Чего боятся ангелы

Себастьян заговорил спокойным, ровным голосом: – А это… то, что вы собирались купить. Оно было при ней?

Гендон сделал глубокий вдох, отчего его грудь поднялась, затем судорожно выдохнул сквозь сжатые губы и покачал головой.

– Я искал это. – Он прижал кулак к губам, и Себастьян подумал, чего же стоило его отцу подойти к окровавленному, оскверненному телу и систематически, безжалостно обыскать его. – Наверное, тогда я и выронил пистолет. Я надеялся, что оставил его в кармане плаща. Я ведь сбросил его, в смысле, плащ. Сунул в сточную канаву где-то на Грейт-Питер-стрит. На нем было слишком много крови, я никогда не смог бы это объяснить Коупленду. Я попытался отмыть сапоги, но мне все равно пришлось выдумывать какую-то байку о том, что я останавливался помочь жертве столкновения карет. – Взгляд его был туманным, словно он смотрел в прошлое. – Столько крови…

Себастьян подошел и встал по другую сторону стола, изучая лицо отца.

– Вы должны сказать мне, что вы собирались купить.

Гендон откинулся на спинку стула, стиснул челюсти.

– Я не могу.

Себастьян ударил ладонью по столу.

– За чем бы вы там ни отправлялись в церковь Сент Мэтью, именно из-за этого была убита Рэйчел Йорк. Как же я, черт побери, смогу найти убийцу, если вы даже не говорите мне, из-за чего ее убили?

– Ты ошибаешься. Мое дело к этой женщине никак не связано с убийством.

– Откуда вам знать?

– Я знаю.

Себастьян оперся на стол. Затем выпрямился.

– Черт вас побери. Неужели вы не понимаете, что поставлено на карту?

Гендон встал. Лицо его потемнело.

– Ты позабыл, кто мы такие. Кто я такой. Неужели ты серьезно думаешь, что я позволю своему сыну предстать перед судом по обвинению в убийстве, подобно обыкновенному бандиту?

Себастьян старался, чтобы его голос не дрожал.

– Вам не удастся все это уладить, отец. Эта женщина мертва!

– Эта жалкая шлюшка? – Гендон взмахнул рукой у него перед носом. – С ее смертью я разберусь. А вот что я хочу узнать, так это какого черта ты пырнул констебля и заставил полицию гоняться за тобой по всему Лондону?

– Этот человек поскользнулся и упал на другого констебля. У меня и ножа-то не было.

– Говорят другое.

– Врут.

Себастьян выдержал взгляд отца. Гендон испустил долгий вздох.

– Констебль еще не умер, но, насколько я слышал, это вопрос времени. Тебе придется покинуть страну, пока я все не улажу.

Себастьян улыбнулся.

– А Джарвис? Не говорите мне, что за теми ребятами, что так жаждали взять меня, не стоит чрезвычайно деятельный кузен короля.

Пo тому, как задвигалась челюсть отца, Себастьян понял, что попал в точку. Может, этих двоих и объединяла ненависть к Франции, республиканцам и католикам, но Гендон был слишком ярым сторонником закона и порядка, чтобы искать дружбы такого интригана макиавеллиевского толка, как Джарвис.

– Я разберусь с ним.

Себастьян поджал губы и ничего не ответил.

– Я все приготовил, – сказал Гендон, вставая из-за стола. – С капитаном корабля…

– Побег исключен.

Гендон рывком выдвинул маленький ящичек бюро по другую сторону кровати.

– Нет ничего постыдного в том, чтобы на время налечь на дно.

Старый дом простирался вокруг, болезненно знакомый и внезапно ставший невероятно дорогим посреди ночных шорохов.

– Я не буду скрываться, – повторил Себастьян. – Я останусь здесь и найду убийцу этой женщины.

Гендон повернулся к нему, в глазах его промелькнула тень беспокойства. Он помедлил немного, затем протянул руку.

– Вот. По крайней мере, возьми это.

Себастьян посмотрел на банкноты в большой, широкопалой руке отца.

– Мне не нужны деньги.

– Не упрямься. Конечно, они тебе нужны.

Это было так. Покупки на блошином рынке и в Хай-маркете сильно подорвали его финансы, а в ближайшие дни траты могли возрасти.

Он взял деньги и повернулся к окну, но тут ему в голову пришла мысль.

