Баши-Ачук

Перс усмехнулся.

— Еще что придумала! А вдруг случайно возьмет да разрежет?! Хм… К тому же я вчера поужинал до отвала! Да и не так я молод, чтобы ты могла меня провести, давно уже сменил молочные зубы!

— Думаешь, обманываю? Сомневаешься? Так попробуй на мне: ударь что есть мочи, не жалей, — увидишь, твоя шашка рассечет только платье.

Девушка прилегла на камень, положила ладонку себе на грудь; перс хотел испытать ее, вынул шашку из ножон, размахнулся, — но девушка даже не дрогнула, только промолвила, усмехнувшись:

— Я же сказала, что шашка твоя не причинит мне никакого вреда.

Перс убедился, что девушка не шутит; горя желанием овладеть чудесным талисманом, он снова замахнулся что есть силы… — разрубленная надвое девушка свалилась на землю.

Вздрогнул обманутый воин, хлопнул себя по лбу:

— Одурачила меня, несчастная!

Он сокрушенно покачал головой, кинул растерянный взгляд на бездыханное тело и, сунув клинок в ножны, двинулся дальше.

В эту минуту над разоренным и поруганным монастырем, полыхая, взметнулось к небу необычайной силы пламя…

Когда весть об этом горестном событии долетела до Телави и окрестных селений, люди взволновались до глубины души. Но кто дерзнул бы открыто выразить свою скорбь?..

Только враги и предатели Грузии не печалились и, разумеется, ликовали неверные, — за исключением одного: узнав о. том, что произошло, человек этот как безумный вскочил на коня и помчался в Шуамта. Это был Абдушахиль.

Подъехав, он увидел сгоревший дотла монастырь; кругом было безлюдно, царила могильная тишина.

Глубокая печаль овладела Абдушахилем, и впервые в душе его мелькнуло сомнение: «Аллах, аллах, неужели тебе и в самом деле нужны такие жертвы? И что за доблесть истреблять беспомощных, беззащитных женщин и детей?

Христиане этого не делают… Даже разбойники и то избегают. За эти два-три года не счесть, сколько семей они разорили, и магометан и своих же грузин, — но разве кто-нибудь позволил себе тронуть беззащитных детей и женщин?» Погруженный в эти размышления, Абдушахиль миновал просторный монастырский двор и остановился вдруг возле липы: взгляд его упал на мертвое тело девушки. Абдушахиль вскрикнул страшным голосом, зашатался и упал бы, если б не прислонился к дереву. Долго стоял он безмолвно. Наконец, пришел в себя и, не отрывая взгляда от покойницы, произнес с отчаянием:

— Чем провинился я перед тобой, аллах, почему явь обратил ты вдруг в сон? Того ли я ждал? Нет ее! Исчезла! Развеялась моя мечта! Но ничто в мире не сотрет того, что однажды с такой силон запечатлелось в моем сердце! Если я потерял ее живую, хоть мертвая — она моя!

Абдушахиль поднял разрубленное надвое тело девушки, прижал его к груди и двинулся туда, откуда еще так недавно нес ее живую… Но как не похож был этот путь на тот, давешний! Тогда над ним, опьяненным счастьем, раскрывались небеса, — теперь он задыхался от скорби, и казалось, земля вот-вот разверзнется у него под ногами.

Он опустил свою ношу у родника. Долго глядел он на погибшую девушку, и слезы градом катились по его лицу; потом вырыл близ родника могилу и, тайно схоронив свое сокровище, выровнял края могилы.

С этого дня Абдушахиль часто, очень часто приходил к роднику и, не смыкая глаз, проводил ночи у дорогой ему могилы.

Глава одиннадцатая

Однажды в ясную, лунную ночь Абдушахиль, как обычно, полулежал у могилы, уйдя в свои сладостные воспоминания и мечты, как вдруг поблизости послышался шорох. Абдушахиль обернулся, из уст его вырвался крик, он вскочил, отшатнулся и, отступив на несколько шагов, невольно сжал рукою кинжал… но тут же замер и словно онемел: перед ним стояла та, которую он так горестно оплакивал.

— Прочь! Прочь от меня, злой дух! Да проклянет тебя Магомет!

— Не бойся, я та, по ком ты так горюешь и плачешь! — тихо ответила девушка.

— Ты дух, вернувшийся с того света, чтоб даровать мне утешение и радость?

