Ульмигания

Зверь топтал и рвал на куски полуголых балтов, отчаянно пытавшихся защититься своими тонкими дротиками.

И вот здесь случилось нечто странное и необъяснимое, чего Дилинг так и не смог понять, сколько потом об этом ни думал.

Когда уже казалось, что тварь никого на этом клочке земли среди болот не оставит в живых, со стороны чахлой ольховой рощицы раздался треск, зверь взвыл и рухнул, подмяв под себя кого-то из балтов. Дилинг быстро обернулся в сторону ольшаника. Там что-то вспыхнуло одновременно с треском, потом еще раз. Но зверь уже не визжал и не двигался, а только грузно вздрагивал всеми своими шипами.

Белый великан — а это был он, Дилинг хорошо разглядел его в свете пожара — опустил руку с каким-то черным предметом, перевел взгляд со зверя на Дилинга, потом повернулся и ушел в темноту рощи.

Никто из балтов в суматохе не заметил его, а Дилинг не стал ничего объяснять. Он и сам не понимал, что произошло.

Потом балты при помощи кольев, подкладывая под них камни, с трудом приподняли зверя и вытащили из-под его туши своего жреца. Дилингу стало ясно, что делать ему здесь больше нечего, и он ушел так же тихо и незаметно, как белый великан.

На рассвете он уже причаливал к восточному берегу косы куров.

Но Тороп так никогда и не узнал, почему Дилинг не привез вайделота. Он ничего не успел ему рассказать.

Едва он вышел из лодки и повернулся, чтобы вытащить ее на песок, его захлестнула петля аркана, прижала руки к туловищу и поволокла.

Балварн решил собственноручно брать Дилинга, потому что думал — тот куда опытнее, чем его юный друг. К тому же христианин слеп. Балварн редко ошибался в бою, но на сей раз его просчет дорого обошелся роду Вепря.

Когда четверо витингов, страховавших поначалу Балварна, услышали крики и лязг железа от кострища и бросились на подмогу товарищам, они увидели, что трое уже лежат смертельно раненные, а двое других еле успевают отбиваться от града ударов того самого христианина, которого все считали слепым. Один из подоспевших воинов Вепря с досады так яростно метнул дротик, что тот прошиб Торопу кольчугу и вошел в грудь. Тороп обернулся и получил удар мечом. По кольчуге широкой полосой стала расползаться кровь, а Тороп сделал два шага и упал на бок.

Милдена кусала и пинала витингов, но скрутили ее без особого труда.

Глава 18

Виндии приснился сон, которого она не ждала. Снилось, что в ручье, там, где он спотыкается об огромную старую ольху и, огибая ее, прыгает с большого камня вниз и бурлит водоворотом, тонет цыпленок тетерева. Уже оперившийся, но беспомощный, он жалко трепыхался в пенившейся воде, высовывал головку и из последних сил держался на поверхности. Виндия вытащила его, принесла домой, он обсох, и оказалось, что это вовсе не птенец, а молодой сильный дикий кот. Он был розовым с золотыми поперечными полосами на спине, коротким рысьим хвостом и без шерсти. Только лапы и хвост были покрыты редким рыжеватым пушком.

Вайделотка проснулась. Она, как и все вайделоты, умела управлять своей душой, и та почти никогда не блуждала сама по себе. Чаще всего душа спала вместе с Виндией. Неуправляемые фантастические сны принимались вайделотами за откровения богов. Сны разгадывали, лелеяли, им верили как божественным указаниям. Однако Виндии, давно разуверившейся в религии и порвавшей с богами все отношения, Виндии, подчинившей магию и разгадавшей источники силы духов земли, воды и воздуха, явление незваного сна не понравилось. Душа трепетала, понимая, что Виндия на нее зла и наверняка жестоко накажет за эту попытку вырваться на волю.

