Дикие земли

Хью бросился вперед к окровавленной туше, запустил, руки в разорванный бок. Мясо было скользким, оно тянулось и вырывалось из рук. За что бы он ни ухватился, добыча буквально выскользала из пальцев. В который раз он проклял Джеми за кражу ножа. Потом с урчанием впился в мясо зубами – кусал, рвал, грыз. Глотая, тряс головой и следил за тенями. Потом снова сосал и пил кровь, кусал и рвал, и все его мечты о мясе кружились в бешеном танце, в ритме биения крови в висках. Ухватив кусок коренными зубами, он мотал головой, отрывая его. Глотал, не жуя, и хватал новый кусок.

Пока он ел, сгустились сумерки. Из зарослей, осторожно приближаясь к туше, появились тени. Хью услышал собственное рычание и отметил, что оно заставило их остановиться, правда ненадолго. Хью быстро нагнул голову и оторвал еще один кусок теплого мяса. Тени неумолимо приближались, крадучись переставляя лапы с молчаливым упорством. Глаза волков горели в сгустившейся тьме, и Хыо вдруг понял, что ночь принадлежит им, что дубинка его бессильна против их питаемой тьмой смелости. Тогда он тихо отполз и взобрался на ближайший утес. Не успел он скрыться, как волки, ворча, набросились на еду.

С красной бородой, с руками, пахнущими кровью, Хью сидел на камне и наблюдал с высоты, как они толкаются и рычат над своей добычей. Время от времени он сам отфыркивался и рычал, вспоминая вкус туши бизона, от которой отрывал куски. Он облизывался и чмокал, а живот скручивался в судорогах и урчал от непривычного содержимого. Лицо вдруг залил жар, конечности внезапно ослабли. Его затрясло, прошиб холодный пот, голову заволокло туманом. Силуэты волков внизу казались то очень далекими, то совсем близкими, а то расплывались, словно во сне. Хью вытянулся на вершине каменной скалы, положил голову на руки. Дул холодный ветер, но ему не было холодно. Волки внизу рычали и лаяли. Хью снилось, что он там, вместе с ними, толкается, прокладывая себе дорогу к мясу, и рвет его зубами.

ОДИННАДЦАТЬ

КОЛЬТЕР

Кружа на крыльях ястреба, расплескивая ястребиным ветром темное небо и провожая дикими криками голубой раскаленный росчерк полета через плывущую завесу туч, темные линии гор, зеленые заросли лесов, рассеченные нитями струящейся голубизны, взмывая ввысь на крыльях ястреба, ловя ястребиным глазом вспышки света на ледяных полях, движение грохочущих стад под пыльными облаками на кружевных равнинах, арки радуг, горящие снежные пики за изгибами океанского берега… исчезающий птичий крик выстраивается клином и пронзает осень, затем бросается вниз в отвесном свинцовом падении, вырываясь из равноденствия… вниз… вниз-ой-йе-о-о… сквозь влажный шепот, раскаленные сполохи, ястребиный крик, охотничий клич, через Ее вечнодышащее исполосованное Тело, тараня изломанные кряжи, проваливаясь в низины под простреленным звездами небом, вниз, все время вниз между острых скал, холмов, ущелий… с криком вонзаясь в пещерообразные разломы, вниз, туда, где огненные глаза, где стены испещрены вкраплениями сверкающих минералов, ниже, еще ниже… под тяжким весом Земли, столь тяжким, что она стонет, когда вертится вокруг оси, и – наконец, приземлившись, угнездившись, нахохлившись, опускаясь еще ниже, ниже, под тяжестью мира удлиняясь, расширяясь, расплываясь – уже на четырех ногах, ниже, все ниже, ой-йе-о, в…

ДВЕНАДЦАТЬ

ГЛАСС

…Начало начал, где темные потоки низвергаются сквозь тьму, где слепые рыбы родятся в пещерах глубинных, где на стенах светящаяся плесень вычерчивает тела и лица прародителей всех живущих племен, где хрупкий папоротник пробивает себе дорогу сквозь угольные пласты, где бобер, олень, медведь – сам себе отец, где коты, рыбий народ, птица, которую он видел мгновение назад, а может, целую жизнь, змея, летучая мышь, енот, волк, койот и насекомые в янтаре, все видят во сне Ее тело, все сплошь в сверкающих самоцветах и нефтяных озерах, где жаркий гул расплавленных скал, текущих вечно, все глубже, глубже… свет подземного мира, и в вышине… мужчины и женщины, волосатые охотники, вечные скитальцы Земли, и большие цветы, странные, неизвестные цветы… он идет по ним, кровь на лице, во рту, в глотке… вот он запрокидывает голову и ревет, чтобы весь подземный мир знал, что он идет вперед, и нет силы, способной остановить его.

