Страница 26 из 34
Как-то вечером я сидел в солдатской столовой. Я нашел местечко в углу, где можно прислониться к стене и вытянуть ноги в сапогах на противоположную скамейку, удивив тем самым собравшихся. Кружка эля, стоящая передо мной, стала теплой много часов назад. Я упускал даже возможность напиться до бесчувствия. Я смотрел в никуда, пытаясь ни о чем не думать, когда скамейку выдернули из-под моих ног. Я чуть не упал, потом пришел в себя и увидел, что Баррич садится напротив меня.
— Что с тобой? — спросил он без всякого предисловия. Он наклонился и понизил голос, чтобы его слышал только я. — У тебя был еще один приступ?
Я оглянулся назад, на стол. Ответил я так же тихо:
— Несколько приступов дрожи, но настоящих припадков не было. Они, по-видимому, приходят, только если я напрягаюсь.
Он мрачно кивнул, потом немного помолчал. Я поднял глаза и встретил взгляд его темных глаз. Участие, которое я прочитал в них, затронуло что-то во мне. Я покачал головой, внезапно потеряв голос.
— Это Молли, — сказал я после паузы.
— Ты не смог узнать, куда она ушла?
— Нет, она здесь, в замке. Работает горничной у Пейшенс. Но Пейшенс не разрешает мне видеть ее. Она говорит…
При моих первых словах глаза Баррича расширились. Теперь он огляделся и кивком указал на дверь. Я встал и пошел за ним, а он повел меня в конюшни и потом наверх, в свою комнату. Я сел за его стол перед очагом, и он принес свой добрый тилтский бренди и две чашки. Потом он достал свои инструменты для починки кожи и нескончаемую груду упряжи, требующей ремонта. Он протянул мне недоуздок, нуждавшийся в новом ремне, а для себя разложил какую-то тонкую работу с седлом. Баррич подвинул свою табуретку и посмотрел на меня:
— Это Молли. Значит, это ее я видел в прачечной с Лейси? Гордо держит голову? Шерсть рыжего окраса?
— Волосы, — поправил я его неохотно.
— Славные широкие бедра. Она легко перенесет беременность, — сказал он одобрительно.
Я попытался испепелить его взглядом.
— Спасибо, — сказал я ледяным тоном.
Он ошеломил меня тем, что ухмыльнулся:
— Сердишься. Уж лучше это, чем такая жалость к самому себе. Ладно, рассказывай.
И я рассказал ему. Вероятно, больше, чем рассказал бы в солдатской столовой, потому что здесь мы были одни, и бренди согревал мое горло, и знакомая комната, ее запахи и работа окружали меня. Это было единственное место, где я чувствовал себя в полной безопасности. Казалось, что именно тут я могу открыть Барричу свою боль. Он не прерывал меня и не делал никаких замечаний. Даже после того, как я выговорился, он продолжал молчать. Я смотрел, как он втирает краску в очертания оленя, которого вырезал на коже.
— Вот. Что мне делать? — услышал я свой вопрос.
Он отложил работу, выпил бренди и снова наполнил чашку. Потом оглядел комнату.
— Ты спрашиваешь меня, конечно, потому, что заметил, как я прекрасно справился с задачей найти себе преданную жену и народить кучу ребятишек?
Горечь в его голосе потрясла меня, но, прежде чем я успел что-то ответить, Баррич сдавленно засмеялся:
— Забудь, что я это сказал. В конечном счете это было мое решение, и я давно принял его. Очень давно. Фитц Чивэл, что ты думаешь делать?
Я мрачно уставился на него.
— Из-за чего главным образом все пошло наперекосяк? — спросил Баррич.
Когда я вновь не ответил, он задал другой вопрос:
— Разве не ты только что рассказывал мне, что ухаживал за ней, как мальчик, когда она видела в тебе мужчину? Она искала мужчину. Так что не злись, как капризный ребенок. Будь мужчиной. — Он выпил половину своего бренди, потом снова наполнил наши чашки.
— Как? — спросил я.
