Левый берег Стикса

— Слушай, ты…

— Лучше молчи, Краснов. Ты понимаешь, что сейчас меня не стоит оскорблять? Или до тебя еще не дошло?

— А ты подумал, что я могу не суметь сделать то, что ты хочешь?

— Убедишь Дитера, вы же друзья. С юридической точки зрения это законно, я проконсультировался. Скажешь, что это Банковская фирма. Краткосрочный заем. У тебя еще шестнадцать миллионов на счету зависают. Придумаешь что-нибудь.

— Ты подготовился, Лукьяненко. Откуда столько знаний по состоянию счетов? Подковался, ментенок?

— Ты считал меня просто ментенком, Краснов? Тупым, преданным ментом? Ты сильно ошибся, комерс. Крепко. Будешь теперь плясать ламбаду…

— А ты и есть мент. Только ссучившийся.

— Зря, Константин Николаевич! Зря ты так думаешь, зря языком болтаешь. Никто за мной не стоит — ни менты, ни бандюки, уж поверь на слово. Сам я, один одинешенек. Но тебя, если выебнешься, порву, как соску. И всю твою семейку. Отвечаю. Ну, так как, договорились?

Слышно было, как Костя дышит в трубку. Даже в дыхании сквозила такая ненависть, что человек слабонервный испугался бы.

— Отпусти Диану и детей. Я сделаю то, о чем ты говоришь, — наконец выдавил из себя он.

— Сделай, что сказано, Краснов, тогда отпущу. И не спорь со мной, не крути, я все равно буду их держать до тех пор, пока все не закончится. А это все равно, что тебя за яйца.

— Отпусти. Я пообещал.

— Срал я на твои обещания, Краснов, жидко и удовольствием. Твои обещания в карман не положишь. Шли бабки, иначе твоя голубушка пожалеет, что на свет родилась. И детки тоже.

Диана заплакала. Тихо, чтобы Костя не услышал. Он молчал, только мембрана вибрировала от его неровного дыхания.

— Хорошо, — сказал он, наконец. — Считай, что я это уже сделал. Но послушай меня, Лукьяненко, внимательно послушай, чтобы не ошибиться. Если хоть один волосок упадет с их голов, я тебя разыщу везде, хоть под землей, и разорву своими собственными руками. Ты меня слышишь?

— Я тебя слышу, — отозвался Лукьяненко. — И учти, жиденок, плевал я на твои угрозы. Я тебя держу за яйца, и ты сам это знаешь. Мы оба это знаем. Но я пока добрый. Можешь сказать пару слов женушке.

— Ди… — сказал Костя.

— Да.

— Не бойся, я очень тебя прошу, не бойся. Завтра он получит деньги, и все это кончится. Он не посмеет причинить вам вред.

— Да, Костя… — Господи, как она хотела, что бы все было так просто, как он говорил.

— Я вылечу завтра же… Дети знают?

— Нет.

— Ты плачешь?

— Это ничего, Костя…

— Завтра к вечеру я вернусь.

— Будь осторожен, прошу тебя, — как предупредить его? Как сказать, чтобы этот вурдалак ничего не понял?

— Не говори никому ничего. Никому не доверяй.

— Не бойся, Ди, прошу тебя…

— Я очень за тебя боюсь, Костенька… Я люблю тебя. — И не меняя интонации, добавила на французском. — Береги спину…

— Что ты сказала? — заорал Лукьяненко. — По-русски говори, сука… — Он подскочил к ней, замахиваясь…

— Перестань, ублюдок! — Костя тоже кричал. — Она сказала — милый.

Он, все-таки, ударил ее. Не очень сильно, она успела убрать голову, но больно, даже зубы лязгнули, и вырвал трубку из рук.

— Давай, Краснов! — Делай все по-быстрому… Подсуетись. Твоя баба меня достала.

Диана уже не могла слышать мужа, но по ухмылке Лукьяненко поняла, что Костя говорит ему что-то малоприятное.

— Все сказал? — спросил он. — Давай, давай, попизди, все равно не дотянешься. Оставь телефончик, вдруг звякнем… Ага. Ничего, я запомню. Нет, ей я больше трубку не дам, ни к чему это. Конечно, не один. Бережем их здоровье, охраняем, надежней, чем сейф. Отдыхай, Краснов, до завтра…

Он выключил трубку и посмотрел на Диану.

— Что ты ему сказала?

Сейчас он меня искалечит, подумала Диана.

— Что ты ему сказала, ехидная тварь?