Но Виндия была мудрее души. Она рассудила, что та не посмела бы покинуть тело без особой надобности, и отложила наказание. Сейчас для нее важнее было найти ту силу или причину, которая подсунула Виндии неуправляемый сон.

Она раздула огонь в очаге, подкинула несколько веточек можжевельника и щепотку растертой в пыль травы, которую куры называли «змеиной горечью». Когда сладковатый дым заполнил хижину, Виндия положила ладони рук на янтарный шар. Он был спокойно прохладным — безмолвствовал. Вайделотка не стала читать заклинаний и чертить руны. И так было ясно, что духи здесь ни при чем. Это ее не удивило. По тому, как с пробуждением задрожала душа, она уже догадалась, что источники сна где-то внутри нее самой.

Виндия откинула шкуры на входе, впуская в хижину свежий воздух, а сама вышла наружу.

На светлеющем небе чернел рисунок крон деревьев. День обещал быть светлым, безоблачным с легким юго-западным ветром. Подходящий день для того, чтобы заняться, наконец, переселением в зимнее жилище. Но что-то в этом безмятежном рассвете было не так. Что-то угрожающе сдвинулось и грозило рухнуть. Вайделотка обратила зрение внутрь себя и пошла за ним.

Она вышла к морю. Постояла в раздумье, двинулась на юг, прошла еще полсотни шагов и тогда заметила, что идет за следами копыт на песке. Попробовала уйти в сторону, но ее явственно тянуло к этому следу. Виндия встала и подумала — нужно ли ей это? Решила, что не нужно. Ей нет Дела до людей. У них своя жизнь, у нее — своя. И все же не повернула, пошла дальше.

У границы ее владений вчерашние следы с уже осыпавшимися краями были затоптаны множеством беспорядочных, совсем свежих. Виндия подняла голову и принюхалась. Пахло потом коней, мужчин, кожей, железом и кровью. По сырому песку тянулась глубокая борозда. Волокли что-то тяжелое. Виндия хотела пойти за бороздой, но раздумала, пошла в сторону от моря, к сосняку.

На небольшой поляне в нескольких шагах от кострища лицом вниз лежал воин. Виндия уже знала, кто это.

Песчаная почва не успевала впитывать кровь, она медленно растекалась в траве. Богатый серебряный пояс с мечом, который Виндия заметила вчера, исчез. Исчезли и друзья рутена — витинг с вармийским акцентом и его темноволосая женно. Трава была вытоптана, местами сбита до песка, и все забрызгано кровью. Виндия обошла поляну, и земля показала ей два места, где на ней лежало по трупу, и одно, откуда человека забрали еще живым.

Вайделотка подошла наконец к воину и перевернула его. Справа на груди, как раз между нашитыми бляхами, кольчуга была пробита копьем. Слева звенья кольчуги смялись под ударом меча. Рана под ними, судя по всему, тоже была серьезной. Виндия подняла веки русского и заглянула ему в глаза. Потом закрыла их и пошла прочь.

Она спустилась к морю, вошла в него и поплыла, надеясь, что море остудит тот жар, который вспыхнул в душе.

В детстве Виндия оставила людей, а в юности от нее отвернулись боги. Она не умерла и не сгорела на жертвенном костре. Виндия выжила и отстояла свою свободу. И с тех пор жила в ладу с собой. С тех пор ее боялись и люди, и жрецы, и боги.

Если б юноша был мертв, она погребла бы его. Будь он способен сам бороться за жизнь, Виндия бы ушла. Но тот был не мертв и не жив. Он был на дороге в Страну предков, и вернуть его оттуда могла только Виндия. А она этого не хотела. Она не должна была этого делать. Приблизиться к человеку, помочь ему, — значило разделить с ним страдания, радости, грехи, — все то, что и делает людей смертными. Сделать шаг навстречу человеку — значило сломать защиту, которую она выстраивала многие годы, значило ослабеть.

Виндия развернулась и поплыла к берегу.