Страница 11 из 17
Карпинский между тем осматривал посёлок. В основном там были конические домишки, похожие на… На что? Казалось на индейские вигвамы, не раз виденные в кино.
— Это чумы? — предположил радист. — Как в Сибири?
Также виднелась и пара шалашей.
— Ладно, двигаем к нашим, — Пётр похлопал радиста по плечу. — Ваське надо рассказать.
Спустившись со склона, братья, по едва угадывающейся тропке, повели майора в лес. Расстилавшийся между грядами сопок, он был тёмным и густым. Настоящая девственная тайга, не знавшая топора. Продираться сквозь неё было сущее проклятие. Алексей вполголоса ругался, снимая с лица очередную приставшую паутину, да отводя в стороны ветви, так и норовившие его ударить. Услышав тихое похихикивание над собой, Алексей, нарочито строго проговорил:
— Чего лыбитесь? Думаете, я каждый день, как и вы, тут шастаю? Почему мы не идём в посёлок?
— А зачем? — искренне удивились пареньки. — Данул не будет рад чужаку.
— Данул, это кто?
— Наш вождь, — ответил Пётр. — Он незнакомцев не жалует.
Наконец, они вышли на небольшую полянку, покрытую мягким ковром тёмно-зелёного мха. Сазонов сразу обратил внимание на искусственное сооружение в центре поляны. Валежник, окаймлявший его, видимо, был призван скрыть некое сооружение.
— Землянка? — указал майор на тёмный зев под поваленным стволом ели, также покрытой мхом.
— Там раньше берлога была. Отец с дядькой Витей его убили, а яму расширили, — пояснил Павел.
После чего, он сказал брату остаться с гостем, а сам отправился в посёлок за отцом. Не было его около часа. Это время Сазонов провёл в разговорах с Петром. Оказалось, что фамилия его Васильев, а его отца звали Николай Сергеевич. И что кроме Павла, у него было ещё четыре брата и две сестры.
— Это сколько же у твоего отца жён? — удивился Алексей.
— Трое жён. Нашу с Павлушей маму отец Ольгой зовёт, — объяснил паренёк. — Она самая любимая у него, младшая.
У дяди Виктора, как выяснилось, тоже три жены, да и детей на одного больше. Словоохотливый Пётр рассказал, что живут они в посёлке, а тут у них, по словам отца, дача. Сазонов спросил разрешения посмотреть на землянку. Перед дверью обитой рогожей Алексей наткнулся на череп медведя, висевший над входом.
— Чтобы чужие не зашли, — моментально пояснил Пётр.
Хмыкнув и покачав головой, майор достал фонарик и толкнул дверь. Луч, ворвавшийся внутрь, вызвал у Петра удивлённый вскрик. Объяснив ему природу появления света, Сазонов подарил ему и сам фонарь. Внутри землянки ничего интересного не было — посредине кострище, по краям лавки, да два топчана, на которых лежала солома, покрытая всё той же рогожей.
— А там, внизу — нычка, — брякнул Пётр.
— Что? — не понял майор. — Какая нычка?
— Ну, — замешкался парень, тут же поняв, что сболтнул лишнего. — Не говорите отцу об этом, пожалуйста!
Тем временем, в лесу послышался треск сучьев. Кто-то приближался, будто бы намеренно производя шум, дабы появление его не стало сюрпризом. А вскоре на полянку вышел коренастый человек с пышной растительностью на лице. Одет он был так же, как и ребята — курточка из грубой ткани, штаны и мокасины. Он издал торжествующий вопль и устремился к майору, тут же заключив его в крепкие объятия. Мужчина, с мокрыми от слёз глазами, с минуту не отрывал взгляда от Алексея. Его борода задралась лопатой кверху, а улыбка оказалась щербатой. Довольно продолжительное время человек не мог вымолвить и слова, только похлопывал Сазонова по плечам, по груди и снова обнимал. Его сыновья стояли рядом, не понимая отчего у их отца Вытерев, наконец, слёзы, он выдохнул:
— Как?! Как вы смогли попасть сюда?
Он с неподдельной радостью смотрел на майора, продолжая пожимать его руку.
— Давно прибыли? — задал он второй вопрос Алексею.
— Второй день, — отвечал тот. — Мы увидели костёр на сопке.
Оказалось, его жгли уже пятнадцать лет, надеясь на то, что когда-нибудь за ними придёт помощь. Их не оставят одних посреди дикого леса и не менее диких людей. — Так вы те двое офицеров, что пропали ещё в девяносто первом году? Сумели выжить оба?
