Страница 32 из 34
Я говорил страстно, и голос мой становился все громче, а Вераго в ужасе смотрела на меня, пораженная тем, как много я знаю. Я поймал себя на том, что сам захвачен своими словами, — я верил в то, что говорил. Я наклонился через стол над тарелкой и чашкой Вераго, чтобы приблизить к ней свое лицо, и спросил:
— Скажи мне, о храбрая. Поднимала ли ты когда-нибудь оружие против истинного врага? Против команды красных кораблей? Думаю, нет. Потому что легче оскорбить гостеприимного хозяина или искалечить сына соседа, чем поразить того, кто явился убивать наших родных.
Вераго не слишком хорошо владела искусством словесных битв. Разъяренная, она плюнула в меня.
Я спокойно отвернулся, чтобы отереть свое лицо.
— Может быть, вы бы хотели сразиться со мной, найдя более подобающее место и время? Может быть, неделю спустя, на скалах, где вы так смело убили быка? Может быть, я, скромный писарь, мог бы оказаться более достойным соперником, чем ваш коровий воин?
Герцог Браунди внезапно соизволил обратить на нас внимание.
— Фитц Чивэл! Вераго! — упрекнул он нас.
Мои руки находились по обе стороны от прибора Вераго с того момента, когда я наклонился, чтобы взглянуть ей в лицо. Я думаю, что человек, находившийся рядом с ней, тоже мог бросить мне вызов, если бы герцог Браунди не шваркнул о стол свою миску с едой, решительно напомнив нам, что это его замок и его стол и он не потерпит, чтобы здесь проливали кровь. Он, по крайней мере, способен уважать одновременно и короля Шрюда, и древние обычаи, и предлагает нам попытаться сделать то же самое. Я извинился. Весьма смиренно и красноречиво и Вераго пробормотала свое «простите». Трапеза продолжалась, и менестрели пели, и в течение следующих нескольких дней я снимал копии со свитка для Верити и рассматривал реликвию Элдерлингов, которая, на мой взгляд, была не более чем обыкновенной стекляшкой. Целерити казалась восхищенной мной настолько, что это становилось не совсем удобно для меня. Другой стороной этой монетки была холодная враждебность в лицах тех, кто поддерживал Вераго. Это была долгая неделя.
Мне так и не пришлось ответить на вызов. Потому что до конца недели рот и язык Вераго покрылись пузырями и язвами — легендарное наказание тем, кто лжет товарищам по оружию и изменяет произнесенной клятве. Она была едва способна пить, не говоря уже о еде, и так обезображена своим недугом, что все ее последователи избегали общества Вераго, боясь заразы. Ее боль была такой сильной, что она не смогла выйти на бой, и не оказалось никого, кто желал бы заменить ее в этом поединке. Я ждал на скалах соперника, который так и не пришел. Целерити ждала вместе со мной, как и добрых два десятка представителей младшей знати, которых герцог Браунди убедил присутствовать. Мы болтали и, чтобы не замерзнуть, выпили слишком много бренди. Когда наступил вечер, пришел посыльный из замка и сообщил, что Вераго покинула Замок-на-Песке, но не для того, чтобы ответить на мой вызов. Она уехала в глубь страны. Одна. Целерити всплеснула руками и потом ошеломила меня, бросившись мне на шею. Мы вернулись замерзшие, но веселые, чтобы насладиться еще одной трапезой в Замке-на-Песке, прежде чем я покину его. Браунди посадил меня по правую руку от себя, а Целерити рядом со мной.
— Знаешь, — заметил он мне под конец вечера, — твое сходство с отцом с каждым годом становится все более заметным.
Весь бренди в Бернсе не мог бы победить тот холод, который вызвали во мне эти слова.
Глава 6
«ПЕРЕКОВАННЫЕ»
Два сына было у королевы Констанции и короля Шрюда — Чивэл и Верити. Всего два года разделяли принцев, и они росли такими близкими друг другу, какими только могли быть два брата. Чивэл был старшим и первым получил титул наследного принца в свой шестнадцатый день рождения. Отец немедленно послал его в Халцедоновый Край улаживать пограничный спор. С этого времени Чивэл редко проводил в Оленьем замке больше нескольких месяцев подряд. Даже после того, как он женился, ему редко разрешалось отдохнуть. Не то чтобы в это время было так уж много пограничных конфликтов, а просто Шрюд, по-видимому, намеревался установить четкие границы со своими соседями. Многие из этих споров были улажены мечом, хотя, по мере того как шло время, Чивэл становился все более искусным дипломатом.