– Лео Пьерпонт утверждает, что в вечер убийства Рэйчел Йорк он давал: ужин. Не могли бы вы проверить, так ли это?

– Пьерпонт? Этот французский эмигрант? И как он со всем этим связан?

– Может, никак, а может, завяз по самые уши. Вы способны выяснить это?

Такого выражения лица он у своего отца никогда не видел.

– Ради бога, Себастьян! Это же безумие. Если ты не хочешь покидать страну, то хотя бы стань невидимкой, пока все не кончится. Я найму лучших сыщиков с Боу-стрит. Они найдут настоящего убийцу. Лучше позаботься о своей безопасности!

Себастьян тихо рассмеялся и повернулся к окну.

– Боюсь, что лучшие сыщики уже заняты. – Он перебросил ногу через подоконник, затем обернулся, чтобы посмотреть в напряженное, обеспокоенное лицо отца. – Они уже здесь. Меня ищут.

Наутро над городом нависли низкие тяжелые тучи и похолодало, что предвещало снегопад до наступления вечера.

Подняв воротник, Себастьян пешком отправился в Сити, быстро шагая, чтобы согреться. У Тауэр-хилл он купил у старухи пакетик жареных каштанов, большую часть которых отдал стайке оборванных детишек, жавшихся неподалеку, притоптывая и прихлопывая, чтобы не замерзнуть. Он знал, что они всегда тут толпятся, эти полуголодные уличные дети, как и отчаявшиеся, рыдающие матери с умирающими младенцами на руках и бездомные, лишенные надежды старики и старухи. Но Себастьяну казалось, что он прежде по-настоящему их не замечал. Или просто никогда не жил среди них, одинокий, беззащитный и терзаемый такими же страхами, что и они.

– Похоже, ты ночью не спал, – сказал Пол Гибсон, когда молоденькая служанка хирурга проводила Себастьяна на кухню, где ирландец приканчивал собранный на скорую руку завтрак из овсянки и эля.

Себастьян провел ладонью по небритой щеке.

– Не спал.

Гибсон хмыкнул.

– Я тоже. – Он неловко перекинул деревянную ногу через скамью и встал. – Пошли посмотрим. Я нашел кое-что, что может тебя заинтересовать.

Следуя за приятелем по заросшей сорняками тропинке, Себастьян напоследок еще раз глотнул свежего холодного воздуха и пригнулся, чтобы войти в маленькую каменную пристройку, служившую Гибсону прозекторской. В ней висела какая-то сырость, которой он прежде не помнил, влажность, лишь усиливавшая ядовитую вонь смерти и разложения.

– Я целый час убил, отмывая ее от грязи, – сказал Гибсон, хромая к телу, что раскинулось, белое и холодное, на похожей на жертвенник плите. Себастьян порадовался, что хирург еще не приступил к настоящему вскрытию. – Раны на ее горле от обоюдоострого клинка, вероятно, это была трость с вкладной шпагой. Такие носят джентльмены.

Себастьян кивнул. У него самого была такая трость. И у Гендона тоже.

– Нанесены удары были вот так. – Гибсон взмахнул рукой в воздухе туда-обратно. – Твой убийца бил снова и снова. – Он опустил руку. – Наверняка все стены были в крови.

– Так говорят.

Себастьян смотрел на зверски изрубленную шею Рэйчел Йорк и вспоминал рассказ отца о том, что ему пришлось выбросить пропитавшийся кровью плащ. Кто бы ни совершил преступление, он ушел из церкви в крови от макушки до пят. Как и говорил Пьерпонт, ей чуть не отрезали голову.

«Но вот откуда француз это знает?» – думал Себастьян.

– По ранам понятно, что удары наносились как справа налево, – продолжал Гибсон, – так и слева направо. Но если присмотреться повнимательнее, то ты увидишь, что раны, идущие слева направо, длиннее и глубже, что говорит нам о том, что мужчина был правша.

– И довольно силен?

Гибсон пожал плечами.

– Рэйчел – девушка невысокая и хрупкая. Любой мало-мальски крепкий мужчина мог ее одолеть, хотя она и сопротивлялась. Она отчаянно боролась за жизнь. – С заметной нежностью он поднял бледную руку. – Посмотри, как сломаны ногти, даже вырваны. Здесь и вот здесь. Более того, я нашел под двумя оставшимися на правой руке ногтями следы кожи.

Себастьян поднял удивленный взгляд.

– То есть она его оцарапала?