Страница 23 из 45
Даже после того как я отпер дверь, мне понадобилось несколько секунд, чтобы догадаться: Кейт — там, скорчившись на тахте у окна, смотрит на реку. Она сидела, по пояс закутавшись в голубой плед, который давным-давно связала для меня моя мать, а ее длинные каштановые волосы лежали на плечах, точно шаль. При солнечном свете странно запавшие глаза Кейт придавали ей вечно невыспавшийся вид. В сумраке тени добавляли красок ее бледной коже, глаза казались более выразительными, и она становилась настоящей красавицей. По крайней мере, на мой вкус.
— Эй, — окликнул я, направившись в ее сторону, и ощутил лишь легкий осадок прежней неопределенности.
Я давно изжил в себе чувство вины перед Кейт за то, что пригласил ее к себе, хотя она и была моей бывшей студенткой. Ей было тридцать пять лет, всего на шесть меньше, чем мне. До Кейт у меня в течение одиннадцати лет не было сколько-нибудь значимых связей: Кларк-стон маленький городишко, совсем крошечный, а университет и того меньше, а я от рождения неразговорчив.
Тем вечером Кейт не стала облегчать мое положение. Она не отрываясь смотрела в окно. Окно было закрыто, но снег, казалось, как-то проникал в комнату. Я представлял себе, как он мерцает около ее уха, точно облачко блуждающих болотных огоньков. Подойдя, я опустился рядом с ней на тахту. Она тихонько заплакала. Я сидел и держал ее руку, позволяя ей выплакаться.
— Он даже не был хорошим другом, — проговорила Кейт вполголоса спустя долгое время, — никогда не был.
Я тронул ее волосы:
— Ну конечно.
— Он был слишком озабочен своими душераздирающими проблемами.
— Он был болен, Кейт. У него не было выбора.
Впервые за весь этот вечер она повернулась и посмотрела на меня. Я смотрел в ее глубоко запавшие глаза, точно заглядывал в пещеру. В таких случаях мне всегда хотелось забраться в самую глубину. Она улыбнулась, и я чуть было не рассмеялся, но вовремя одернул себя.
— Это все меняет, — сказала она.
— Послушай, Кейт, пойми меня правильно... Жаль, что он вообще сюда вернулся — за тем, конечно, исключением, что он привез тебя. Жаль, что ты его вообще знала. Ты и все другие на этом проклятом отделении, потому что он обладал такой болезненной притягательностью, что для вас, выпускников, это как пыльца для пчел, и вот вы уже сами рассыпаете ее, и сами не можете справиться с жуткими наклонностями.
Кейт рассмеялась, и на этот раз смех прорвался из меня наружу.
— Он хорошо знал историю, — сказала она, пожимая в ответ мою руку.
— У него были хорошие данные для историка. А вот ты настоящий историк. Сперва досконально все исследуешь, а потом переживаешь свои прозрения.
Без предупреждения она снова расплакалась: о Брайане Тидроу или о своей матери, также совершившей самоубийство более двадцати лет тому назад, или о своем отце, или вообще о ком-то другом, кого я не знал.
На этот раз слезы длились более часа. Я прислушивался к ее хриплому дыханию, ее бессвязному бормотанию, наблюдая, как ночь Хэллоуина опускается на Кларкстон. Снег пошел гуще, скапливаясь на убитой морозом траве и в трещинах тротуара. Даже сквозь закрытые окна мы слышали крики, вопли и органную музыку, доносившиеся из-за реки.
— Я наступила на его волосы, — пробормотала Кейт в какой-то момент, и я вздрогнул и сжал ее заходившую ходуном руку.
Я и забыл, что это она его обнаружила.
Было, должно быть, восемь часов, а может позже, когда Кейт подняла на меня глаза. Ее плечи еле заметно содрогались. Но произнесла она следующее:
— Все еще может обернуться хорошо. Дэвид, тебе нужно идти.
Я озадаченно моргнул, не уверенный, что ответить.
— Куда идти? Это мой дом. Место, где мне хотелось бы находиться.
— Сегодня Хэллоуин. Лучший день в твоей жизни, помнишь?
Сентиментальные воспоминания превозмочь было невозможно. В конце концов, вариантов мне оставалось не слишком много.
— У меня были другие лучшие дни, и не так давно, — сказал я.
Потом покраснел, ухмыльнулся, как ребенок, и Кейт так и прыснула со смеху.
— Пойди в палатку ужасов. И возвращайся с рассказами.
— Идем со мной.
В одно мгновение ее улыбка исчезла.
