Страница 15 из 32
— Нет. Я ничего у тебя не возьму. Мальчик принес мне дар. Пусть сам его и преподнесет. Честь служить великому принадлежит ему.
Невар залился бы румянцем, произнося эти слова. Он никогда не требовал к себе подобного почтения. Но это был не Невар, даже если бы я думал о нем как обо «мне». Это был кто-то другой, а я оставался лишь его безмолвной тенью.
Оликея задохнулась от возмущения, прищурилась, и я предположил, что она собирается спорить, но вместо этого она резко встала, отвернулась и двинулась прочь. Джодоли и Фирада смотрели ей вслед, но мальчик не сводил глаз с меня. Трепеща от оказанной ему чести, он упал на колени, прижимая к груди корзинку, и пополз ко мне. С его приближением запах пищи становился все соблазнительнее. Мальчик-солдат не стал забирать у него корзинку, а погрузил в нее обе руки, зачерпнул ягод и набил ими рот. Вскоре она опустела. Мальчик-солдат удовлетворенно вздохнул, и малыш просиял счастливой улыбкой. Он взлетел на ноги, но вспомнил о присутствии лесного мага и опять рухнул на колени. Не вставая, он попятился и, лишь отдалившись, вскочил снова.
— Я знаю, где найти желтые грибы! — воскликнул он и, прежде чем мальчик-солдат успел ответить, развернулся и умчался прочь.
Мое спекское «я» огляделось по сторонам. Я почти ожидал обнаружить вокруг деревню спеков, но нигде не заметил их укрытий, костров — ничего, что указывало бы на то, где мы находимся, точнее, чем «в глухой чаще горного леса».
— А где все? — услышал я вопрос мальчика-солдата и оценил, насколько глупо он прозвучал. Он перевел дыхание: — Джодоли, как я сюда попал?
— Ты истратил слишком много магии и рухнул замертво в конце дороги захватчиков, — прямо ответил Джодоли, хотя и казался смущенным. — Один из старейшин устыдился смотреть на то, как великий погибает вот так, без заботы и дерева, которое могло бы его вобрать. Всеми остатками своей жизни он передал призыв. Лисана, твой покровитель, добавила сил, чтобы он прозвучал как приказ. Они позвали меня и Оликею. Фирада пришла со мной, чтобы заботиться обо мне. А Оликея привела с собой Ликари для мелких поручений — подай-принеси. Она вынуждена была перенести тебя в тень, поскольку упал ты на самом солнцепеке. Они с Ликари сильно обгорели, пока тащили тебя, поскольку даже истощенным ты оказался для них нелегкой ношей, а времени, чтобы сплести себе плащи, у них не было. Как только ты оказался в тени деревьев, Фирада смогла им помочь. Мы перенесли тебя сюда, подальше от света. А Оликея делала все, что могла, чтобы привести тебя в чувство. Я удивлен тем, что ты уже пришел в себя. Мне еще ни разу не доводилось видеть настолько истощенного великого.
— Пустая трата… — сердито пробормотал мальчик-солдат, откинулся на мох и уставился на клочки неба, просвечивающие сквозь густую листву. — Столько магии сгорело зря… То, что я сделал, задержит рубку деревьев, но не остановит. И хотя это напугает и удивит их, боюсь, они лишь задумаются о том, как справиться с трудностями, однако от своего замысла не откажутся. Я знаю, что моя задача — избавить наши земли от захватчиков: но мне неизвестно, как именно это сделать. Это по-прежнему ускользает от меня.
— Магия не ставит перед человеком неразрешимых задач, — успокаивающе проговорил Джодоли, и в словах его слышался ритм, похожий на движения старой пилы.
— Возможно. Но мне всегда твердили, что, когда ты встаешь на верный путь, магия освещает его и все делает ясным. Со мной такого не произошло, Джодоли. Я пребываю во тьме и пытаюсь на ощупь найти решение задачи, у которой его, похоже, вовсе нет.
Было странно слышать свой голос без сознательного намерения говорить. Крайне странно — и холодок страха пробежал по моей коже.
Джодоли было явно не по себе от того, что мальчик-солдат признался ему в своей ущербности. Я знал, что великие редко становятся близкими друзьями: они бывают союзниками, а чаще — соперниками. Силу следует накапливать и направлять на благо собственного клана. Признание в том, что я истратил огромные запасы магии зря, смутило Джодоли, он устыдился за меня. Мальчик-солдат понимал, что нет смысла утаивать от него эти сведения. Возможно, Джодоли догадывается, как справиться с нашей бедой.
