Мой пылкий рыцарь

— Глупец! — выкрикнула она, налетев на ошарашенного рыцаря и выхватив грязный лоскут у него из рук. — Ты что, хочешь превратить небольшую рану в смертельную? Да эта тряпка так грязна, что ею противно нос вытереть! Принеси-ка мне воды, да поживей.

Рыцарь перевел взгляд на Гейбла, словно спрашивая, как ему поступить. Тот так же молча кивнул, давая понять, что надо выполнять это неожиданное приказание. Увидев, что девушка, схватив небольшую сумку, лежавшую на траве рядом с Рональдом, кинулась к Джастису, Гейбл испытал странное удовлетворение. Почему-то ему приятно было сознавать, что эта прелестная особа не так равнодушна к страданиям ближнего, как пытается показать. Лишь когда Эйнсли, промыв рану Джастиса, принялась поливать ее какой-то темной жидкостью, что явно причиняло тому невыносимые страдания, Гейбл решил вмешаться. Подскочив к девушке, он вырвал фляжку из ее рук.

— Что это? — требовательным тоном спросил он и поморщился — слишком резко пахло это снадобье.

— Уйсгебеата — живая вода. Целебный напиток, который мы сами варим. Ты что, недавно приехал в Шотландию?

— Приехал я сюда достаточно давно, но мне хватает ума не пробовать местных ядов. Зачем ты поливаешь им рану?

— Говорят, что эта вода лечит.

— А теперь что ты делаешь? — с подозрением поинтересовался Гейбл, увидев, что Эйнсли смазывает рану чем-то отвратительным на вид.

Девушка присела на корточки, вытерла руки и принялась бинтовать больное плечо, бросив недовольный взгляд на Гейбла.

— Это мазь из трав. Она облегчает боль и заживляет раны. Когда вернетесь в свое логово, можете смыть ее и зашить рану, а потом снова нужно наложить мазь.

Наблюдая за тем, как ловко Эйнсли перевязывает плечо Джастиса чистой тканью, Гейбл подмигнул кузену:

— А девица-то с норовом!

— Нельзя ожидать от пленницы ни учтивости, ни дружелюбия, — отрезала Эйнсли.

— Ты не пленница, красотка, а заложница, — поправил ее Гейбл.

— А что, есть разница?

Он кивнул. Поднявшись с земли, девушка произнесла резким тоном:

— Боюсь, мне она непонятна. А теперь я иду к Рональду!

Гейбл проводил ее долгим взглядом, а затем, обернувшись к одному из своих людей, приказал позвать остальных и привести лошадей.

— У этой юной леди острый язычок, — заметил он, обращаясь к Джастису. — Ну, как твое плечо?

— После ее лечения явно стало лучше, — ответил его юный кузен. — Да ты не беспокойся! У меня бывали раны и пострашнее. Обидно только, что пострадал я от руки хорошенькой девицы… — И он смущенно посмотрел на Гейбла.

— Надвигается буря, — сменил тему тот, снова с беспокойством глядя на небо. — Надо поскорее найти какое-нибудь укрытие!

— Мы должны показать им, где найти убежище, — сказал Рональд, пока Эйнсли помогала ему сесть.

— Меня мало волнует, что норманны пострадают от непогоды, — отозвалась Эйнсли.

— Меня тоже. Но сейчас мы у них в руках, значит, пострадаем и сами. А ты знаешь, какой сильной и опасной может быть буря в горах. Я не хочу, чтобы она застигла нас здесь, на открытом месте.

Эйнсли промолчала. Приняв это за согласие, Рональд подозвал к себе норманнского предводителя и объяснил, как найти пещеру, где все они могли бы укрыться от непогоды. Девушку охватили смешанные чувства: гнев боролся с отчаянием. На удивление, страха она не испытывала. Не объяснялось ли это тем, что норманнский рыцарь был ей приятен? При этой мысли Эйнсли почувствовала отвращение к самой себе.

Впрочем, она тут же попыталась избавиться от этого ощущения. Норманн мог бы запросто убить ее, а между тем до сих пор он не причинил ей никакого вреда. С таким же успехом ее уже давно могли бы изнасиловать — или он сам, или его люди. Однако пока, слава Богу, этого не случилось. Эйнсли была не глупа и хорошо понимала, что ее честь все еще в опасности, но по крайней мере сейчас у нее появилась уверенность, что она не пойдет по рукам. Леденящий душу страх — воспоминание о судьбе, постигшей ее мать, — понемногу отступал. Вспомнив, с какой решительностью она объявила Рональду, что убьет себя при попытке ее изнасиловать, Эйнсли горько усмехнулась.