— Спасибо, я уже видела сегодня одного покойника. Ой, черт побери, Дэвид!.. — Ее лицо снова исказилось. Я потянулся, чтобы взять ее за руку, но она отдернула ее. — Правда, — жестко проговорила она, и я отпрянул, — я хочу, чтобы ты пошел туда. Мне лучше побыть одной.
— Кейт, я бы хотел быть рядом с тобой.
— Ты и так со мной, — все еще напряженно сказала она.
Мы долгое время смотрели друг на друга. Потом я взял пальто со стула и встал. Я спросил, уверена ли она. Она была уверена. И, честно говоря, мне полегчало во всех отношениях. Я знал, что сделал все что мог и мои действия были замечены. Я знал, что Кейт любит меня. И что уж теперь-то я не пропущу Хэллоуин.
— Я принесу тебе шоколадное пирожное с орехами, — сказал я.
— Господи, ты же не собираешься проползти через лабиринт Пилтнера?
— Буду обратно через час. Я ненадолго.
— Хорошо, — ответила Кейт, но она уже отдалилась от меня, съежившись и пристально глядя в окно.
Я открыл входную дверь, шагнул на улицу, и меня обдало холодом. Он имел зубы и когти и так рвался коснуться моей кожи, что я то и дело проверял, не разодрано ли мое пальто.
— Боже мой, — проговорил я, решив было вернуться за перчатками и шарфом, и тут же передумал. В принципе, я не собирался отсутствовать долго. И мне не хотелось сейчас беспокоить Кейт. Сунув руки в карманы и моргая, потому что глаза у меня слезились, я направился вперед, во тьму. Моя голова была опущена, я не увидел предмет на мостике, пока почти не наступил на него. Судорожно глотнув воздух, я вздрогнул и остановился.
Сперва все, что я увидел, была газета, развернутая ветром. Когда налетел очередной порыв, края поднялись, точно крылья, но газета осталась на месте, и я догадался, что под ней находится что-то, ее удерживающее. Полшага ближе, и я подумал, что вижу тень, вроде как от головы, лежащей в тени нависшего тополя. Ну да — голова в луже крови.
Проклятый Брайан Тидроу, снова подумал я и двинулся вперед.
Человек лежал, вытянувшись, поперек моста, на самой середине, голова его касалась одного из поручней, а ноги свисали над рекой. Мне всегда было интересно, откуда появлялись в Кларкстоне бездомные и почему они здесь оставались. Никогда не мог понять ни одного из тех, кого я знал, — даже несмотря на все те годы, что я здесь прожил. Местный климат не располагал к проживанию на улице. Может, горожане были щедры, или еда в ночлежках хорошая, или причиной — очертания равнин, напоминающих вспененный океан пустоты, или потерянная надежда безопасно перебраться куда-то еще?
Этот человек, решил я, мертвецки пьян. Нужно порядочно напиться, чтобы уснуть здесь, где от ветра, свистящего над головой, по телу бегут мурашки. Единственным движением, которое я заметил, было шевеление газеты. Единственные звуки — течение реки и шум города.
— Эй, приятель, — осторожно окликнул я его, — с тобой все в порядке?
Газета шуршала. Человек лежал неподвижно. Я подумал, не пойти ли домой, чтобы вызвать полицию. Я ничего не имел против бедолаги, спящего на моем мостике, но в тюремной камере будет теплее. Впрочем Кейт хотела остаться одна. И к тому же, подумал я с напыщенной логикой того, кому неуют не грозит, есть вещи поважнее тепла. Я поставил на мостик одну ногу, занес другую, переступая через бездомного, и тут он сел.
Думаю, что лишь его рука, зацепившаяся за пояс моего пальто, удержала меня от прыжка через ограждение. Свалявшиеся пряди курчавых черных волос вздымались над его головой, точно лохмотья расползающейся стальной пряжи. Его губы были бело-синими от холода, а в глазах так полопались сосуды, что краснота, казалось, перетекала за радужку и наполняла зрачки. Несколько секунд он держал меня, я затаил дыхание, и все вокруг замерло. Он смотрел не на меня, а куда-то через меня, мимо — на деревья и речной берег. Сила его немигающего взгляда была такой, что мне захотелось отвернуться, но я в потрясении не мог оторвать глаз от его лица. Наконец я ухитрился глотнуть воздуха, и холод вывел мои легкие из паралича. Я закашлялся. Человек мертвой хваткой держал мое пальто, смотрел куда-то сквозь меня и не произносил ни слова.