Страница 3 из 46
Молодой человек едва избежал гибели в автомобильной аварии. Ему снится, что он переживает свою смерть как самоубийство, но пока не должен рассматривать эту проблему, так как все еще недостаточно окреп, чтобы ее разрешить. Он тревожится, поскольку не может войти в контакт со сновидением, но каким-то образом знает, что находится в опасности. Он хочет разобраться в ситуации вместе с вами. Если вы проследите за его сновидением, но не рассмотрите вместе с ним его проблему, он может снова попасть в катастрофу — замену самоубийства. Если вы разделите его тревоги и просто последуете за ним с его внутренней проблемой самоубийства, то он может не справиться с ней, и сновидение окажется «истинным».
Четвертый пациент получает жуткие послания от боготворимого им умершего родителя, совершившего самоубийство, следуя своеобразной семейной традиции. Он чувствует, что существует непреодолимое побуждение ответить на зов предков; обаяние смерти возрастает. Кроме того, в сновидениях ему являются искалеченные или умирающие люди, что вызывает у него психологическое удовлетворение, которое, войдя в сознание, может парализовать побуждение к жизни, как бы исполняя волю судьбы.
Лэй-психоаналитик, или аналитик без медицинского образования (как его еще иногда называют), совершенно одинок при принятии таких решений: у него нет заранее подготовленной позиции и нет общественной организации, которая помогла бы ему справляться с такими опасностями. У него завязываются уникальные взаимоотношения с другой личностью, взаимоотношения, накладывающие большую ответственность за судьбу другого человека в момент кризиса, чем та, которую несет муж за жену, сын за родителя или братья друг за друга, прежде всего потому, что аналитик особым образом причастен к разуму и сердцу этого человека. Он не только знает то, чего не знают другие, но сама аналитическая ситуация превращает его в арбитра судьбы. Это уникальное взаимоотношение со всеми содержащимися в нем сложными упованиями и ожиданиями в контексте общности судьбы получило название переноса. Посредством переноса аналитик оказывается так вовлечен в жизнь другого человека, как никто другой. Перенос — это союз двух человек и в горе, и в радости, а временами и против всех остальных. Такой скрытый союз принципиален для анализа. Он подобен взаимоотношению адвоката с клиентом, врача с пациентом, духовника с кающимся грешником. Однако в других профессиях эта доверительная связь является вспомогательной в совместной работе. Она чрезвычайно важна, но, как мы увидим из дальнейшего, от нее приходится отказываться в случаях крайней необходимости, когда она вступает в конфликт с фундаментальными принципами этих профессий. Но перенос составляет основу анализа; им нельзя пренебречь ради других принципов, не разбив при этом самого психотерапевтического сосуда. Это живой символ лечебного процесса, он выражает постоянно меняющийся и властвующий эрос анализа.
Вследствие своей сложности, эмоциональности и таинственности перенос не поддается объяснениям. Этот термин различные аналитики используют по-разному. Возможно, его можно было бы лучше понять при сравнении с моделями таинства, молчания и переживания состояния «против всех остальных» («мы» и «они»), которые задействованы в других глубоких душевных упражнениях—в создании произведений искусства, в религиозных мистериях, в страстной любви. Участники этого уникального взаимоотношения, именуемого анализом, разделяют общую тайну, как это происходит с любовниками, исследователями, посвященными, которые совместно столкнулись с общими переживаниями. Участники этого via sini- Stra (Зловещего пути лат). — сообщники; самоубийство одного означает по крайней мере соучастие другого.
