Страница 1 из 83
Халлгримур Хельгасон
101 Рейкьявик
Посвящается Хлину
U cant В dead all the time[1]
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Л о л л а — нарколог.
Х л и н Б ь ё р н — сын Берглинд.
П а у л ь Н и л ь с с о н (Палли Нильсов) — зубной врач.
Т р ё с т — друг Хлина.
Э л л е р т — сын Пауля.
Г ю л л и, Р о з и — гомосексуалисты.
С в я щ е н н и к.
М а р р и, Р е й н и р, Т и м у р — бармены.
С и г у р л ё й г — жена Пауля.
К а т а р и н а — венгерская принцесса.
Б е р г л и н д — мать Хлина.
Х о л м ф р и д — дочь Пауля.
Х а в с т е й н н — отец Хлина.
Родственники, таксисты, доноры органов, бармены, приятели, знакомые, девушки, проститутки, обслуживающий персонал, журналисты и прочее, и прочее.
Место действия — главным образом район Рейкьявика с почтовым индексом 101.
Часть 1 Я знаю только самого себя
По-любому: лучше проснуться до того, как стемнеет. Застать хоть немного дневного света, отметиться в срок. Солнце — хронометр, который фиксирует приход на работу и уход с нее. Даже если ты и не ходишь на работу, ни на кого не работаешь: ни на Солнце, ни на других. Вот так. Солнечная ли, денежная, всё одно: система.
Просыпаться всегда тяжело. Как будто ты четыреста лет пролежал в могиле и теперь тебе приходится выкарабкиваться из-под шести саженей земли. И так каждое утро. Сквозь занавеску пробивается дневной свет. Ни с того ни с сего мне взбредает в голову, что цифры на электронных часах — это дата: 1601. Рановато проснулся, ведь я должен родиться только через четыреста с лишним лет. М-да… Тянусь за бутылью с кока-колой, отхлебываю. Прекрасный вонючий поцелуй с утра. Никогда с утра не целуйте девушку, с которой провели ночь, от этого такой гнилой привкус, как будто она уже начала разлагаться, давно уже дохлая. Да, точно: сдохла. Не надо спать с девушками. Сон есть смерть. И каждое утро — восстание из мертвых. Восстание плоти. Моя плоть всегда впереди планеты всей. В ногах нащупываю пульт дистанционного управления, но нажать на кнопку пальцем ноги пока не удается.
52-й канал: интервью с немецким трактирщиком. Он наполняет пивом три стакана. Хочется пивка. Еще один глоток кока-колы. 53-й канал: английское садоводство. 54-й канал: студия звукозаписи в Мадриде. 36-й канал: индийская певица (ц. 20 000 крон). 37-й канал: прогноз погоды в Юго-Восточной Азии. В Бирме выходные, похоже, выйдут на славу.
Щелкаю по всем программам. Никакой клубнички. Почему с утра нигде не показывают порнуху? Они что, об утренней эрекции не слыхали, что ли? Тогда бы все быстро проснулись. «The Morning Pom Show»[2]. Моя плоть всегда впереди планеты всей. Может, это нарочно так устроено? Когда он встает, тогда легче поднять и все остальное. Маленький гигант большого секса. На вид одноглазый коренастый тролль без шеи. Головка есть, а мозга нет, а может, он сам его извел: все время извергает из себя серое вещество. А я не встану, пока не встанет он. Хватаю его и борюсь с ним, но он не сдается, пока я не вцепляюсь мертвой хваткой. Прикончил его, подставил ладонь. Почему гадалки не гадают по мокрой ладони, как по сухой чашке? Вот она — вся моя жизнь струится по руке. Стекает вниз по линии жизни.
Сигарету. День — как сигарета. Белая сигарета, которая зажигается от солнца сквозь облака и гаснет в вечерней желтизне фильтра. Солнце и сигарета. И то и другое — первейшие причины рака. Однако темнеет. Значит, раздвигать занавески смысла нет. Застегиваю на руке часы — пристегиваю себя ко времени, к вращению Земли, Солнца, ко всей этой системе, в 16:16 — и иду на кухню. «Чериос». Уже в тарелке. Что такое?! Совсем меня тут занянчили, замамчили. Это больше, чем надо. Она слишком много насыпала. Правильное количество — 365 колечек. Я препровождаю их в желудок, запивая молоком. Радио. Первая услышанная мелодия задает тон всему дню. Род Стюарт, песня «Passion»[3]. Насчет этого нич-чего не знаю.