ТРИНАДЦАТЬ

КОЛЬТЕР

Его разбудило жужжание роящихся пчел. Открыв глаза, Джон увидел длинный серо-бурый шланг, свитый изящной восьмеркой и уложенный мотком, в шесть рядов.

Прямо под деревом, уставившись на него, монотонно шелестела большая гремучая змея: «ш-з-з, ш-з-з». Ее хвост был высоко поднят над треугольной головкой, темной и опасной.

Блеск сладкого хвоста в утреннем свете. Кольтер покачал головой, с улыбкой посмотрел на змею, которая не могла достать его. С ветки, на которой он спал, открывался прекрасный вид на ту зловонную землю, что раскинулась перед ним. Его земля.

Кольтеров Ад… Забавно, похоже, одна из прислужниц сатаны приползла поприветствовать меня здесь этим дивным вонючим утром…

Большая змея зашипела. Клубы желтого пара поднимались в небо. Земля вздымалась, пучилась, вздыхала, опадала. Кольтер задумчиво посмотрел на север.

Если индейцы осмелятся войти в долину, это вряд ли будет похоже на прогулку в парке среди фонтанов. Шипение змеи стало низким, угрожающим.

Глядя на змею сверху вниз, Джон вспомнил запись в дневнике Мериэузера в тот день, когда тот проснулся рядом с десятифутовой гремучей змеей.

«Погремушки, словно ряды кукурузных початков… рты розовые, клыки белые, изогнутые. Бросок их молниеносен, но твари эти не слишком точны в нападении, очевидно, из-за ограниченности зрения. Змея крайне опасна, но, когда она в полдень ползет сквозь сухой кустарник, она похожа на сверкающую струйку воды…»

Да, эта точно подписалась бы под этими строчками своей смертоносной головкой. Льюис, прямо скажем, ошибался, оценивая способности гремучих змей. Кольтер бросил вниз кусок коры и увидел, как извилистое тело свернулось золотисто-коричневыми кольцами, показав кольчатое кремовое брюшко.

Ясноглазая головка, обратился он к ней, живая длань сатаны.

Змея зашипела громче, как бы с признательностью. Что будем делать? Что, мне теперь целый день здесь сидеть? Змея метнулась в сторону, сверкнув алмазным узором, извилисто заскользила прочь.

Так-то лучше и для тебя, и для меня! Кольтер скорчил рожу вслед змее, которая шелковой ленточкой мелькала в низких зарослях чапарраля.

– Сихида, – позвал тихий голос.

Джон подумал было, что это змея, но вдруг заметил темную фигуру у подножия дерева. Тоненький мальчик с волчьей шкурой, наброшенной на плечи. Тело раскрашено красной и черной глиной, вокруг глаз темные кольца.

– Как тебя называют? – спросил Кольтер на языке кроу, не слезая с дерева.

– Брат Енота, – ответил мальчик. Они принялись искоса разглядывать друг друга. Глаза, по индейскому обычаю, двигались полукругом.

– Сихида, – снова позвал мальчик, подняв голову.

– Чего тебе?

В позе мальчика было что-то просительное, умоляющий жест рукой и плечом. Лицо, однако, оставалось непроницаемым.

Мальчик ничего не ответил.

– Ты пришел… за мной? – спросил Кольтер, ощупывая взглядом горизонт. На северо-западе никого, на востоке серо-голубая трава, окрашенная алыми лучами восходящего солнца… тоже пусто…

Мальчик молчал. Кольтер спрыгнул с дерева. Маленький индеец инстинктивно отскочил назад. Оба уставились друг на друга, в молчании. Потом мальчик дотронулся до руки Кольтера. Тот не двинулся, выжидая. Пальцы мальчика пробежались вверх по руке, потерли щеку, задержались на бровях, потрогав сначала левую, потом правую. Затем, словно маленькая упорхнувшая птичка, рука упала. Таинственная улыбка изогнула его губы, исчезнув так же быстро, как и появилась.