— Да, я пришла к тебе и ради тебя, но я не дух, а живой человек во плоти, верящий в твою любовь и любящий тебя.

— Как, ты ожила?

— Я не умирала.

— А это? — Абдушахиль с удивлением указал на могилу.

— Ты ошибся: это сестра моя, несчастная Пирмтвариса, мы с нею близнецы; а меня зовут Пиримзиса.

— Да будет благословенна твоя воля, господи! — вскричал Абдушахиль и взял девушку за руки. — Скажи, скажи мне, это сон или явь? Объясни, как все это случилось, не то я сойду с ума!

Абдушахиль едва держался на ногах от волнения и невольно опустился на землю. Девушка, подсев к нему, ласково заговорила:

— Ты видишь, я совсем не стесняюсь тебя, потому что мы с тобой — как брат и сестра. Помнишь, ты именно здесь, на этом самом месте, приводил меня в чувство и потом назвался братом; знаю, знаю, слово доблестного воина вовеки нерушимо. Любовь к тебе запала мне в душу с того самого дня, но она безнадежна и безысходна — мы с тобою разной веры, нам никогда не соединиться. Поэтому я заглушила то чувство, покорилась судьбе и люблю тебя только сестринской любовью.

Перс с изумлением слушал ее и, наконец, спросил дрожащим от волнения голосом:

— Сестра моя, но сладостнее, чем сестра! Скажи, как ты спаслась? И кто тебя привел сюда?

— После того как разорили монастырь, воины отобрали нескольких девушек, в том числе и меня, чтобы увести их в плен, но я воспользовалась общим смятением и, ускользнув, спряталась тут неподалеку — забралась в пустое квеври. Когда они подожгли монастырь и уехали, я вылезла из квеври и долго скрывалась в лесных зарослях, — оттуда я видела, как ты оплакивал мою несчастную сестру и как ты ее похоронил; я понимала, что ты ошибся, приняв ее за меня, и сердце мое переполнилось любовью, С тех пор я живу здесь, в пещере, и часто украдкой слежу за тобой. Сегодня не выдержало сердце, и я решила показаться. Сейчас я больше ничего не скажу. Если хочешь знать всю правду, пойдем вместе в мое убежище, но лишь с одним условием: не удивляйся ничему, что бы ты ни увидел, и ни в коем случае не берись за оружие. Доверишься ли ты мне?

— Пойду за тобою хоть в ад.

— Поклянись!

— Клянусь Магометом!

— Магометом, в которого мы не верим?

— Хорошо… Клянусь вашим Христом!

— А что он тебе? Нет! Поклянись лучше словом доблестного воина.

— Клянусь! Клянусь к тому же своей необыкновенной любовью, которую не в силах выразить!

— Теперь я верю! — сказала девушка, протянула Абдушахилю руку, и так, взявшись за руки, они углубились в дремучий лес.

Глава двенадцатая

В глубине леса, в пещере, расположенной среди неприступных расселин, несколько молодых повстанцев, сидя вокруг костра, жарили на угольях шашлыки. Тут же стоял длинный стол; па нем не было видно ни хлеба, ни вина, ни какой-либо другой еды.

У входа послышались шаги, и в пещеру вошла женщина с довольно объемистой корзиной в руках.

— Это ты, Мелано? — сказал один из повстанцев, по всем видимости главарь отряда.

— Сегодня не нашлось надежного человека, чтоб доставить вам пищу; ничего не поделаешь, сама пришла. Пробираюсь к вам, а у самой коленки дрожат от страха. Поскорее опорожните корзину, пришлось бросить спящих ребят без призора, — ответила Мелано, передавая свою ношу.

— Вот только поужинаем, и кто-нибудь проводит тебя до первого жилья, — отозвался тот же повстанец.

Мелано тихонько прошла вглубь пещеры и уселась в углу.

Вынули из корзины хлебы, кувшин с вином, глиняный горшок с каким-то варевом и разместили все это на столе.

— Да здравствует наша благодетельница! — воскликнул один из повстанцев. — Зато мы поделимся с нею сегодняшней добычей.

Остальные поддержали его и до краев набили корзину Мелано кусками освежеванной дикой косули.

Вдруг в лесу раздался крик филина. Все вскочили и, схватившись за оружие, кинулись к выходу; но филин умолк, а вместо него заверещал пересмешник.