Страница 25 из 81
Юный хан управлял государством, конечно, лишь номинально. Власть находилась в руках правительства, во главе которого стояла царевна Ковгоршад, в качестве регентши. Русское правительство адресовало грамоты не только хану, но вместе с ним — царевне и князьям;[127] казанское правительство также писало от имени царевны, князей и всех людей Казанской земли.[128] Кроме царевны, членами правительства были названные в грамотах по именам деятели государственного переворота — князья Булат и Табай.[129]
Новое правительство поддерживало тесные сношения с русским правительством, но внутри страны не было популярным. Опасались восстания, и правительство решило опереться на русское оружие, взятое в плен в 1530 году. [97] В феврале 1533 года в Москву был отправлен посол князь Агиш с просьбой, чтобы русское правительство не требовало выдачи пищалей — "занже государеве земле Казанской другов много, а недрузи есть же".[130] Русское правительство, конечно, дало на это согласие.
В июне того же года в Москву было отправлено посольство — оглан Аппак, князь Кадыш (брат князя Отуча), Касимовский князь Кутлу Булат и бакши Евтек для переговоров о согласии русского правительства на брак хана с ногайской княжной "да и о иных великих делах земских". Согласие на брак было получено "того ради, чтобы земля Казанская в упокое была".[131] В выборе невесты правительство, конечно, руководилось политическими расчетами. Хан женился на дочери нового ногайского князя Юсуфа, княжне Сююн-Бике. Брак по расчету, по-видимому, не возбудил любви в 17-летнем супруге; по крайней мере, русский посол при ногайском дворе Д. Губин летом 1535 года доносил своему правительству, что Сююн-Бике переписывалась со своим отцом: "К Юсуфу из Казани дочь присылала, Яналеева царица. Сказывают, Яналей царь ее не любит", и что князь Юсуф, недовольный таким отношением к дочери, подстрекал казанцев к низложению Джан-Али.[132]
К сожалению, летописец не поясняет, какие именно "великие земские дела" требовали переговоров с русским правительством. Русские историки были склонны преувеличивать оценку этого обстоятельства, и Карамзин заявлял, что "важнейшие дела казанские, не только политические, но и земские, решались в Москве государевым словом". Позволительно думать, что "великие земские дела", о которых велись дипломатические переговоры, находились в связи с той миссией, которая была прежде всего возложена на послов — с вопросом о женитьбе хана на Сююн-Бике. Женитьба обозначала совершеннолетие хана и влекла за собой упразднение регентства. Установление нового способа правлений и договор о направлении новой политики действительно могли явиться предметом дипломатических переговоров с русским правительством, и в этих-то важнейших для государства вопросах скорее всего следует видеть те "великие земские дела", которые была представлены к обсуждению миссией оглана Аппака к других казанских послов в июне 1533 года. [98]
Низложение Джан-Али. Коалиционное правительство. В декабре 1533 года Василий III скончался. Весной ближайшего года состоялся обмен посольствами между Москвой и Казанью для возобновления с новым русским правительством союзного договора; казанскими послами были оглан Худай, Бурнак и бакши Ходжа Ахмед.[133] Перемена правительства в России оказала большое влияние на ход казанской политической жизни. Последующие события показали, что правительство царевны Ковгоршад тяготилось русским засилием, и что переворотом 1531 года русская партия была обязана не искреннему желанию поставить Казанское ханство в зависимость от иностранцев, а стремлению спасти государство от дальнейшей войны и от продолжения агрессивной политики ханов Гиреев. Как только явилась возможность освободиться от иностранного гнета, казанское правительство тотчас же решило стать на свои собственные ноги и вести самостоятельную политику, не считаясь с русским правительством.
Перемена царствования в России повлекла за собою события аналогичные тем, какие последовали при кончине Ивана III. Несчастный в войне, но удачливый в дипломатических переговорах, умевший выбирать достойных сотрудников на этом поприще, Василий III уступил место бездарному правительству Елены Глинской и ее фаворита. Перемена режима сразу ясно почувствовалась в Казани, где русские послы немедленно потеряли значительную долю своего авторитета. Одновременно с этим усилилось влияние восточной партии, и приобрели вес лица, связанные с ногайской торговлей. Правительство царицы Ковгоршад не осталось неподвижным в этом общем сдвиге казанской политики. Оно решило освободиться от русской опеки и вступить на путь самостоятельных действий. Правительство, опиравшееся на русские пищали, пошло навстречу казанскому обществу, тяготившемуся русским засилием. Смерть Василия III имела те же последствия, как и приближение кончины его отца: "Ковгоршад царевна и Булат князь и вся земля Казанская князю Ивану Васильевичу изменили".[134]
Поворот казанской политики сопровождался дворцовым переворотом. На этот раз не произошло русского погрома, но жертвою пал тот, кто олицетворял собою зависимость от иностранного государства: Джан-Али был убит 25 сентября при обстоятельствах, относительно которых русские[99] летописи противоречат друг другу. Недовольные переворотом сторонники союза с Москвою эмигрировали в Россию, мечтая о возведении на престол Шах-Али. К числу эмигрантов принадлежали князья Епанчины (Шабан и Шах-Булат), князья Хурсуловы (Карамыш и Евлуш) и другие. На престол был вновь приглашен хан Сафа-Гирей.
