Италии это дело обычное – не смотрели вообще никуда.

Джеймс знал и то, что итальянские театры коренным образом отличаются от английских. В Италии театры представляли собой нечто вроде клубов для общения. Для того чтобы вместить всех театралов, в театрах делали не только ложи, но и большие комнаты отдыха. До последнего времени гигантские фойе использовали для азартных игр. Теперь, когда азартные игры запретили, театралы были вынуждены развлекать себя нардами.

В сезон люди из общества посещали театр четыре-пять раз в неделю. И поскольку театр для многих становился практически вторым домом, то и обстановка там была соответствующая: огромные ложи обставляли мебелью, как домашние гостиные, да и использовали их в тех же целях. Из некоторых лож сцены было почти не видно.

Во время спектаклей зрители ели, пили и разговаривали. Они играли в карты, флиртовали и соблазняли. Слуги сновали взад-вперед. Для большинства зрителей опера или пьеса составляли лишь своеобразный цветовой и музыкальный фон.

Однако в некоторых важных моментах спектакля – это, например, могло быть начало знаменитой арии – аудитория замолкала и принималась слушать.

Правда, когда Джеймс вошел в ложу Франчески Боннард, подобной тишины не было. Актеры на сцене визжали и мычали, издавали другие звуки, но никто не обращал на них ни малейшего внимания.

Впрочем, и на Джеймса никто даже не взглянул. Он ничем не отличался от других слуг, облаченных в ливреи и парики, которые то и дело вносили в ложи то еду, то вино, то чью-нибудь шаль. Играть роль слуги оказалось совершенно не сложно. Те, кому они прислуживали, совсем не замечали их. Он мог бы перерезать горло кронпринцу Джилении на глазах у десятков свидетелей, и позднее ни один из них не смог бы узнать в нем убийцу. Ни один не вспомнил бы, какая на нем была ливрея, какой парик.

Джеймс был уверен в этом: уже пару раз в подобных условиях ему доводилось именно таким образом избавлять человечество от редкостной мрази.

Лоренцо тут, конечно, ни к чему. Правда, учитывая репутацию леди, можно было ожидать, что мужчина – или несколько мужчин – будет мешать ему, однако Джеймс предпочитал, чтобы «препятствие» было молодым и не слишком умным. Французский граф Маньи, имевший преимущество в виде возраста и опыта (что включало в себя способность не терять голову, причем в годы Террора – в буквальном смысле), мог представлять собой более серьезного противника.

Внимание Джеймса переключилось со златовласого мальчика на сидевшую возле него Франческу. Они занимали места в передней части ложи, причем Лоренцо был удостоен чести сидеть справа от нее. Он повернулся боком, чтобы с обожанием взирать на свою богиню. Она смотрела на сцену и делала вид, что не замечает его восхищения.

Со своего места Джеймс мог видеть ее только сзади, точнее, ее точеную шею и плечи. Цвет ее волос, уложенных в художественном беспорядке, был насыщенно-каштановым. Когда на них падал свет, на отдельных прядях вспыхивали красноватые отблески. Несколько кудряшек выбились из прически, что придавало ее облику легкую небрежность. Однако вид у нее был не такой, будто она только что встала с постели, – скорее, казалось, что она лишь недавно высвободилась из объятий любовника.

Потрясающая женщина!

И такая манящая! Даже Джеймс, искушенный в любовных делах, ощутил волнующее тепло внизу живота; его взгляд оказался прикованным к ней, а в голове начался хаос.

Да уж, должно быть, мужчины действительно сходят по ней с ума, подумал Джеймс, прикидывая, сколько она может стоить.

Его взор опустился ниже.

Ее длинную стройную шею украшало ожерелье из сапфиров и бриллиантов. Капельки таких же камней свешивались из ее изящных ушей, походивших на маленькие морские раковины. Пока Лоренцо шептал что-то ей на ухо, она позволила шали соскользнуть с плеч.

Джеймс замер.

У ее платья практически не было спинки! Должно быть, специально для него ей сшили корсет.

Теперь Джеймс видел ее плечи. На правом темнела родинка нелепой формы.

Джеймс огромным усилием воли вернул глаза в глазницы, а язык – в рот.

Да уж, фантастическая женщина, причем очень смелая, в этом можно не сомневаться. Кое-кто считал, что она достойна всех этих драгоценных камней, а это уже говорило о чем-то. Джеймс не был уверен в том, что когда-либо ему доводилось видеть такие роскошные сапфиры, а он видывал – точнее, воровал – целые горы драгоценностей. По цене они явно превосходили те изумруды, которые он много месяцев назад забрал у Марты Фейзи.

Джеймс с бутылкой в руке шагнул вперед, чтобы наполнить их бокалы.

Лоренцо, наклонившийся к ней так близко, что его золотистые кудри, казалось, вот-вот спутаются с ее каштановыми локонами, замер на мгновение, а затем нахмурился, слегка откинув голову. Вынув лорнет, он стал внимательно рассматривать ее обнаженное плечо.

– Но это же змея, – промолвил он.

Змея?!

Пораженный его словами, Джеймс тоже наклонился, чтобы рассмотреть ее плечо получше. Принц прав. На плече у нее не родинка, а татуировка!

– Да как ты смеешь так глазеть на леди?! – внезапно вскричал Лоренцо. – Нахал! Наглец! Опусти глаза! И впредь смотри, прежде чем…

– Упс! – тихо проговорил Джеймс. И, наклонив бутылку, он забрызгал панталоны принца вином.

Лоренцо ошеломленно наблюдал за тем, как по застежке его панталон на причинном месте расползается темное пятно.

– Прошу прощения, прошу прощения, – забормотал по-итальянски Джеймс, прикидываясь виноватым. – Я такой неловкий, ваше высочество. – Сорвав с руки полотенце, он стал неуклюже и весьма грубо тереть пятно.

Боннард не сводила глаз со сцены, но ее плечи едва заметно затряслись. Откуда-то слева, где сидела еще одна дама, Джеймс услышал сдавленный смешок. Не взглянув туда, он продолжал яростно вытирать пятно.

Наконец покрасневший как помидор принц оттолкнул его руку:

– Хватит! Довольно! Убирайся! Оттар! Где мой слуга? Оттар! – закричал он.

В это мгновение несколько сотен голов одновременно повернулись к ним, и несколько сотен голосов возмущенно прошипели:

– Ш-ш-ш!

Вот-вот должна была начаться ария Нинетты.

– Прошу прощения, извините, – шептал Джеймс на итальянском. – Я такой неловкий, такой неуклюжий. – Продолжая извиняться, он попятился назад, всем видом выказывая готовность повиноваться и страх.

Франческа Боннард наконец повернулась и посмотрела Джеймсу в лицо.

Он должен был подготовиться к этому. Должен был действовать инстинктивно, но почему-то у него не получилось. Он опоздал на одно мгновение. Ее взгляд застал его врасплох, он оцепенел.

Изида! Лорд Байрон назвал ее именем этой египетской богини. Только теперь Джеймс понял почему: странные продолговатые глаза удивительного зеленого цвета… красиво очерченный рот… точеные линии носа, скул и подбородка.