Смотрю в глаза Вуди Аллену. Когда он наконец даст мне откровение о потаенном смысле жизни? Когда-нибудь даст. Плакаты — для этого. Включаю «Макинтош». На экране текст приветствия. Ей уже пора быть дома, ведь на дворе 1637 год. Как будто у меня на руке вечный календарь. Каждый день — всемирная история. В полночь — рождение Христа, Римская империя издыхает после неистовой попойки, а там уже викинги собираются с утра пораньше и давай хозяйничать после девяти. В полдень — сводка новостей по манускриптам: «Небывалый пожар вспыхнул сегодня ночью в Бергторсхволе»[4]. А потом — послеобеденный сон, невзгоды, неурожаи, мор, а в 1504-м пробуждение оттого, что этот Микеланджело вовсю лупит своим резцом. Возрождение… Шекспир строчит во все лопатки, чтобы успеть сдать рукопись к четверти пятого. Всемирная история — долгий день: Тридцатиминутная война, Шестисекундная война… Удлиненный рабочий день. К семи часам Эдисон наконец сказал: «Да будет свет!» 1900-й — ужин, вечерний выпуск новостей. Во всемирной истории мы уже добрались до времени ужина, или мы уже поужинали и расслабились, а программа все еще не исчерпана. Всем интересно, что случится после 2000-го. Замышиваюсь в интернет. На сайте ничего. Проверяю почту. От нее никаких вестей. Сбрасываю ей:
«Hi Kati.
Reykjavik calling. Hope you had a good day. We're getting late up here, twining out of days. You know. Wintertime in Iceland. The Kingdom of Darkness. And everything Joh
There was a girl there who'd been to Budapest and she told me about a bar called „Roxy" or „Rosy". Do you know it?
Bi. - Hlynur»[5].
Я уже почти оделся, и тут звонит телефон.
Трёст мне:
— Хлин!
Я ему:
— Трёст!
— Как ты там?
— Да ничего.
— Ты вчера в бар ходил?
— Нет. А что там было?
— Да ничего. Мы потом все поехали к Ёкулю домой.
— И что? И как вы там?
— Ну… Там ваще… Полная невменяемость…
— Герлы какие-нибудь были?
— Ну да. Была Лова, а еще Солей, и еще эти две, ну, вешалки.
— И как они? Стоили того, чтоб на них повеситься?
— Ага. Одна вся такая из себя — как из «Милана», а другая скорее как из «Шитья и кройки».
— И что? Это они сейчас у тебя?
— Нет, это телевизор. А ты чем занимался?… Слушай, а я твоего отца видел. Мы с Марри… это… пошли в «Замок» и там его встретили. Клевый мужик.
— Врешь!
— Да ты что, он у тебя классный: в стакан нам наливал, а потом пригласил к себе домой.
— И как вы, поехали?
— Нет, у него было две вписки.
— А ты уверен, что это был он?
— Ну что ты, Хлин, что я, Седобородого не знаю?
— А выглядел он как?
— Неплохо. Скажем так, трехдневной давности.
— Совсем, что ли, в ауте?
— Ага. Совсем в дымину, но в ударе, то есть с ним было по кайфу общаться.
— Да…
— И он все время говорил о твоей маме… и о тебе… Надо тебе с ним встретиться, поговорить.
— Гм…
— А ты вообще как, вечером никуда не идешь?
— Да не знаю… А ты что предлагаешь?
— Да обычная программа, «К-бар» или «Замок»[6], там полный атас, там ты старика и найдешь.
— А когда вы туда заходили?
— Где-то в час.
— Не знаю, не знаю…
— Ну, я могу тебе попозже звякнуть.
1
Нельзя быть мертвым все время (англ.).
2
«Утреннее порно» (англ.).
3
«Страсть» (англ.).
4
Отсылка к древнеисландской «Саге о Ньяле», а именно к ее кульминационному эпизоду, когда Ньяль с семьей был сожжен в своем доме па хуторе Бсргторсхволь.
5
«Привет, Кати. Вас вызывает Рейкьявик. Надеюсь, ты приятно провела день. Мы здесь встаем поздно, у нас дни кончаются. Знаешь, зима в Исландии. Царство Тьмы. И везде один сплошной Джонни Роттен. Вчера вечером ходил в бар, а потом продолжал банкет. Там была одна девушка, которая ездила в Будапешт, и она сказала мне, что там есть бар под названием "Рокси" или "Рози". Ты о нем знаешь? Пока. — Хлин» (англ.).
6
Хотя топография Рейкьявика в романс полностью соответствует реальности, названия баров, в которые ходят персонажи, по уверению самого автора, вымышлены.