— Мичман Васильев, — представился мужчина, приложив руку к волосам, перехваченным кожаной тесёмкой. — Сафаров тоже жив-здоров.
После чего уже бывший мичман, приказал сыновьям разжигать огонь и греть похлёбку, которую принёс в котелке Павел. Сазонова же он попросил пройти в землянку, чтобы поговорить, не опасаясь лишних глаз.
— Они тут не ходят, — махнул Васильев в сторону леса. — Но, так, на всякий случай.
Внутри было сумрачно и сухо. Николай тут же снял с единственного окошка в потолке занавесь из плетёного лыка и внутри стало чуточку посветлее. Присели на лавку. Сазонову тоже был предложен рыбный суп с какой-то разваренной кашей, от которого Алексей поспешил отказаться. Хозяин же был голоден и, попросив извинения, принялся за еду.
— Ты рассказывай, майор, — проговорил Васильев. — Что там в мире делается?
Отставив котелок с оставшимся там супом сыновьям, Николай, утеревшись рукавом, снова повернулся к майору. Во взгляде его что-то поменялось. Со временем, насколько видел Алексей, с мичмана спадала какая-то отчуждённость, Николай как будто оживал, возвращаясь к себе прежнему. Васильев внимательно слушал рассказ гостя, подперев голову кулаком. Рассказ об аномалии его, было видно, не особо волновал. Видимо, столь долгое житьё среди мест, не тронутых цивилизацией, заставило его философски относится к произошедшему. Гораздо больше его заинтересовал рассказ майора о тех глобальных переменах, что были в мире. Известие о развале СССР повергло его в глубокий шок.
— Развалили таки, сволочи! — глухо проговорил он, отставляя котелок. — Никто же не верил, что такое случится.
— Случилось, — развёл руки Алексей.
— Ладно, прибалты пытались таможни ставить, в заграницу игрались, — говорил Васильев, потирая виски. — Погоди, а Минск — тоже заграница?
Сазонов угрюмо смотрел на мичмана.
— Вот те на! — воскликнул он. — Мой брат родной теперь иностранец!
Васильев, находясь в сильном волнении, встал и начал прохаживаться по земляному полу.
— Николай, ваш черёд рассказывать, что с вами было, — напомнил мичману Сазонов.
Николай кивнул, но сначала, немного смущаясь, спросил, есть ли у Сазонова что-нибудь сладкого с собой. Алексей достал из кармана жестянку с мятными леденцами:
— Только это.
— Отлично! — Николай быстро сцапал плоскую коробочку и, торопясь, открыл её.
После этого он рассказал, что с ними случилось за эти годы. По словам Николая, они с Виктором уже отчаялись дождаться помощи. Попал он сюда по глупости. Находясь на посту у аномалии, молодой мичман, лишь двадцати двух лет от роду, решил разглядеть это чудо поближе. Присев на корточки у ямы, испытывая неодолимое любопытство, Васильев лишь протянул руку, а аномалия буквально затянула его внутрь. Он не успел даже вскрикнуть, как оказался в густой траве. Вместо полярной ночи вокруг было залитое ярким солнцем поле. Тогда ему вдруг стало плохо, грудь будто сдавило неведомой силой, голова закружилась и мичман повалился на колени. А спустя несколько секунд на него свалился Сафаров.
— А я только привстал, — говорил Николай. — А мысли в голове путаются и шевелиться не могу. Хотел тогда крикнуть что-то, но горло пересохло, так я только и свистнул. А потом звуки на меня как накинулись — все подряд: шум прибоя, ночные крики птиц, стрекот насекомых, посвист ветра. Ну, я и сел, за голову схватился, — хрипло рассмеялся Николай.
Почему они не вернулись назад сразу, Васильев уже не вспомнил. Находясь в ошеломлённом состоянии, они побрели прочь от места перехода. Вскоре они наткнулись на труп человека. Облепленный мухами бородатый мужчина, лишённый руки по локоть, валялся в траве. Его лицо сохранило то мучение, которое он испытывал перед смертью. Документы франкоязычного канадца до сих пор хранились у Васильева. Спустя несколько минут они, наконец, поняли, что с ними произошло. Похолодевшие от осознания этого, мичманы с остервенением искали окно аномалии, но так и не смогли найти его. Поиски продолжались несколько дней.