Совсем по-иному складывается ситуация для психиатра. Он прошел медицинское обучение, и нам потребуется время, чтобы оценить результаты его действий в контексте совместной работы. В данном случае мы можем сказать лишь следующее: у психиатра есть хорошо подготовленная позиция, с которой он может встретить угрозу самоубийства. Он не настолько одинок, как аналитик, так как оказывается не вполне открытым и непредубежденным. Его взгляды на перенос имеют другие основания, и поэтому он иначе участвует в лечебном процессе. Кроме того, психиатр заранее знает свою задачу в случае угрозы самоубийства: необходимо сохранить жизнь. Он располагает определенными средствами для немедленного выполнения этой задачи, например, использование физических методов лечения (шок, инъекции, таблетки). Он обладает полномочиями, различающимися в разных странах, — передать пациента (по крайней мере, временно) в психиатрическую больницу с целью предотвращения самоубийства. Как и в профессии солдата, полицейского или судьи, смерть пребывает в кругу должностных обязанностей для медика. Его не считают ответственным за случившееся, за исключением случаев небрежного отношения или необычных ситуаций. На его стороне профессиональное мнение, если при разбирательстве дела обнаружена какая-либо ошибка. Его никто не воспринимает как «не имеющего врачебного образования». Защищенность профессией и тем фактом, что он считается основным специалистом в оценке вопросов подобного рода, обеспечивает психиатру негласную общественную поддержку при принятии решений и спокойствие его совести.
Более того, медицинские ошибки являются частью медицинской работы. Существуют ошибки в хирургии, акушерстве, анестезии, в диагностике и лекарственном лечении. Никто не требует от медицины совершенства. В борьбе со смертью от врача ожидают, что он будет сражаться неустанно, но не побеждать всякий раз. Врач до какой-то степени должен привыкать к смерти своих больных, так как физическая смерть становится его ежедневным спутником уже в начале обучения анатомическому препарированию.
У психиатра меньше шансов совершать драматичные ошибки, чем у терапевта или хирурга. У него меньше вероятность потерять пациента в результате его смерти, за исключением самоубийства. В связи с тем, что смерть — наиболее явная «ошибка» для человека с медицинским образованием, психиатр может относиться к самоубийству так же, как хирург к неудачной операции.
Ошибки аналитика рассматриваются под другим углом зрения. Больше всего его беспокоит здоровье души, и потому его стандарты оценок связаны с психологической, а не физической жизнью. Мы поймем далее, что психическое здоровье не должно проявляться во внешнем физическом поведении; следовательно, распознать и оценить ошибки аналитика оказывается гораздо труднее. Душевные шрамы и увечья проявляются иначе. Ожидания в аналитической работе также более сложны, чем в медицине, и границы между успехом и неудачей в анализе проявляются не столь отчетливо.
Кроме того, так как аналитическая работа является взаимоотношением, требующим определенных обязательств от личности аналитика, он всегда вовлекается в каждое событие. Подобное вовлечение выходит за пределы медицинской ответственности за пациента; скорее, это такое участие в делах другого человека, в котором аналитик задействован непосредственно, личностно. Таким образом, смерть пациента для аналитика — всегда его собственная смерть, его собственное самоубийство, его собственное поражение. Аналитик, вступающий снова и снова в отношения с людьми с суицидальными настроениями, вынужден прорабатывать свою собственную смерть и собственные просчеты, так как люди, обращающиеся к нему для лечения, вызывают к жизни и собственные проблемы аналитика. Такое отношение отличается от установки врача, не рассматривающего болезни и жалобы, с которыми к нему приходят пациенты, как нечто принадлежащее также и ему самому. Уникальные взаимоотношения, устанавливающиеся у аналитика с другим человеком, в то же самое время не позволяют кому-либо еще участвовать в данном случае с подобной степенью вовлеченности, так что аналитик переживает каждую смерть в одиночестве.
Обучение недостаточно хорошо подготовило аналитика к таким переживаниям. Он сталкивается со смертью, не имея непосредственного доступа к мертвому и умирающему—той возможности, которой располагает врач еще в процессе обучения. Путь аналитика к такому пациенту оказывается психологическим, то есть он проходит через смертное переживание в своей собственной психике. Его личный (обучающий) анализ на этапе подготовки включает инициацию в психологическую смерть. Однако инициация — это только начало. Аналитик рискует остаться несведущим специалистом, если в этой наиболее критической области своей деятельности не будет противостоять психологической смерти с таким же постоянством, с каким врач встречает физическую смерть. Вырабатывая свое отношение к самоубийству, аналитик движется в сторону такого противостояния. Оно помогает ему приблизиться к смертному переживанию, развивая в себе непредвзятость и способность встречать смерть, психологически сравнимую со способностью врача встречать смерть физическую.