Он пошел на нее, и Диана с ужасом поняла, что сейчас опорожнит мочевой пузырь прямо здесь, перед ним. Глаза у Лукьяненко от бешенства стали желтыми, словно покрылись бельмами. Он ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, наотмашь, и Диана, не удержавшись на ногах, упала, ударившись о барную стойку. Из разбитого носа побежали струйки крови, пачкая рубашку.

— Не надо, — просипела она. Голос пропал. Господи, она сейчас уделается перед этим ничтожеством. — Я ничего такого не сказала.

— Что ты сказала? — он больно пнул ее ногой в бедро и, ухватив за ворот, вздернул вверх, к своему лицу. Посыпались пуговицы.

— Я сказала — милый. Я сказала — милый!

Его кулак врезался в живот Дианы и из легких разом ушел весь воздух. Он отшвырнул ее, как котенка, и она рухнула на пол, охватив руками горящие огнем ребра.

— Я тебя предупреждал, сука, — сказал Лукьяненко. Его туфли были перед ее глазами, еще чуть-чуть и он наступит ей на лицо. — Твое счастье, что это было одно слово. Только одно. Иначе я бы из тебя сделал обезьяну.

Диана пыталась вздохнуть, но не могла, дыхание было отбито напрочь.

— Встань, соска, — продолжал Лукьяненко, — и умой рожу. Смотреть противно.

Он опять ухватил ее за воротник и поволок к ванной, как сломанную куклу. Воздух со свистом прорвался в ее легкие и, выскользнув из рук Лукьяненко, она почти упала лицом на унитаз, зажимая руками рот. Ее вырвало.

Лукьяненко презрительно смотрел на нее от дверей.

— Да… Слабовата, голубая кровь. А ведь я тебя еще и не бил всерьёз. Умоешься — подай поесть, — сказал он. — Я тебя выдрессирую так, что мужу понравится. Дрессировать я умею. Попробуй выкинуть еще один номер и мои ребята отъебут тебя хором, прямо перед детьми. Или твоих детей на твоих глазах. Они у меня послушные и очень любят деньги. Тебе понятно?

— Да, — ответила Диана едва слышно.

— Громче…

— Да.

— Будем считать, что инцидент исчерпан, — он вышел, закрыв за собой дверь в ванную.

Диана с трудом поднялась, ноги ее почти не держали, и, ухватившись за раковину, простояла так несколько секунд. Джинсы были мокрыми, она таки не сдержалась от мочеиспускания, когда ее тошнило. Правая щека опухла, но нос, как ни странно, был цел, хотя кровь из ноздрей еще сочилась. Болел живот и затылок, которым она ударилась о стойку бара.

Она с омерзением содрала с себя одежду и стоя под горячим душем, дрожала, словно от холода. Она слаба, она боится, она — всего лишь женщина. Но выхода у нее нет. Никакого другого выхода у нее нет.

Убить, — подумала она. — Они уверены в ее беспомощности. Они уверены, что справятся с ней. Силой она не победит, и никого спасти не сможет. Вырваться из дома, из этой каменной ловушки. Спрятать детей в лесу, Марк взрослый, он справится. А она — она уведет их подальше от детей, как лисица от логова со щенками. Если даже их с Костей не станет, останутся живы дети, дай им Бог. Хоть кто-то останется. Пусть для этого надо будет убить — она убьет, теперь она была в этом уверена. На это ей хватит сил и хитрости. Главное — спасти детей, остальное ерунда.

Одевая чистую одежду, Диана знала, что будет делать. Она еще не знала — как.

Краснов быстро освоился в городе. Он не привык тушеваться и, осмотревшись, с чисто мужицкой обстоятельностью, наметил план действий. Стипендии на жизнь хватит, общежитие приличное, в центре, рядом с техникумом. Чуть выше, по проспекту — корпуса Университета, он сможет ходить на факультативы со следующего года. Основных задач — две. Учитывая половинчатую пятую графу — ему нужен красный диплом и успехи в общественной работе. На экономику просто так не пробиваются. Один положительный пункт в его биографии все-таки есть — происхождение из пролетарской семьи. Второй плюс — его собственный — голова и знания. Будет сложно, но шансы реальные. Чуть-чуть везения и он пойдет своей дорогой.

Он приступил к осуществлению плана с решительностью, вызывающей оторопь у одногруппников. В течение полугода окружающие смотрели на него, как туристы на египетские пирамиды — недоумевая, но с невольным восхищением. Казалось, что он успевает везде, словно в сутках не двадцать четыре, а тридцать шесть часов.