Подошел предводитель норманнов, и это застало ее врасплох. По выражению его лица девушка поняла, что не сумела скрыть своих тайных мыслей.

— Почему ты такая печальная? — спросил он.

— Думаю о том, какой я оказалась трусихой, — ответила она, направляясь к своей лошади.

Гейбл последовал за ней.

— Ты не трусиха, — возразил он, покачав головой. — Никто не усомнится в твоей храбрости. Ты сражалась со мной с отвагой, которой мог бы позавидовать любой мужчина.

Эйнсли понимала, что он искренен в своей похвале, но настроение ее от этого не улучшилось.

— Но я жива.

— А разве разумнее было бы умереть?

— Наверное… По крайней мере тогда не пострадала бы моя честь. Понимаешь, я дала клятву — если мне будет угрожать бесчестье, я лишу себя жизни. А вместо этого пытаюсь уверить себя, что никакой угрозы нет, потому что не чувствую в себе достаточно сил, чтобы выполнить клятву.

— Бесчестье тебе не грозит.

— Правда? И на чье слово я должна при этом полагаться? Я ведь тебя не знаю.

Гейбл слегка покраснел, вспомнив, что не удосужился представиться.

— Я — сэр Гейбл де Амальвилль. А человек, которого ты чуть не насадила на вертел, мой кузен и оруженосец сэр Джастис Лютен. Думаю, нет нужды напоминать о том, что самоубийство — смертный грех. Если ты убьешь себя, тебе откажут в праве быть похороненной в освященной земле.

— Макнейрны отлучены от церкви, так что в любом случае в освященной земле меня не похоронят.

— Если твой отец прекратит творить произвол, все изменится.

— Мой отец был рожден в стране, не подчиняющейся законам, и жизнь ему дал человек столь же необузданный. Не думаю, что французский гость нашего короля сумеет убедить Дуггана Макнейрна измениться.

— Я здесь не гость, а рыцарь на службе у короля, и скоро у меня будет своя земля.

Ответить Эйнсли не успела — глухой раскат грома прокатился над их головами.

— Беседа с вами приятна, милорд, но боюсь, что ее придется прекратить, иначе нам не удастся найти укрытие до того, как начнется буря.

Она вскочила в седло и потянулась за поводьями, но Гейбл успел их перехватить. Девушка метнула на него недовольный взгляд и тут же отвела глаза. Рональда и Джастиса уже поместили на сделанные второпях носилки, не реагируя на их возмущенные крики, что они не нуждаются в опеке. Теперь Рональд не сможет убежать, а она, Эйнсли, ни за что его не бросит. Он беден, и ее отец вряд ли даст за него богатый выкуп. Если же норманны узнают, что у Рональда нет ни гроша, его жизни будет угрожать смертельная опасность. Снова взглянув на Гейбла, Эйнсли поняла, почему он вырвал у нее из рук поводья — не доверяет, считает, что она сбежит.

— Может быть, тебе лучше поехать со мной? — спросил Гейбл, и по его тону чувствовалось, что это не просьба, а приказ.

— Я не сбегу, у вас в плену мой лучший друг, — заметила девушка.

— Который наверняка будет несказанно рад, если тебе удастся ускользнуть от нас.

— Наверняка. Но я не послушалась его совета и не сбежала до того, как вы напали на нас, значит, не оставлю его и теперь. Особенно после того, как увидела, что вы не умеете лечить раненых!

Гейбл собирался что-то возразить, но Эйнсли перебила его:

— Если ты не дозволяешь мне ехать одной, мы можем поехать вместе на моей лошади.

— Нет, не дозволяю, — передразнил он ее. Эйнсли никак не отреагировала на его насмешку, хотя и была изрядно раздосадована.

— Тогда поедем вместе. Дорогу я знаю, а мой конь очень вынослив.

— Твой друг рассказал мне, где находится пещера.

— Значит, ты не позволишь мне сбиться с пути.

Когда Гейбл вскочил в седло и очутился за спиной Эйнсли, она бросила быстрый взгляд на смуглые руки, обнявшие ее за талию, и бедра, коснувшиеся ее ног.

— Надеюсь, вы не потеряли свою одежду, сэр Амальвилль? Но если так, то вы жестоко об этом пожалеете, когда начнется дождь.