— Точно так же, как ты показал себя мужчиной в других делах. Прими дисциплину и живи для дела, чтобы не видеть ее. Если я хоть что-нибудь понимаю в женщинах, она все равно будет видеть тебя. Держи это в голове. Посмотри на себя. Твои волосы похожи на зимнюю шкуру пони. Держу пари, что ты носишь эту рубашку уже целую неделю, и ты тощий, как зимний жеребенок. Я сомневаюсь, что таким образом ты заслужишь ее уважение. Задавай себе побольше корма, не забывай о ежедневной чистке и, во имя Эды, найди какое-нибудь дело, вместо того чтобы шляться по караульной. Поставь себе какую-нибудь задачу и занимайся ею.
Я медленно кивнул, выслушав этот совет. Конечно, Баррич был прав. Но я не мог не возразить:
— Но от этого все равно не будет никакого толку, если Пейшенс так и не разрешит мне видеться с Молли.
— В конце концов, мой мальчик, это дело не твое и Пейшенс, а твое и Молли.
— И короля Шрюда, — сказал я кисло. Баррич насмешливо посмотрел на меня. — По мнению Пейшенс, человек не может присягнуть королю и одновременно отдать свое сердце женщине. Нельзя надеть два седла на одну лошадь, заявила она. И это говорит женщина, которая вышла замуж за будущего короля и была вполне довольна жизнью, хотя он и уделял ей только то время, которое оставалось у него от государственных дел. — Я протянул ему починенный недоуздок.
Баррич не взял его. В этот момент он поднимал свою чашку с бренди. Он поставил ее на стол так резко, что немного жидкости выплеснулось через край.
— Она сказала это тебе? — прохрипел он и впился в меня глазами.
Я медленно кивнул.
— Она сказала, что это неблагородно — заставлять Молли довольствоваться временем, которое оставит мне король.
Баррич откинулся в своем кресле. Целая гамма противоречивых чувств отразилась на его лице. Он посмотрел в сторону, в огонь, а потом снова на меня. Мгновение казалось, что он готов заговорить. Потом он выпрямился, одним глотком выпил свой бренди и внезапно встал.
— Здесь слишком тихо. Пошли вниз, в город, ладно?
На следующий день я поднялся с постели и, не обращая внимания на стук в голове, поставил перед собой задачу вести себя не так, как больной от любви мальчик. Молли оказалась потерянной для меня из-за моей мальчишеской порывистости и легкомыслия. Теперь я решил попробовать мужскую сдержанность. Если ожидание подходящего момента было единственным путем к ней, я приму совет Баррича и с толком использую это время.
Я начал вставать рано, даже до поваров. В уединении своей комнаты я разминался, затем немного упражнялся со старым деревянным мечом. Я работал до пота и головокружения, а потом шел вниз, в бани, чтобы попариться. Медленно, очень медленно жизненные силы начали возвращаться ко мне. Я набрал вес, и мышцы на моих костях стали восстанавливаться. Новая одежда, которая расстроила мастерицу Хести, потому что висела на мне, как на вешалке, теперь стала мне почти впору. Меня все еще временами охватывала дрожь. Но припадков стало меньше. И мне всегда удавалось вернуться в свою комнату прежде, чем я ослабевал настолько, что мог упасть. Пейшенс сказала, что я стал значительно лучше выглядеть, а Лейси не могла нарадоваться, что теперь может кормить меня при каждом удобном случае. Я начал чувствовать себя лучше.
Каждое утро я завтракал со стражниками, в обществе, где количество съеденного было всегда гораздо важнее хороших манер. Поев, я отправлялся в конюшни, чтобы забрать Уголек и галопом проскакать по снегу, не давая ей потерять форму. Возвратив лошадь в стойло, я сам чистил ее, и это было приятно, потому что я снова чувствовал себя дома. До наших злоключений в Горном Королевстве мы с Барричем были в ссоре из-за моего Дара. Я был практически изгнан из конюшен, так что теперь получал больше чем просто удовлетворение, когда чистил и кормил Уголек. Тут была деловитая суета, теплые запахи животных и замковые сплетни, как их могут рассказывать только конюхи. В удачные дни Хендс или Баррич находили время остановиться и поговорить со мной. А в другие, суматошные дни было одновременно горько и радостно смотреть, как они советуются по поводу хрипов какого-нибудь жеребца или лечат больного кабана, приведенного в замок соседским фермером. Тогда у них бывало мало времени для развлечений и они ненамеренно исключали меня из своего круга. Так и должно было быть. Я перешел к другой жизни. Я не мог ожидать, что прошлое вечно будет открыто для меня.