Некоторые утверждали, что опасное поручение, возложенное на Чивэла, было делом рук его мачехи, которая постаралась, чтобы наследного принца послали на верную смерть. Другие говорили, что это сам Шрюд предпочитал держать старшего сына подальше от своей новой королевы. Принц Верити, в силу своего несовершеннолетия вынужденный оставаться дома, каждый месяц подавал официальное прошение своему отцу, желая последовать за братом. Все усилия Шрюда заинтересовать среднего сына его собственными обязанностями были тщетны. Принц Верити выполнял все, что ему говорили, но ни у кого не осталось сомнений в том, что он желал бы быть рядом со своим старшим братом. Наконец, на двадцатый день рождения Верити, после шести месяцев постоянных просьб, Шрюд неохотно уступил ему.
С тех пор и до того дня, как четыре года спустя Чивэл отрекся от престола, а Верити принял титул будущего короля, два принца работали вместе над установлением границ и торговых связей с землями, граничащими с Шестью Герцогствами. Чивэл был одарен талантом общаться с людьми, а Верити, в свою очередь, разбирался в деталях соглашений и составлял драгоценные карты, поддерживая авторитет своего брата как солдат и как принц.
Принц Регал, младший из сыновей Шрюда и его единственный ребенок от королевы Дизайер, провел свою юность при дворе. Мать воспитывала его как будущего короля.
Я возвращался домой, в Олений замок, с чувством облегчения. Я часто выполнял подобные задания для своего короля, но никогда не испытывал удовлетворения от своей работы убийцы. Я был рад, что Вераго оскорбила меня, потому что мне стало легче выполнить мою задачу. И тем не менее она была очень красивой женщиной и очень искусным воином. Это была потеря, и гордости за свою работу я не ощущал — я только исполнил приказ моего короля. Так думал я, пока Уголек преодолевала последний подъем по дороге к дому.
Я посмотрел вверх и едва поверил тому, что увидел. Кетриккен и Регал верхом. Они ехали бок о бок. Вместе. Оба как будто сошли с иллюстрации к одной из лучших рукописей Федврена. Регал был в алом с золотом камзоле, блестящих черных сапогах и перчатках. Его дорожный плащ висел на одном плече и развевался на утреннем ветру, который разрумянил щеки принца и взъерошил волосы, разбросав тщательно уложенные локоны. Темные глаза Регала сияли. «Он выглядит почти мужчиной, — подумал я, — вот так, сидя на статном черном коне, прямо и красиво держась в седле. И если бы захотел, он мог бы быть мужчиной, а не вялым юношей, не расстающимся со стаканом вина и жеманной леди. Еще одна потеря».
Но теперь подле него была совсем другая леди. В сравнении со следовавшей за ними свитой Кетриккен казалась редким чужеземным цветком. Она ехала по-мужски, верхом, на ней были свободные брюки, пурпурный цвет которых не мог бы получиться ни в одной из красилен Баккипа. Брюки, украшенные искусной вышивкой ярких тонов, были тщательно заправлены в высокие сапоги, доходившие ей почти до колена. Баррич одобрил бы такую практичность. Высокий воротник короткой куртки из пушистого белого меха защищал ее шею от ветра. Белый песец, подумал я, из тундры по ту сторону гор. На руках Кетриккен были черные перчатки. Ветер играл ее длинными светлыми волосами. На голове у нее красовалась разноцветная вязаная шапочка, такая яркая, какую только можно вообразить. Кетриккен сидела на лошади высоко и близко к шее, в горской манере, и из-за этого Легконожка двигалась под нею легко, словно играючи. Упряжь гнедой кобылы звенела крошечными серебряными колокольчиками, как ломающиеся весенним утром сосульки. В сравнении с другими женщинами в их широких плащах и юбках, Кетриккен выглядела грациозной, как кошка. Она напоминала дикую воительницу из северных стран или искательницу приключений из какого-нибудь древнего сказания. Этим она выделялась среди других леди, но не так, как высокорожденная и богатая женщина выделяется среди менее знатных, — нет, она казалась ястребом в клетке с певчими птицами. Я не был уверен, что ей следует показываться своим вассалам в таком виде. Принц Регал ехал рядом, улыбаясь и разговаривая с ней. Это была живая беседа, часто оба смеялись. Приблизившись, я придержал Уголек. Кетриккен, улыбаясь, собиралась остановиться, чтобы приветствовать меня, но принц Регал холодно кивнул и пустил свою лошадь рысью. Кобыла Кетриккен, чтобы не отстать, рванулась вперед. Так же мимолетно меня поприветствовала свита будущей королевы и принца. Я проводил их взглядом и с тяжелым сердцем продолжил путь в замок. Лицо Кетриккен было оживленным, ее бледные щеки раскраснелись на холодном ветру, а ее улыбка, обращенная к Регалу, была искренней и веселой. И все-таки я не верил, что будущая королева может оказаться такой простодушной, чтобы довериться ему.