Впрочем, даже если так и было, он не стал делиться со мной своими предположениями.
— Я уверен, в свое время магия откроет тебе, что ты должен сделать, — ответил он.
Он бросил косой взгляд на Фираду, и лишь тогда я заметил, насколько она потрясена. Неожиданно я понял, что великие никогда не признаются в своем невежестве. То, что мальчик-солдат это сделал, испугало ее. Спеки обращались к своим великим за наставлениями и указаниями. Или в них нет магии леса, показывающей им, что они должны делать? Признание в том, что он не ощущает воли магии, испугало ее. Что, если даже магия не сможет остановить захватчиков? Что, если даже великие спеков не смогут их спасти? Мальчик-солдат пожалел о сказанном.
— Уверен, что так и будет. Просто я устал и обескуражен и потому сказал то, что сказал.
— Разумеется. Поешь и восстанови силы, и все будет хорошо.
Мальчик-солдат грустно кивнул.
— Пройдут дни, прежде чем я восстановлю хотя бы треть своего веса, и месяцы, прежде чем накоплю прежний запас магии. Это было ужасным расточительством.
— Зачем ты это сделал? — спросил Джодоли.
Мальчик-солдат молча покачал головой. То его признание уже было ошибкой. Если он скажет им с Фирадой, что виной всему невежественная гернийская часть его «я», это их только запутает. И возможно, восстановит против него. Он не мог такого допустить. Я начинал подозревать, что для выполнения поставленной перед ним задачи ему потребуется вся помощь, какая только возможна. И вся сила.
Его снова захлестнула волна голода, и он внезапно осознал, что его терзает страшная жажда.
— Вода еще осталась? — спросил он.
— Может, вон в том мехе, — сдержанно ответил Джодоли и указал рукой, но не сдвинулся с места, чтобы передать мне мех.
Я вдруг осознал еще один промах мальчика-солдата. Джодоли ему не кормилец, чтобы заботиться о его нуждах. Фирада неподвижно стояла поблизости, вполне осведомленная, что в ее обязанности не входит что-либо ему предлагать. Он с трудом сел и дотянулся до меха. Тот оказался неполным, но все же с водой.
— Где тот мальчик? — напившись, жалобно спросил он. — Как там его зовут?
— Ликари, — ответила Фирада, — моего племянника зовут Ликари.
От воды ему стало полегче, но сосредоточиться на чем-то, кроме пищи, все еще оставалось непросто.
— Твой племянник. Я думал, скорее, младший брат.
— Нет, он мой племянник. Сын Оликеи.
Я постарался ничем не выразить смятения.
— Я не знал, что она… замужем, — мне пришлось перейти на гернийский язык, чтобы найти нужное слово.
Фирада выглядела озадаченной. У спеков такого понятия не было. Чувство вины Невара, вызванное тем, что он прелюбодействовал с замужней женщиной, на мгновение просочилось и в мое спекское «я».
— А что такое «замужем»? — спросила Фирада, выговорив слово так, словно оно могло обозначать болезнь.
— Слово из другого времени и места, — небрежно отмахнулся мальчик-солдат, отчетливо встревоженный тем, с какой легкостью я способен влиять на его мысли и слова. — Оно означает, что она привязана к мужчине. Преданна настолько, что готова выносить его ребенка.
Фирада нахмурилась.
— Я не помню, кто зачал Ликари. Может, Оликея знает. Она только-только стала женщиной, когда решила его родить, и ей быстро надоело о нем заботиться. Она обращает на него внимание, только когда он может быть чем-то ей полезен.
Возмущение Невара таким положением вещей столкнулось с уверенностью мальчика-солдата, что это не имеет особого значения. Ребенок принадлежит к своему кровному клану. О нем позаботятся, даже если его собственная мать не примет на себя этой обязанности. Несколько мгновений ушло на то, чтобы буря у меня в душе утихла. Испытывал ли мальчик-солдат такое же разочарование, как я сейчас, когда я распоряжался собственной жизнью? Я подозревал, что да. Гернийская часть меня словно отстранилась, способная думать и оценивать ситуацию, но не действовать. Теперь я знал, что могу влиять на мысли мальчика-солдата, но не управлять его поступками. Все, что я мог сделать, — это побудить свое другое «я» к размышлению и вынудить его сопоставить два разных мира, создавших эту раздвоенность.