Расчет Казанского правительства на слабость России после смерти Василия III был совершенно правильным; русские ничем не реагировали на переворот. Это дало повод казанцам принять вызывающий тон по отношению к соседнему государству, и хан Сафа перешел к наступательным действиям. В январе 1536 года казанский отряд подступил к Нижнему-Новгороду и сжег Балахну.[135] Русское войско, вышедшее по направлению к Казани, было охвачено деморализацией и, встретив казанскую армию около Лыскова, не решилось сразиться и отступило без боя; множество русских солдат дезертировало и попало в руки казанцев.[136] Летом 1536 года казанцы вторглись в Костромскую область, нанесли поражение русским и убили костромского воеводу кн. Засекина.[137] В январе 1537 года казанцы начали наступать на Муромском направлении и сожгли предместия этого города. Вообще, в 1538-37 г., казанцы действовали налетами небольших военных отрядов, попеременно появляясь на трех направлениях: первый удар был направлен в центр — на Нижний и Балахну, второй севернее — на Кострому, третий южнее — на Муром. Налеты имели в виду сжечь города и опустошить страну, но каждый, такой короткий удар не преследовал цели осаждать укрепленные крепости. Это заставило правительство Елены Глинской озаботиться укреплением восточной границы Московского государства: в 1536-37 г. были построены новые крепости Буй и Балахна, а также города на крымской границе.
Крымское правительство хана Сагиб-Гирея официально заявило о своем союзе с Казанью, Хан писал Ивану VI: "Я готов жить с тобою в любви, если ты… примиришься с моею. Казанью и не будешь требовать дани с ее народа; но если дерзнешь воевать, то не хотим видеть ни послов, ни гонцов твоих: мы неприятели; вступим в землю русскую, и все будет в ней прахом".[138] В ответ на за[100]явления хана Сагиб-Гирея о том, что он берет Казань под свое покровительство, русское правительство тотчас же повысило тон. Оно впервые стало ссылаться на свои права на Казань: "Ты называешь Казань своею", — писало русское правительство хану Сагиб-Гирею — "но загляни в старые летописи: не тому-ли всегда принадлежит царство, кто завоевал его? Можно отдать оное другому, но сей будет уже подданым первого, как верховного владыки. Говоря о твоих мнимых правах, молчишь о существенных правах России. Казань — наша, ибо дед мой покорил ее; а вы — только обманом и коварством присвоили себе временное господство над нею. Да будет все по-старому, и мы останемся в братстве с тобою, забывая вины Сафа-Гиреевы".[139] Так впервые московское правительство пытается обосновать свои «права» на Казань завоеванием 1487 года и объявить Казанское ханстве навсегда подчиненным России. Как далека эта идеология от тех действительных намерений, которыми руководилось правительство "Ивана III в 1487 году! Тогда русские были очень довольны признанием равенства между ханом и великим князем, теперь их аппетит заметно возрос. В этой новой идеологии ясно виден тот характер, который проявляла московская дипломатия в XVI веке: "Московские дипломаты… любили брать на себя роль критиков по отношению к иностранным державам, забивать приезжающих в Москву послов текстами договоров и ссылками на исторические хроники, наконец, принимать иронический тон и лсвить противника на противоречиях".[140] Все это уже имеется налицо в этой исторической справке, сделанной в назидательно-ироническом тоне. В это время Московские дипломаты уже усвоили тот девиз, который нашел себе впоследствии выражение в словах Висковатого: "Московские государи не привыкли уступать кому-бы то ни было покоренные ими земли; они готовы на союз, но только не для того, чтобы жертвовать своими приобретениями".
127
П.С.Р.Л. VIII, 277, 281, 282.
128
П.С.Р.Л. VIII, 282.
129
П.С.Р.Л. VIII, 282.
130
П.С.Р.Л. VIII, 282.
131
П.С.Р.Л. VIII, 282.
132
Прод. Др. Рос. Вивл., VII. 267.
133
П.С.Р.Л. VIII, 286.
134
П.С.Р.Л. VIII, 291.
135
П.С.Р.Л. VIII. 291, Царств. Книга, 59.
136
П.С.Р.Л. VIII. 291, Ц. К., 59.
137
П.С.Р.Л. VIII, 291–292.
138
Дела Крымские, № 8, л. 416–425 и 473–478.
139
Дела Крымские, № 8, л. 480.
140
Виппер, "Иван Грозный", с. 75.